Исследование и описание образов «чудаков» и «чудиков» в подростковой литературе 60-90-х гг. XX века

     Инфантилизм – одно из наиболее широко трактуемых явлений человеческой жизни в  диапазоне от его клинического определения  как «сохранения у взрослых особой физических и психических черт, свойственных детскому возрасту» до представления о том, что «инфантилизм психический – особенность психического склада личности, обнаруживающей черты, свойственные более раннему возрасту: эмоциональную неустойчивость, незрелость суждений, капризность и подчиняемость». Последняя разновидность инфантилизма – неразвитость духовной сферы личности – глубоко заинтересовала писателей в 70-80 годы.

     Одним из первых произведений, остро поставивших  эту проблему в контексте возникновения  «кризисной ситуации» как катализатора процесса, оказалась опубликованная в 1974 году повесть В. Тендрякова «Ночь после выпуска», которая произвела ошеломляющее впечатление на читателей и вызвала многочисленные споры по существу поставленной проблемы и по художественной форме её воплощения.

     Важным  аспектом проблемы нравственной индифферентности оказывается проблема утраты молодым человеком смысла жизни. Ощущение бессмысленности существования способствует появлению разрастанию агрессивных импульсов (18; с. 147).

     Своеобразной  «оборотной» стороной проблемы становления личности в контексте раннего взросления, оказалась проблема нравственного выбора, которая в произведения о детстве, отрочестве и юности в 70-80 годы приобрела особую остроту звучания. Связано это с представлениями о том, что поступки человека являются лишь вершиной айсберга его личности, основу подводной части составляют мотивы, убеждения, принципы, реализующиеся во множестве нравственных выборов, совершаемых наедине с самим собой. Обращает на себя внимание, что внутренний конфликт, выдвинувшись на позицию ведущего во множестве произведений современной детской литературы способствовал перемещению художественного внимания с роли героя на его личность, с действия на характер, с эпического начала на лирическое.

     Проблема  личностного самоопределения, нравственного  выбора в первую очередь затрагивает  внутренний мир героя. Однако реализация выбора, жизненной позиции человека, всегда так или иначе затрагивает  окружающих его. Не случайно в этой среде актуализируется проблема соотнесённости социального и психологического, взаимодействия человека и среды, личности и социума, индивидуальности и коллектива. В 70-90 годы соотношение социального и психологического воспринимается неоднозначно, и авторы прибегают к различным путям решения этой проблемы. Одни сосредотачивают внимание на том, как социальное «входит» в характер и изменяет его под влиянием среды, другие представляют характер уже «социализированным» - концентрированно вобравшим в себя социальное влияние. В последнем случае может строиться через постепенное раскрытие противоположных тенденций в душе героя, через столкновение противоборствующих начал в его сознании. Особо острые споры по проблеме личность и коллектив возникли в связи с публикацией повести А. Алексина «Безумная Евдокия» и В. Железникова «Чучело» (21; с. 159).

     Наиболее  полно, на грани нравственного шока, иллюстрируют это явление произведения Л. Симоновой – «жёсткие» повести «Круг» и «Лабиринт». В обоих случаях речь идёт о том, что «сталкиваясь с новым и неведомым для себя окружением, человек теперь не имеет возможности каждый раз свериться, поглядеть: а как в подобном случае поступают другие? Исчезли авторитет и пример… и отныне индивид сам должен строить мир – из чего-то, по чьему-то образу и подобию» (13; с. 68)

     Исследование  переживаний героя, его борьбы с  собой позволяет автору выявить  истоки характерных для подростков заблуждений, эгоцентризма, несоответствие вроде бы высоких целей объективному смыслу поступков. В основе конфликта  героя с собой лежит процесс  его нравственного совершенствования, когда он не столько стремится  изменить окружающий мир, сколько изменяется сам, вступая в конфликт с собственными прежними взглядами и убеждениями. Характерной формой проявления такого рода конфликтов становится критическое  осмысление героем своих поступков. При этом происходит как-бы раздвоение героя: одно «я» действует в соответствии со старым алгоритмом; другое «я» оценивает эти действия.

