Правосознание: духовные и мировоззренческие основания

   И.В. Мостовая и А.П. Скорик выделяют в политическом менталитете четыре слоя, взяв в  качестве критерия их дифференциации качественно-количественный признак¹³¹. На наш взгляд, правовой менталитет, который по своей основной структуре близок к политическому менталитету, также можно дифференцировать на четыре слоя.

   Первый  слой менталитета составляет обыденный  уровень правового сознания, который  формируется на уровне коллективного бессознательного. На уровне правовой культуры – это нерефлексируемый обыденный слой сознания, направляющий социальные взаимодействия в соответствии с устоявшимися традициями, где есть особый язык, который практически интуитивно понимается «своими», со специальной (только для внутреннего пользования) социальной символикой.

    Второй  слой правового менталитета предопределяет специфику и  адаптивные возможности  правосознания локальной общности и предполагает генетическую связь  правовой культуры, единую направленность социокультурной традиции различных общественных групп и слоев на рефлексивном уровне.

    Третий  «слой» структуры правового менталитета  – это национальное правосознание, для которой характерны генерализующие символические представления.

    Четвертый – метасоциальный – слой структуры  правового менталитета характеризует  этнокультурную ориентацию вовне, одновременно обращенную внутрь себя. Это – всеобъемлющая  национальная идея и связанные с  ее флуктуациями состояния правосознания.

    Функциональные  особенности установок правосознания  заключаются в их вовлеченности  в мотивационные механизмы менталитета  в силу того, что они служат для  настройки юридической деятельности на объект и обеспечивают относительно устойчивую форму потребностей и мотивов. Ментальные установки выполняют роль регулятора социально-правовых взаимоотношений, так как любое юридическое действие или событие возможно лишь в том случае, если существует предварительная готовность к осуществлению этого действия, то есть тогда, когда сформулирована установка, которая может носить как негативный, так и позитивный характер по отношению к объекту.

    В правосознании субъекта, детерминируемым  во многом менталитетом, формируются  определенные, не всегда осознаваемые, социально-правовые установки, обладающими двумя функциональными свойствами.

    Первая  функция ментальных установок состоит  в том, что они обеспечивают человека способностью реагировать на ситуацию и внешние объекты на основе опыта  предыдущих поколений, который отличается удаленностью от непосредственной практики, некоторой фрагментарностью и разорванностью, с гораздо большим трудом поддаются адекватному освоению и воплощению в модели реакции на юридические явления и события. Здесь ментальные правовые установки играют, в отличие от других, специфическую роль компенсатора когнитивного дефицита. Они моделируют реакцию людей не только на знакомые, но и на неясные, непонятные правовые ситуации. Одна из функций таких установок – минимизировать риск, опасность, содержащиеся в таких ситуациях. Закрепленное в таких установках отношение к юридическим объектам и ситуациям позволяет человеку поддерживать мотивационно-психологические связи с макросоциальной средой, психически, интеллектуально и практически реагировать на исходящие от нее импульсы, поступать адекватно имеющейся социокультурной матрице¹³².

    Примером  ментальной установки является реакция  людей на социально-политические события, которые воспринимаются ими как  угроза их правовому статусу и  покушение на их естественные права  и свободы. В подобной ситуации человек остро реагируют на угрозу своей безопасности. Ведь после удовлетворения физиологических позывов их место в мотивационной жизни человека занимают потребности другого уровня, которые Абрахам Г. Маслоу объединяет в категорию безопасности (потребность в безопасности, стабильности, защите, социальной структуре, правовом порядке, законе, ограничениях насилия; в свободе от страха, тревоги и хаоса и т.п.)¹³³. Менталитет «подсказывает» человеку, как ему вести в ситуации угрозы его безопасности. Такого типа установки психологи называют ситуационными или «установками на ситуацию». Из компонентов, формирующих установку, таких как потребность, опыт и ситуация, решающую роль играют два последних. Ведь включаемые в установку потребности очевидны, и не нуждаются в каком-то особом осознании и опредмечивании.

