Правосознание: духовные и мировоззренческие основания

    В свое время М. Вебер счел необходимым  четко различать два вида, точнее, два типа, предпринимателя, «экономического  человека», – рациональный и иррациональный¹⁷¹. Если первый заботится о развитии производства и рабочих мест, организации труда и его  учета в плане поиска рациональных технологий, то второй – о личном обогащении. Его основной интерес не производство и его расширение, а продажа и перепродажа готовой продукции, иждивенческое посредничество. О самом производстве он, как правило, особой заботы не проявляет. Торгаш может созерцать свои богатства, наслаждаться ими, держать в подвалах или прокутить – словом, сделать с ними все, что угодно. Так обычно поступают авантюристы, и не случайно капитализм этого типа Вебер называет авантюристическим. Для «экономического человека» другого типа главное – рационализация производства и всего образа жизни, в том числе и духовного. Именно благодаря такому типу «экономического человека», по мнению Вебера, и мог возникнуть капитализм в современном, промышленно-продуктивном виде. «Экономический человек» авантюрного типа распространился у нас в изобилии, а вот продуктивного, рационального, заботящегося о развитии отечественной экономики у нас мало как чего-то более или менее типичного. У нас задают тон и олицетворяют, к сожалению, современное промышленно-экономическое состояние общества представители второго типа. Они же накладывают своим образом жизни, своими духовными запросами существенный отпечаток на общую социокультурную и правовую ситуацию в российском обществе.

    Сказанное относительно основополагающих духовных ценностей социальной жизни и  правовой культуры подтверждает то, как  далеки мы от них в своем повседневном бытии и на государственном, и на личностно-индивидуальном уровне. Экономической ущербности соответствует сполна и ущербная правовая культура власти и народа. А без должной культуры не могут сколько-нибудь эффективно действовать и юридические законы. Российское общество не может считать себя даже элементарно культурным, если в нем не поставлены на должную высоту честь и достоинство рядовых граждан, если в нем нет оберегаемого детства и материнства, а процветает культ насилия и грабежа, духовного упадка и правового нигилизма.

    К сожалению, для нас остается актуальной оценка Н. Бердяева культурного уровня России, данная им в начале ХХ века. Он писал: «Россия – страна культурна  отсталая. Это факт неоспоримый. В  России много варварской тьмы, в  ней бурлит темная, хаотическая стихия Востока. Отсталость России должна быть преодолена творческой активностью, культурным развитием»¹⁷². Этой активности в развитии правовой культуры крайне не хватает российскому обществу. В западном обществе нарушители закона встречаются реже, чем в России, не потому, что люди там более честные. А потому, что человек, нарушивший там закон, ставит себя вне общества. «Порядочный человек (а почти каждый человек считает себя порядочным, даже если это не совсем так) не захочет подать руки человеку с судимостью, не захочет с ним сидеть за одним столом. Конечно, если человек в ярости убивает мужчину, которого застал в постели со своей женой, это другое дело, после отбытия срока друзья принимают его как ни в чем не бывало. …Но если оказывается, что человек нарушил закон или причинил другому ущерб из корыстных побуждений, тогда он лишается всех своих друзей, тогда никто из соседей его больше не узнает на улице, тогда он не находит работу, так как никто не хочет работать с прокаженным в одной бригаде, одним словом, тогда он срочно должен менять место жительства и считать для себя за счастье, если ему удастся устроится дворником»¹⁷³. Если на Западе присутствует такой сильный социокультурный фактор как общественное порицание для преступивших закон, то в России его роль в последнее время минимизирована. Для нас остается актуальным замечание А.И. Герцена, который писал, что «в глазах русского народа судебный приговор не пятнает человека»¹⁷⁴. Русский человек, в отличие от западного, соблюдает закон в первую очередь из-за страха перед наказанием, а не из-за страха оказаться вне общества.

    Несмотря  на имеющиеся проблемы, предпосылки  по формированию высокого уровня общественного  правосознания остаются слабыми  в отечественной культуре. Российская интеллектуальная элита занята выживанием и самосохранением. При снижении ее традиционных просветительских функций в российском обществе быстро распространяется массовая культура, которая базируется на образцах, характерных для низших и криминальных слоев. Характерные для этих социальных групп консерватизм, партикуляризм, правовой нигилизм и суеверия чрезвычайно устойчивы и лишь со значительной затратой усилий могут быть заменены более рациональными представлениями. Но сегодня в российском обществе для этого не хватает ни воли, ни образовательных и просветительских ресурсов.

