В Западной Европе уже в средние  века отмечалось, что право является определенным организмом, в котором  по утверждению Ф. Аквинского, надо выделить «вечное право», «естественное право» и «человеческое право».  Эти части права находятся в отношении субординации, где главенствующая роль принадлежит «вечному праву».  В XI-XIII веках, когда на Западе произошла так называемая «папская революция», сложилась западная традиция права, одной из основных характеристик которой является утверждение, что «право имеет свой собственный характер, обладая определенной относительной автономией»⁹⁴.  Эта автономия в немалой степени детерминируется наличием объективного «естественного права». Согласно юридической точке зрения на поступки человека можно четко определить меру  нарушения права и закона и соответственно тяжесть его наказания.  Вечную справедливость, как ценность, не может нарушить даже Бог по своему милосердию, ибо милосердие есть дочь справедливости и не может действовать помимо ее.  «Не подобает Богу, - писал Ансельм Кентерберийский, - отменять что-либо в своем царстве вне установленного порядка».  «Каждый знает, - утверждал этот мыслитель, - что справедливость людей подчиняется закону… Следовательно, несправедливость, если она устраняется одним лишь милосердием, будет иметь большую свободу, чем справедливость, а это крайне неприлично»⁹⁵.

    Таким образом, в западноевропейской культуре утверждается идея о первенстве правовой справедливости перед нравственным милосердием, или об особом первенстве права над моралью.  Это сказалось и на понятиях проступка, преступления, греха, наказания, спасения в западноевропейской правовой культуре⁹⁶.

    Совершенно  другой подход сформировался в российском правосознании, в котором нравственные ценности доминируют над правовыми. Более того, русский человек, как правило, воспринимает законы как искусственно навязанные извне нормы, которые истребляют доброту и радушие, заложенные в людях. Чем их больше, тем меньше добродетели, идущей от внутреннего убеждения. Подобная позиция отражена в высказывании древнекитайского философа Лао-цзы (VI в. до н. э.): «Чем больше будут издавать законов и распоряжений, тем больше будет в стране воров и разбойников». Помимо рационально-категорических категорий в правовом сознании русского человека существует целый ряд нравственных принципов – ценности, которые являются для него источниками познания и истины. Поэтому не случайно, что среди первых сохранившихся памятников древнерусской литературы находится проповедь киевского митрополита Илариона «Слово о Законе и Благодати», т.е. о соотношении рационального и ценностно-духовного⁹⁷.

    Рациональность является важным источником правосознания, определяя такую важную его составляющую, как правовая идеология. «Рациональностью» обычно называют некоторые общезначимые проявления человеческого разума, обусловленные культурно, исторически и т.д. Если рационализация – это рассудок, направляемый субъективным желанием, то рациональность – это разум, руководимый некоторыми общезначимыми нормами⁹⁸. Рационализация характеризует интеллект непосредственно (сознательно или бессознательно) направляемый желанием, рациональность же если и связана с желаниями и интересами, то всегда опосредованным и косвенным образом. Рассмотрение сущности рационального начала в человеческом сознании, его возможностей и значимости, взаимодействия с другими формами отношения человека к миру всегда находилось в центре внимания философии, которая, как известно, сама возникает и развивается как рационализация мировоззрения.

    В современном мире рациональность приобретает  высокий этический и культурный статус, а рационализация социальных отношений с помощью права  рассматривается как необходимое  условие гуманизации. Прогресс науки  и развитие современного либерально-демократического общества, в рамках которого каждый имеет возможность разумно осознавать и отстаивать свои права и свободы с учетом интересов других – все это рассматривается как движение по дороге освобождения, как прогресс в осуществлении свободы. Этот прогресс предполагает устранение путем рациональной критики всего того, что мешает человеку в его освободительном порыве, что выражает его не-свободу, зависимость от внешних сил и что выступает как нечто противостоящее разумности, рациональности, как нечто иррациональное: мифы, религии, суеверия, предрассудки, все отжившие формы мысли и действия, закрепощающие личность. Но развитие технической рациональности в самом широком смысле слова (включая технику ведения юридических, экономических, административных, политических и иных дел) не только не привело к росту человеческой свободы, а, наоборот, выразилось в создании системы механизмов, имеющих собственную логику функционирования, отчужденных от человека и противостоящих ему и его свободе⁹⁹. Бесспорные успехи рационального сознания, проявившегося, прежде всего, в развитии науки, научной рациональности, становлении и развитии научно-технической цивилизации, привело, с одной стороны, к распространению сциентизма, для которого, по выражению Г.Рейхенбаха, вера в науку в значительной мере заменила веру в Бога¹⁰⁰. Действительно, можно утверждать, что наука в секуляризированном мировоззрении в значительной мере стала играть роль религии, способной дать окончательный и безусловный ответ на все коренные проблемы устройства мира и человеческого бытия. С другой стороны, отчетливо выявившиеся в наше время деструктивные антигуманные последствия научно-технической цивилизации порождают и активную оппозицию сциентистскому культу научной рациональности, когда распространение последней делают в значительной мере ответственным за пороки и грехи этой цивилизации¹⁰¹.