    Вторая  функция ментальных установок состоит  в том, что они сами начинают выступать  в роли потребностей и мотивов  поведения людей. Это происходит в тех случаях, когда решающую роль в формировании установок играет фиксация предмета потребности, выбор которого детерминирован ментальными ценностями. Например, жить в соответствии с правилами и традициями, «завещанными нашими предками». Такие установки психологи называют «установками на объект», поскольку они связаны с потребностями, предмет которых «выбирается» самим субъектом, что более всего характерно для потребностей социального существования¹³⁴. По отношению к одним и тем же явлениям у одних людей могут преобладать «установки на ситуацию», у других - «на объект», и это различие оказывает существенное влияние на их правовое поведение.

    При анализе отношений между потребностями  и социально-правовыми установками  можно сделать вывод об их двойственной мотивационной основе. Одни из них  представляют собой продукт экстраполяции в сфере юридической психологии личных потребностей людей, сложившихся вне этой сферы на основе ментального опыта. Подобные потребности и выражающие их установки воплощаются в требования, которые люди предъявляют к юридическим институтам в обществе. Другие потребности и установки рождаются непосредственно из социально-правовых отношений, причем в процессе их формирования и воспроизводства первичным звеном часто являются социально-правовые установки, усвоенные индивидом из общественного сознания. Такого рода самостоятельными установками-потребностями выступают социально-правовые цели, при условии, если они интериоризированы множеством людей, превратившись в мотивы их суждений и действий¹³⁵.

    В структуре ментальных правовых установок  можно выделить когнитивные, эмоциональные (аффективные) и поведенческие компоненты¹³⁶. Когнитивные элементы установок предполагают наличие у людей предварительных знаний, оцениваемых через призму менталитета. Наличие этого компонента объясняет отбор информации, который они ведут в отношении тех или иных юридических субъектов. Эмоциональное отношение к объекту (нравится – не нравится, приятно – неприятно), как правило, предшествует критическому осмыслению информации о нем. Без этого компонента не получили бы столь большого значения различные предрассудки и стереотипы. Поведенческий компонент установки представляет собственно готовность к определенному действию¹³⁷.

    В. А. Ядов считает, что все три элемента трехчленной структуры установки  «образуют относительно самостоятельные подсистемы регуляции активности субъекта»¹³⁸. Г. Г. Дилигенский утверждает, что хотя «это предположение и соответствует реальному многообразию типов мотивационных процессов», необходимо отметить, что «как различные в функциональном отношении компоненты установки (когнитивные, эмоциональные, поведенческие), так и установки, функционально однородные, но ориентированные на ситуации различных уровней (макро- и микросоциальные) могут или соответствовать друг другу или сливаться в единое целое, или расходиться, проявляя большую или меньшую самостоятельность. Вместе с тем относящиеся к разным социальным объектам и ситуациям установки человека обнаруживают тенденцию к взаимному согласованию, к формированию единой системы»¹³⁹. На наш взгляд, системообразующим элементом здесь выступают ментальные ценности.

    Исследователи отмечают следующие положительные  особенности российского менталитета: уживчивость с покоренными народами и государственность; организованность и упорство; боеспособность и умение подчинить личные интересы интересам целого; выносливость в борьбе (в великих столкновениях великих народов побеждает не «геройство», побеждает выносливость); преданность делу¹⁴⁰. В.Д. Шадриков говорит о таких качествах русского народа, как трудолюбие и мастерство, упорство, миролюбивый характер, доброжелательность, веротерпимость, волю к достижению цели, соборность, свободолюбие, державность, жизнестойкость, коллективизм, смелость, открытость, талантливость, человеколюбие¹⁴¹.