    Правовое  реформирование российского общества должно быть органически связано с процессами духовного возрождения страны и ее народа. Без возрождения культуры, нашей духовности нечего надеяться на светлое будущее. Русские мыслители Н. Бердяев, С. Франк, П. Савицкий, Н. Трубецкой и многие другие поборники национальной идеи как объединяющей силы усматривали ее основания и «побуждающее начало» именно в духовности народа России, в его культуре. «Национальная идея должна стать и становится неформальным стержнем общественного согласия народа в понимании основных, судьбоносных проблем становления действительно великой и действительно счастливой России. Национальная идея может быть не иначе как национально-государственной идеей, это связано не только с многочисленным составом населения и федеральным устройством России, но и с державным характером представлений о ней самой»¹⁷⁵. В сложившейся ситуации социально-экономическое и духовное возрождение невозможно без активной роли государства. России нужна не авторитарная, а авторитетная государственная власть, которая должна положить конец разорению страны и ее народа, могла бы сплотить абсолютное большинство вокруг великой идеи национального возрождения. Ведь в принципе это возможно, ибо есть еще и материальные, и духовные ресурсы.

    По  Н. Карамзину, в содержании понятия «государственность» олицетворяется «дух народа России». В современных условиях для россиян проблема государственности, основанной на правовых и демократических принципах, является первостепенной. Национальная идея должна быть национально-государственной, все должно начинаться с создания государственности, отвечающих требованиям современных реалий, как основополагающего начала в общем процессе возрождения России.

    С понятием государственности связана  отечественная история, правовая культура, интеллектуальный и нравственно-психологический потенциал, одним словом, нечто особенное в мировой цивилизации. Что должна являть собой Россия как государственно-правовое образование? Каков будет ее международно-правовой статус? Что собой будет в ближайшем будущем представлять наше государство как гарант прав и свобод в оценке собственных граждан? Каким образом с точки зрения права будут решены задачи руководства общественными процессами? Станут ли реальностью основополагающие принципы социальной справедливости, свободы и человеческого достоинства. Все это и составляет, на наш взгляд, стержень проблем государственно-правового строительства, успех которого зависит от уровня правосознания российских граждан.

    Отношение людей к закону – важнейший показатель уровня общественного правосознания, правовой культуры и эффективности деятельности государственной власти. Видимо, можно утверждать, что уровень гражданских представлений о законе составляет концептуализирующее ядро правовой культуры. Какие законы издаются и чьи интересы они выражают, каково «сопряжение» законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти в социально-правовой деятельности, – эти и другие вопросы лежат в основе фундаментальной проблемы строительства правового государства: является ли власть действительным выражением интересов российских граждан, служит ли она делу социально-экономического и духовного возрождения России?

    Пока  процессы повышения уровня правосознания идут медленно и трудно. Больше негативного, чем позитивного. Правовая культура характеризуется прежде всего действительным состоянием правовых отношений, конституционными основами деятельности демократического государства, его властных структур. Ведь на приоритете закона фактически строится вся жизнь демократического общества, гражданские права и свободы человека. Формирование правового государства и направлено на достижение этого. В правовом государстве выше государства, его власти, становится власть закона. При господстве закона властные структуры вынуждены считаться с силой общества. Общество, опираясь на правовые основы, на силу закона, способно регламентировать деятельность этих структур и тем самым более полно и результативно проявлять культуру гражданскую¹⁷⁶.

    Э.А. Орлова определила идеологические ориентиры  основных социальных слоев российского  общества в своей работе «Социокультурные предпосылки модернизации России»¹⁷⁷. По ее мнению, можно провести отчетливое различие между идеологиями и отношением к проблемам развития российского общества бюрократов-государственников, либералов-профессионалов и независимых владельцев крупной собственности; социалистов из низших классов; представителей криминальных структур. Так, государственники рассуждают об особом пути России, либералы предлагают использовать опыт развитых стран, коммунисты настаивают на реставрации советской власти, а взгляды представителей криминальных структур различаются в зависимости от степени близости к власти и тяготеют либо к государственническим, либо к либеральным.

    При решении проблемы «борьбы с внешним  и внутренним врагом» государственники сближаются с коммунистами, считая внутренними врагами либералов  и криминальный мир (желая избавиться от той зависимости, в которой  находятся от него), а внешними – развитые страны, занимающие лидирующие положение в глобализационной гонке. Либералы видят внутренних врагов в коммунистах, полагая, что с государственниками можно договориться, а о внешних врагах они как носители идей пацифизма и прав человека не рассуждают вообще. Для представителей криминальных структур внешний и внутренний враг воплощены в законах, мешающих их противоправным действиям. Ответ же на вопрос о «социальном равенстве» имеет сходную интерпретацию у государственников и либералов: равенство членов общества перед законом. Правда, для государственников это в большей степени демагогическая позиция, а для либералов – прагматическая. Коммунисты продолжают настаивать на равенстве возможностей, а наиболее радикальные из них предлагают вернуться к идее уравнительной справедливости. Представители криминальных кругов руководствуются концепцией справедливости, принятой в их субкультуре¹⁷⁸.

