Правосознание: духовные и мировоззренческие основания

    Российское  государство не должно быть пассивным  зрителем борьбы «всех против всех», вмешивающимся в нее только тогда, когда происходит разрушение границы определенной законом личной свободы. Поэтому кроме «охранительной» функции у российского государства должны быть и другие – связанные с обеспечением свободы. Иными словами, у правоохранительных органов нашего государства должны быть положительные обязанности по отношению к российскому гражданину. Связаны они с тем, что каждый россиянин должен иметь право требовать от него не только юридической, но и материальной защиты. Обеспечение последней должна быть прямой обязанностью государства, нарушение которой равносильно ущемлению индивидуальной свободы.

    Отношение публичной власти и российского  гражданина не должно быть взаимно  безразличным. В правосознании нашего общества должна доминировать идея взаимных прав и обязанностей между индивидом и государством. Необходимо создать условия для «право-притязания» каждого по отношению к государству, вменяя последнему определенные обязательства по отношению к своим гражданам, но одновременно с этим санкционировать позитивный контроль над жизнью гражданского общества. Признание равных прав и обязанностей может «доставить правовое удовлетворение» лишь тогда, когда эти права и обязанности имеют свое оправдание. Например, право на достойное существование выводимо из ценности, которой обладает каждая личность, требование ответственности выборных органов в своей основе есть толкование справедливости. Иными словами, притязания граждан своим главным доводом в правовом государстве имеют ориентацию последнего на ценность человеческой личности. Интересы российских гражданин должны быть главным аргументом в оправдании любого права и любой обязанности.

    Важно, чтобы в правосознании российского  гражданина укоренилось представление  о том, что он имеет право требовать от государства минимума социальных благ: получения образования, вспомоществования в случае старости, болезни, массовой безработицы и пр. А государство системой положительных действий обязано гарантировать реализацию этого права – не только на уровне общества в целом, но, что особенно важно, на уровне конкретной личности с учетом особенностей ее индивидуального бытия. Образно говоря, абстрактное по форме право должно быть личностным в своем осуществлении в системе правовых общественных отношений. Главным из «прав-притязаний» является право на достойное человеческое существование. Обеспечение этого условия рассматривалось как положительная (а не благотворительная) функция государства. Право на достойное существование выводится из признаваемой самоценности каждой личности – независимо от ее заслуг, положения в обществе, занимаемой должности и т.п. 

    В российском правосознании должна доминировать идея, что поддержка слабых – это правовая обязанность государства. Интересно, что либералы старой юридической школы считали, что поддержка нуждающихся скорее задача благотворительности, нежели права. «Этому требованию, – писал Б.Н. Чичерин, – может удовлетворить уже не право, а иное начало – любовь. Тут приходится уже не охранять свободу, а восполнять недостаток средств... Право одно для всех; человеколюбие же имеет в виду только известную часть общества, нуждающуюся в помощи. Если бы государство вздумало во имя этого начала изменять свое право, т.е. вместо установления одинаковой свободы для всех обирать богатых в пользу бедных, как этого требуют социалисты, то это было бы не только нарушением справедливости, но вместе с тем извращением коренных законов человеческого общежития»¹⁸⁴.

    П.И. Новгородцев оценивал приведенный  тезис Чичерина, как одну из коренных ошибок правосознания XIX века, доказывая, что, ставя целью права охрану свободы и отделяя от этого потребность в восполнении средств, правовая теория забывала, что пользование свободой может быть парализовано недостатком средств. Вот почему, хотя «задача и сущность права состоит действительно в охране личной свободы, но для осуществления этой цели необходима и забота о материальных условиях свободы: без этого свобода некоторых может остаться пустым звуком, недосягаемым благом, закрепленным за ними юридически и отнятым фактически»¹⁸⁵. Во имя гарантии защиты прав и достоинства личности российское государство должно взять на себя заботу о материальных гарантиях свободы и обеспечить на деле право каждого гражданина на достойное существование, которое должно стать первейшим в системе юридических норм и непосредственно быть связано с практическими реализациями принципов демократии в общественной жизни нашего народа. «Если есть какая-либо яркая и отличительная черта того нового воззрения, которое все более дает себя знать в различных общественных заявлениях, так это именно – признание за указанным правом не нравственного только, но юридического значения. В этом случае на наших глазах совершается один из тех обычных переходов нравственного сознания в правовое, которыми отмечено прогрессивное развитие права. И, быть может, у нас в России ранее, чем где-либо, этому новому виду права суждено получить ясное принципиальное признание»¹⁸⁶. К сожалению, в действительности ожидания Новгородцева не сбылись. Современная социальная политика в стране игнорирует не только нравственное, но и юридическое значение этого требования. Хотя оно есть один из исходных принципов гуманизации общественных связей, проведения прогрессивных социальных изменений в условиях трансформации социальных институтов на их пути к демократизации.