    Введение  рационального начала в общественную жизнь обнаружило явные пределы, а рационализация техносферы и ряда областей экономики и права сопровождается разрушением культурных смыслов  и потерей идентичности, в результате чего человек отчуждается от себя и социальных процессов, ускользающих из под его контроля. Думается, что можно говорить о юридической науке, которая не только не противостоит вере, а необходимо включает ее в себя, что критически-рефлексивная правовая рациональность не исключает, а предполагает авторитет традиции в соответствующей области деятельности.

    Нормы правовой рациональности не являются вечными и универсальными. Тем  не менее, философия неизбежно стремится  – в силу собственной природы  – выстраиваемые ею нормы универсализировать. Философская мысль проявляет небольшой интерес к преходящим, реальным нормам, поскольку она обязана мыслить собственный закон мудрости универсально и ахронично (в аспекте вечности, но не антиисторично). Философия права стремиться избежать всего слишком конкретно-исторического, лично-психологического и прочих форм «человеческого, слишком человеческого» (Ф. Ницше).

    Рациональное  познавательное усилие в исследовании правовых феноменов и рационально  планируемое юридическое действие человека, который исходит из определенных мировоззренческих ориентиров, имеют свои границы, необходимо приводящие к некоторой конечной информации. Вслед за И. Кантом и Г.-Г. Гадамером можно утверждать, что достоверное мышление и понимание человека всегда имеют некоторый горизонт. Рефлексивное обращение мысли так или иначе связано с опытом собственных границ, который обычно выражает лишь конечность имеющегося у индивида знания. Однако личностный опыт может приближаться к общечеловеческому, к универсальным границам, характеризующим понимание всякого человека. Если подобный опыт осмыслен и выражен, он приобретает общечеловеческую значимость, что и порождает философию, несущую некоторую новую форму рациональности. Если опыт общезначим, имеет общечеловеческое значение, то и его границы и рефлексия, при столкновении с этими границами возникающая, также общезначимы. Другими словами, философия в рамках рациональных познавательных усилий является важным духовным источником правосознания.

    Кроме философии, в рамках рациональных познавательных усилий важным духовным источником правосознания  является само право, которое в этом отношении следует толковать достаточно широко. К нему необходимо отнести принципы и нормы права, правовые обычаи и юридические доктрины, т.е. все те источники права, которые определяют ситуацию в правовой сфере жизнедеятельности общества.

    Специфику рационального познания мира определяет наличие концептуального аппарата, моделирование реальности в системе  понятийных конструкций философии  и науки, надстраивающихся над обыденными представлениями о мире. Обеспечивая проникновение человеческой мысли в слои юридической реальности, недоступные неспециализированному обыденному сознанию, рациональное правосознание в то же время создает особый мир идеальных конструкций, "теоретический мир", как его называют в философско-методологической литературе. И может происходить "отчуждение" этого "теоретического мира" от мира, в котором существуют реальные живые индивиды с их личностным правосознанием, происходящее за счет разрыва "обратных связей" мира теоретических конструкций с этим живым реальным миром, замыкание теоретического мира на самого себя, превращения его в некую "суперструктуру", довлеющую над живым личностным познанием во всем богатстве его мировосприятия и мироотношения. Свойственная рациональному сознанию установка на фиксацию в этих идеальных конструкциях действительности в ее сущностном бытии ("сущность", "закон", "объективная необходимость" и т.п.) может приводить к претензиям на приоритет по отношению ко всем неотчуждаемым от живых индивидов формам освоения ими окружающей их реальности, что в своих крайних формах ведет к эстетической и нравственной глухоте, вообще к подавлению живого личностного самостоятельного мировосприятия и мироотношения, к правовому нигилизму¹⁰².