     Первоисточником трагических конфликтов в литературе являются соответствующие конфликты  в реальной действительности. Писатели выявляют такие конфликты в жизни, заостряют их в поступках своих  героев, доводят, как правило, их судьбы до катастрофического состояния  при глубоком сочувствии, сострадание  к ним и вызывает соответствующую  реакцию читателя (22; с. 17) .

     В целом для детской литературы всегда было характерно повышенное внимание к проявлению характера в действии, реализации жизненных принципов  героя через поступки. Это свойство, отвечающее специфике возрастного  восприятия читателей, продолжает сохранять  свою актуальность сегодня. В большинстве  случаев внешний конфликт в произведениях, обращённых к юным читателям, играет большую роль, представляя предметно, в конкретных лицах, противодействующие явления или тенденции общественной жизни. При этом, как правило, центральный  герой выступает носителем положительного идеала автора, по ходу борьбы отстаивает его и укрепляется в данном жизненном кредо.

     Очень распространённой была точка зрения противников детской литературы. Они полагали, что большое количество произведений, которые вошли в список детского чтения, не были написаны непосредственно для детей. Поэтому нет необходимости писать для детства специальную литературу (9; с. 14).

     Проблема  признания детской литературы самостоятельной  областью до сих пор является дискуссионной. Детская литература развивалась  как часть всей духовной культуры, поэтому она обладает всеми качествами художественной литературы. Однако, как  утверждал А.М.Горький, «она не должна быть придатком к литературе взрослых. Это великая держава с суверенными правами и законами» (21; с. 10). «Суверенность» детской литературы обусловлена её воспитательной функцией, связью с педагогикой. Особенно важно, чтобы литература для детей соответствовала возрастным особенностям восприятия.

     Современные труды по педагогике предлагают следующее  возрастное деление: до 3 лет – младенчество; с 3 до 7 лет – дошкольный возраст; с 7-8 до 11-12 лет – младший школьный возраст; с 11-12 до 15-16 лет – подростковый (отроческий) период; с 15 до 18 лет –  юность. В связи с этим выделяется «собственно-детская и подростково-юношеская литература» (21; с. 18).

     Мне особенно интересна литература, относящая  ко второй возрастной группе, а именно специфика произведений подростково-юношеской  литературы. Этот этап читательского развития до сих пор не исследован  до конца в связи с некоторой размытостью его возрастных границ и большой динамикой качества чтения.

     Для подростка  очень важны интрига, сюжет, действия героя. Важнейшим критерием, по которому происходит оценка прочитанного, подросток считает увлекательность. Не менее важным критерием оценки является правдивость, что расценивается  как «похожее на жизнь» (21; с. 21).

     Огромное  значение подростки уделяют герою.  Как правило, и интересен герой-сверстник, являющий пример для подражания, либо чёткий и ясный негативный пример. Возникшее чувство симпатии или  антипатии к герою по его внешним  характеристикам, читатель-подросток  полностью переносит на его нравственные качества. (Так, А. Алексин в повести  «Безумная Евдокия» создаёт образ учительницы, замечательного человека, но неказистого с виду. Это сразу определяет негативное отношение читателя к героине).

     В монографии известной исследовательницы  детского и подростково-юношеского чтения М. Смородинской отмечается, что на подростково-юношеском этапе читательского развития происходят два важнейших процесса: с одной стороны, отмирание и трансформация некоторых подростковых критериев оценки, с другой –формирование и последующее изменение принципиально новых, юношеских критериев. Теперь под термином «правдивость» понимается действительность не только положительная, но и отрицательная; растёт интерес ко всем неясным явлениям в жизни. Читатель-подросток начинает живо сопереживать герою, чувствовать его. Очень остро встаёт проблема самоопределения. Подросток создаёт идеал, который состоит из наиболее значимых для него качеств личности. Подростки и юношество нередко пытаются самоопределиться не в практической деятельности, а при помощи углубленного самоанализа. Здесь книга является для него источником жизненного опыта (21; с. 30).