    Как нам представляетя, демократический  постулат равенства всех перед законом  необходимо дополнить идеей блага, как средством, обеспечивающим реальное равенство всех граждан перед  законом. Обращение к идее блага  вносит необходимые коррективы в модель правового государства, что объективно помогает воплощать ее в жизнь.

    Мы  являемся противниками той позиции, в соответствии с которой идея блага должна иметь религиозный  характер. Так, В.Н. Синюков выступает  за религиозность правовой культуры, утверждая, что «нужно представить себе природу изменений, неизбежно грядущих в будущем. Эта природа коренится в отрицании тех начал, на которых строилась юриспруденция Нового и Новейшего времен и которые привели к кризису правосознания на рубеже тысячелетий. Эти начала – в господстве формальных принципов и формального права; в превращении юристов в новое «духовенство» общества; в потере религиозности правовой культурой; в забвении человеческого правосудия и принципов самоуправления. Данные начала исказили право, сделали его чересчур рациональным. Нельзя все дальше деградировать до уровня римского права – системы красивой, но языческой, глубоко устаревшей и неадекватной в трактовке человека и правовых отношений человека после рождения Христа»¹⁸⁷. На наш взгляд, вопреки законам логики Синюков смешивает воедино религиозные христианские истины и положения права. Как известно, «кесарю – кесарево». В религиозные истины можно только верить, рационально они не обосновываются и не могут служить ясными ориентирами для формирования современного правосознания.

    Исследуя  проблему эволюции духовных и мировоззренческих  ориентиров правосознания современного российского общества, нельзя обойти вопрос о критериях оценки позитивного  или негативного в данном процессе. Как отмечает Б.В. Марков, в культуре отсутствуют подробные описания негативного, усилия интеллектуалов сосредоточены на подробных описаниях позитивного, а язык создан так, что почти неприспособлен для сообщений о небытии¹⁸⁸. Негативное как бы огорожено столбами, вехами и стенами, и поэтому оно описывается со стороны, повернутой к позитивному. Негативное – это не трансцендентное. Но даже наказуемое, оно объективно часть правовой реальности. Интересно, что в древности, когда запретов было больше, разрешалось по определенным праздничным дням их нарушение и не только для разрядки, но и для того, чтобы любить и уважать спасительный порядок. Вместе с тем очевидно, что в нашей жизни бессмысленных ограничений и запретов не меньше, а может быть больше, чем в первобытном обществе или в средневековье, которые действительно строились на табу и запретах, на резких разграничениях дозволенного и недозволенного, на страхе перед незнакомым и непривычным. Во всякой культуре есть свое негативное, которое, как правило, является одновременно табуированным или запрещенным. Было бы большой ошибкой сводить его исключительно к неким объективным угрожающим выживанию факторам, а страх и запрет на переход из сферы позитивного в негативное связывать с некими естественно исторически выработавшимися реакциями, привычками и традициями, обеспечивающими возможность выживания.

    Б.В. Марков задается вопросом в своей  работе «Ориентирование на краях  порядков»: является ли опыт предела  и эксцесса единственно возможным  способом ориентирования. По его мнению, урок З. Фрейда видится в том, что надежды на освобождение бессознательных желаний так же утопичны, как и надежды на техническую рациональность. Бессознательное еще «экономичнее», чем разум. Его структуры архаичнее и беднее, а, следовательно, жестче и репрессивнее, чем порядок культуры. Поэтому перспективы философского ориентирования связаны с развитием гетерогенности и мульти-культурности жизни, с признанием этой разнородности и выработкой стратегий балансирования на краях разнообразных порядков современного общества¹⁸⁹. Думается, что следует согласиться с этой позицией, но лишь с существенным дополнением. Спасательным зонтиком, помогающим субъекту балансировать на краях разнообразных порядков, должны быть такие ценностные ориентиры как гуманизм, справедливость, свобода и рациональность.