    Подлинно  рациональный, действительно разумный путь правового развития – это  не только глубоко продуманный и  оптимально сбалансированный, но прежде всего нравственный путь, при котором  долг, альтруизм, милосердие и прочие, строго говоря, нерациональные факторы не вытесняются холодной расчетливостью и безупречной логикой, и где истина не довлеет над совестью. Формально истинен всякий здравствующий, но воистину истинен, как утверждал еще Сократ, лишь тот, кто близок идеалу человечности, отличающему человека от прочих существ способностью употребить свой разум во благо всего человеческого рода. Всякое рафинирование рациональности (культ "чистого разума") есть в сущности противоестественное выхолащивание духовного мира человека. Это не только антигуманно, но и элементарно неразумно, ибо человеческая рациональность состоит кроме всего прочего в том, чтобы понимать, принимать и ценить то, что лежит за ее пределами и что в конечном счете определяет условия ее собственного существования и функционирования. За игнорирование этой объективной, но, к сожалению, не всегда очевидной истины человечеству приходится платить слишком высокую цену, которая, увы, неотвратимо растет с каждым новым поколением. К печальным итогам привело нас, к примеру, насильственное очищение духовного мира человека от такого нерационального фактора, как вера. Разумеется трудно жить лишь верой и довольствоваться только ею, но без веры, как выясняется, вообще жить нельзя. У веры есть реальные рациональные противовесы, но ей в сущности нет альтернативы. Сознательно или невольно опустошенную духовную нишу, занимаемую верой, нельзя заполнить ничем иным кроме веры и там, где ее нет – там духовная пустота. Максимально рационализированный и прагматизированный мир XXI-го века оказался, в известном смысле, в иррациональном тупике¹⁰³.

    Здесь необходимо отметить, что в процессе современной трансформации российского  общества резко расширились границы  самоопределения человека вследствие начавшегося процесса его освобождения от экономической, политической и духовной зависимости от государства. Однако способы реализации этих внезапно открывшихся возможностей зависят от степени зрелости личности и приобретают зачастую девиантный характер. Массовые случаи правового и нравственного нигилизма вновь заставляет задуматься над известной истиной: освобожденный человек еще не является свободным. Человеку с низким уровнем правосознания свойственно понимать свободу как отсутствие каких-либо ограничений, как право действовать по личному произволу. Соответственно этому пониманию он и начинает действовать в трансформировавшейся социальной реальности. Олигархический произвол в политической, экономической и правовой деятельности девяностых годов ХХ века произвели ощутимый сдвиг массового сознания в сторону иррационализма в форме мистики, оккультизма, разного рода псевдорелигиозности, размывающих и без того тонкий культурный слой российского общества, разрушая слабо укорененные в массовом сознании рационалистические установки.

    В современном российском обществе еще  не став экзистенциальной ценностью, свобода уже подвергается критике как источник опасности для «нормального и цивилизованного существования» нации, что используется в политической борьбе против демократических реформ. Из всего богатства идеи свободы берется лишь ее негативные последствия – произвол, в то время как из административно-бюрократической системы выделяется хотя и социально полезная, но отнюдь не определяющая его существа характеристика рациональности, которая по незыблемым бюрократическим законам со временем становится иррационализмом. Проблему рациональности и свободы некоторые радикальные политические силы стремятся превратить в дилемму: или рациональность жестких, антидемократических и бюрократических порядков или произвол «демократического» хаоса. Вместо того, чтобы искать пути гармонического единства различных социальных и правовых ценностей, вновь идут по пути принесения в жертву одной ценности ради утверждения другой¹⁰⁴. Подобная негативная тенденция нейтрализует такой важный источник правосознания как субъективность самобытия, о которой писал еще К. Ясперс¹⁰⁵, и без которой невозможен высокий правовой статус человека, поскольку без этого качества он не может быть личностью.

По  Ясперсу, субъективность самобытия  включает в себя мир общий для всех, вместо того чтобы подвергаться его вторжению¹⁰⁶. Немецкий философ негативно оценивает современную духовную ситуацию. По его мнению, общим сегодня является не человеческое бытие как всепроникающий дух, а расхожие мысли и лозунги, средства сообщения и развлечения, которые образуют воду, в которой плавают, а не субстанцию, быть частью которой  означает бытие. Следует согласиться с его утверждением, что общая социальная ситуация не есть решающее, она скорее то, что ведет к ничтожеству. Человек должен быть личностью, противопоставляя себя чуждым внешним социальным силам, стремящимся закабалить его. Только личность может давать отпор им, сохраняя свой правовой статус..