    Повышение уровня правосознания российского  общества является необходимым условием социально-экономической модернизации, но как мы видим, каждая из основных социальных групп российского общества имеет свои идеологические, не всегда прогрессивные, ориентиры, детерминируемые их мировоззрением, что замедляет этот процесс. Российской духовной и политической элите предстоит выработать для гражданского общества единые гуманистические мировоззренческие ориентиры развития общественного правосознания. В современном российском обществе необходимо формировать гражданскую культуру, которую можно определить как явление, где органически сливаются политические и правовые, нравственные и эстетические ценности жизни человека и общества в целом. Именно это создаст базу для осознания российским человеком своих не только гражданских, но и общечеловеческих прав и обязанностей. Нынешние изъяны гражданской культуры в нашем обществе не результат его «врожденной испорченности», а результат его униженного положения¹⁷⁹.

    Требование  россиянами условий, достойных человеческого  существования, связывает правосознание  с этическими основами общежития. Ведь гарантия такого права предполагает расширение границ деятельности государства, в том числе и в сфере гражданского общества. Поэтому с переводом требования на уровень социальной практики могут возникнуть проблемы не только в теории права. В качестве юридической категории, предполагающей систему определенных действий государственной политики, «право на достойное существование» требовало конкретизации содержания. «Когда говорят о праве на достойное человеческое существование, – уточнял П.И. Новгородцев, – то под этим следует разуметь не положительное содержание человеческого идеала, а только отрицание тех условий, которые совершенно исключают возможность достойной человеческой жизни. Точно так же говорим мы о праве свободной мысли и верующей совести в смысле отрицания внешних стеснений для духа, хотя хорошо знаем, что положительное осуществление идеала внутренней свободы одним этим не может быть достигнуто»¹⁸⁰. Речь здесь идет об освобождении от гнета тех условий, которые убивают человека физически и нравственно. Только в этом вопросе критерии могут быть более-менее четко очерчены. Из признания правомерности требования достойного существования каждому вытекают конкретные юридические следствия. Общезначимость данного ориентира заключается не только в определении границ достойной жизни, но в действительном признании российским государством принципа охраны личности в каждом человеке.

    По  мнению Л.И. Новиковой и И.Н. Сиземской, право как часть правовой идеологии следует рассматривать в рамках общей философии человека и философии ценностей, поскольку это позволит оградить общественное правосознание от чрезмерной политизации¹⁸¹. Думается, что следует согласиться с этой позицией, которая задает ориентиры движения к модели общества, связанного правом, в противоположность социуму, повязанному властными отношениями и подчиненному целям политической власти, не всегда совпадающими с интересами гражданского общества. Такие взгляды на природу взаимоотношений права, общества и государства требует изменений понимания свободы в общественном правосознании. Как писал либеральный мыслитель С.И. Гессен, «свобода не есть более чисто отрицательное состояние индивида, только запрещающее по отношению к нему определенные поступки, но также и положительное состояние, предписывающее со стороны других определенные акты»¹⁸². Идея С.И. Гессена «права-притязания» наполняют свободу конструктивным смыслом. Свобода вместе с негативным содержанием (свобода «от...») приобретала status positiv. Понимание свободы как равной и одинаковой для всех возможности произвольного действия заменяется пониманием ее как свободы самореализации человека. И в качестве таковой она предстает не как нечто, раз навсегда данное, «одинаково отмеренное всем лицам» конкретными правами, перечисленными «навечно», а как «исторически подвижные возможности личного творчества», как «качество личности, находящееся в непрерывном процессе, могущее расширяться и сужаться, расти и вырождаться»¹⁸³. И сферу личных прав следует понимать как непроницаемость личности для другого лица, в том числе и для государства, как то безусловное ядро личности, которое не позволяет ему превратиться в простое орудие удовлетворения чужих потребностей.

    В правосознании российского общества должен быть зафиксирован основной принцип  правового государства – ограничение власти государства. Ей положены пределы, которые она не должна переступать. Ограничение власти означает признание ею за личностью необходимых, ненарушаемых прав. Таковыми являются свобода совести, свобода общения, союзов и собраний, покоящаяся на праве неприкосновенности личности. Эти свободы есть неотъемлемое право каждого человека. Там, где их нет, государственная власть имеет насильственный, а не правовой характер. Поэтому деспотичными государствами могут быть и те, что построены на принципах народовластия. Таким образом, последовательное осуществление законности требует свободы и прав личности и в свою очередь естественно вытекает из них, как их необходимое следствие.