    Негативное  выделяется границей, т.е. чертой, разделяющей  различное и прежде всего свое и чужое. Она связана с властью, которая проявляется в установлении и соблюдении границ и именно поэтому  их переход, переступание квалифицируется как преступление. Нет ничего удивительного в том, что власть узурпирует право установления не только территориальных, но и политических, моральных, эстетических и прочих границ. При этом, для территориальных и других запретных линий и знаков устанавливаются правила и исключения, разрешающие переход границы. Одни из них кажутся естественными, а другие – искусственными. Одни проводятся сознательно в интересах власти, а другие сами определяют ее возможные жесты. Здесь уместно вспомнить Ж.-Ж. Руссо: «Так как противоположное всякому ложному положению есть истина, то число истин так же неисчерпаемо, как и число заблуждений»¹⁹⁰. Еще более ярко эта мысль выражена в известном гегелевском афоризме: трагедия истории состоит не в борьбе правды против лжи, а в борьбе многих правд.

    Таким образом, основными духовными и  мировоззренческими ориентирами формирования правосознания современного российского  общества должны являться гуманизм, справедливость, свобода, благо и рациональность, взятые в системной взаимосвязи, где в качестве системообразующего компонента выступают принципы гуманизма. Высшей гуманистической ценностью правовой сферы нашего общества должно являться право человека на жизнь, включающего в себя целостную полиструктуру нравственно-правовых установлений, позволяющих раскрыть созидательные возможности российского гражданина. Доминирующие социально-правовые идеологии (государственников, либералов, коммунистов и криминальных сообществ) необходимо трансформировать, избавившись от всего негативного, в единую идеологическую систему, ядром которой будет являться интеграционная гуманистическая форма правосознания, объективно способствующая социальному прогрессу. 
 

     Заключение

    Социально-философский  подход к проблеме исследования духовных и мировоззренческих оснований правосознания исходит прежде всего из того обстоятельства, что общественно-правовые отношения основываются на субъектно-субъектных связях, которые возникают из необходимости защиты и развития естественных прав и свобод человека. Вне гуманистически развивающегося правосознания право не может жить и успешно применяться. Оно будет не в состоянии реализовывать свое содержание, сохранять свою организацию, упорядочивающую социальную жизнь, если не будет базироваться на высоких духовных ценностях.

    Следует соблюдать автономную природу правосознания индивида, под которой следует понимать такое состояние души, когда человек исполняя требования объективного права, не насилует себя, поскольку сам стремится к той же цели, которой служит закон. Субъект, обладающий высоким уровнем правосознания, выполняет законные и гуманные требования общества. При этом очень важно, чтобы его действия соответствовали не только цели позитивного права, но и его собственной воле.

    Правосознание является сложным, полиструктурным  образованием, включающим в себя знание и чувства, мотивы и цели, ценностные ориентиры и социально-психологические установки, представления о сущем и должном, взгляды на идеальное право. Правовые чувства и рациональное отношение к действующим легитимным нормам – два основных способа ориентации индивида в системе «общество-право-человек».

    Изучение  оснований правосознания тесно  связано с выяснением его смыслового и функционального значения, раскрытием духовных истоков, социокультурных  и социально-психологических факторов детерминации. Правосознание является морфологически сложным феноменом. Одним из его основных слоев выступают исходные смыслозначимые идеи и ценности, представленные в духовном мире человека как своеобразные установки общественной жизни, усваиваемые не только на рациональном, но и на интуитивном уровне.

    Духовная  работа человека связана в процессе социально-правовой деятельности с  усвоением и расшифровкой смыслового значения различных юридических  символов жизни и культуры. Смысл  как правовое знание ориентирован на конкретность воплощения в целенаправленной деятельности, подразумевающей определенные методы и принципы реализации. Субъект не просто воспринимает юридическую информацию, он придает ей свой смысл и собственную символику в зависимости от уровня правосознания.