    А.М. Новиков выделяет три особенности  российского менталитета: доброту, гуманное мировоззрение и подвижничество. «Во-первых, необычайно большая доброта. Естественно, добрые люди есть среди каждого народа. Но есть народы, у которых масса недостатков, но именно доброта стоит на первом месте. Это и есть россияне... Во-вторых, очень гуманное мировоззрение, когда на первом месте в системе ценностей человека стоят судьбы всего человечества, на втором плане – судьба своего народа, на третьем – судьба своей семьи, собственная судьба. Это качество имеет и свою обратную сторону – пренебрежение к своим бытовым условиям жизни. Россиянин может жить в полуразвалившемся доме, довольствоваться самым малым, не имея даже желания что-то улучшить, но размышлять при этом о глобальных проблемах. В-третьих, высокоразвитое чувство подвижничества. Россиянину нет равных, когда надо поднять неподъемное или вытерпеть нестерпимое, когда надо «растворить» свою жизнь в жизни других людей или целиком посвятить себя делу, которому служишь. Вот эти три качества – доброту, гуманное мировоззрение и подвижничество – можно объединить одним понятием – духовность – как первая общая отличительная черта российского менталитета»¹⁴².

    В.К. Трофимовым проводится идея многокачественности  сущности русского менталитета, в соответствии с которой выделяются его следующие основные сущностные качества: 1) парадоксальность ментальных проявлений, 2) безмерность жизненного порыва, 3) стремление к абсолютным ценностям, 4) созерцание сердцем, 5) национальная стойкость, 6) любовь к свободе, 7) «мы» – психология, 8) всечеловеческая толерантность. В комплексном сочетании указанных качеств русский менталитет исследуется впервые. Эти основные качества в их целостной совокупности составляют своеобразную внутреннюю «картину мира» русского менталитета. Все они находятся в глубокой диалектической взаимосвязи, и каждое из них может быть взято за самостоятельную точку отсчета при исследовании национальных особенностей русского менталитета¹⁴³.

    Опыт  проведения правовых реформ в России свидетельствует о том, что они  должны соответствовать ментальным интенциям жизнедеятельности людей, и только тогда они могут быть «легитимизированы» их менталитетом¹⁴⁴. В связи с этим А.С. Панарин отмечает, что новейшие социальные формы – рыночная экономика, парламентарная демократия, правовое государство, которые пытаются заимствовать современные российские модернизаторы, не являются культурно нейтральными. «Эти структуры только на поверхности выступают как безразличные к менталитету социальные технологии. На самом деле они имеют глубинную социокультурную основу, которую модернизаторам предстоит выявить, прежде чем принимать решения о переносе их на почву своей культуры. Культура выступает, с одной стороны, как традиция, способная тормозить определенные новации, если они не соответствуют ее «архетипам». С другой стороны, она выступает как «церковь» - инстанция, которой дано легитимизировать те или иные начинания, давать им духовную санкцию, освящать или, напротив, «отлучать» их». Кроме того, реформаторы в России, сетующие «на консерватизм российского массового сознания, сопротивляющегося благонамеренному реформаторству»,  испытывают нетерпеливое желание поскорее переделать российский менталитет»¹⁴⁵. 

    В рамках исследования процессов глобализации некоторые ученые задаются вопросом: не приведут ли глобальные трансформации к посягательству на духовный «инвариант» бытия российской нации¹⁴⁶, к ситуации «псевдоморфоза» (разрушающему влиянию заимствованной культуры на культуру-реципиента), к опасным социальным деформациям и социальной напряженности¹⁴⁷. Как нам представляется, глобализация не представляет серьезной опасности духовным устоям российскому суперэтносу, поскольку он имеет значительный ментальный потенциал, неоднократно проявлявшийся в тяжелые периоды отечественной истории.

    По  О. Шпенглеру, внутренней сущностью  цивилизации как высшего культурно-исторического типа социальной организации следует считать душу культуры. Развивая эту идею Шпенглера можно утверждать, что русский менталитет составляет смысловой фокус российской цивилизации, ее социально-правовых отношений. Поскольку существует самостоятельная российская цивилизация, то именно русский менталитет во многом определяет ее глубинный внутренний смысл. В результате такого подхода осуществляется гуманизация российской истории, которая предстает не только как арена столкновения безликих экономических и классовых интересов, но и как результат проявления творческой роли внутренних душевных потенций – менталитета русского народа¹⁴⁸.