     Интерес к проблеме специфики детской  литературы не случаен. На протяжении всего XX века процесс развития детской литературы отражал своеобразие общественного взгляда на детство, отрочество, юность. В России постепенно формировался своеобразный «культ детства». Известный культуролог Д. Быков высказал по этому поводу интересную мысль: «для России характерна «страстная, самозабвенная сакрализация стариков и детей: старики – наше великое прошлое, дети – наше великое будущее… Любая страна, где детишки выделяются в отдельный класс общества и получают исключительные привилегии, стоит на пороге закрепощения – как и любая страна, в которой прислушиваются к мнению старейшины… надо дать старику и подростку почувствовать, что они такие же люди как и все».

     Образ чудака, или чудика, вызывает особый интерес у исследователей. Это  образ, совместивший в себе все нестандартные  формы поведения, поступки, мысли. Появляется тема чудачества в произведении Шукшина  Василия Макаровича «Чудик». Талант Василия Макаровича Шукшина – выдающийся, сильно выделяющийся среди других талантов той эпохи. Он ищет своих героев среди простого народа. Его привлекают необычные судьбы, характеры неординарных людей, порою противоречивых в своих поступках. Такие образы всегда сложны для понимания, но, вместе с тем, близки каждому русскому человеку (18; с. 76).

     Именно  такой характер Шукшин рисует в рассказе «Чудик». Чудиком называет главного героя жена. Он – типичный деревенский житель. Именно так явно заметная другим чудаковатость и становится его основной проблемой и бедой: «Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось. Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории - мелкие, впрочем, но досадные».

     Весь  этот, довольно небольшой, по сути, рассказ - описание отпускной поездки Чудика к своему брату на Урал. Для героя  это становится большим, так долго  ожидаемым событием - как-никак с  братом не виделись целых 12 лет. Первое происшествие случается еще по пути на Урал – в магазине в районном городе, где Чудик покупает гостинцы племянникам, он случайно замечает на полу пятидесятирублевую бумажку: «Этакая зеленая дурочка, лежит себе, никто ее не видит. Чудик даже задрожал от радости, глаза загорелись. Второпях, чтоб его не опередил кто-нибудь, стал быстро соображать, как бы повеселее, поостроумнее сказать этим, в очереди, про бумажку». А молча поднять ее у героя совести не хватает. Да и как он такое может сделать, когда даже «хулиганов и продавцов не уважал. Побаивался». Но, между тем, «уважал городских людей» (33).

     Природная честность, зачастую присущая всем сельским жителям, толкает Чудика на то, чтобы  вновь неудачно пошутить (он совсем не умел острить, но ему ужасно хотелось). Герой обратил тем на себя внимание всех и оказаться непонятым - очередь  молчала…

     Чудик положил деньги на прилавок и ушел. Но по дороге он обнаруживает, что «бумажка»-то его была. Но герой стесняется вернуться и забрать ее, хотя эти деньги были сняты с книжки, а значит, довольно долго копились. Их потеря – большая потеря, настолько, что приходится вернуться домой. Чудик долго ругает себя вслух, когда идет по улице, тихо – когда едет в автобусе. «Да почему же я такой есть-то?» - недоумевает герой. Дома получил по голове от жены шумовкой, снял деньги снова и опять поехал к брату.

     И вот уже Чудик едет в поезде. В тамбуре люди курят, рассказывают всякие интересные истории. Герой, в  силу своей природной общительности, доброты, деревенской простоты, тоже решает поделиться любопытным случаем, произошедшим в их селе, да собеседник не обращает на него внимания. Этот интеллигентный человек в очках лишь спросил, не сам ли Чудик все это выдумал, и отвернулся, видно, посчитав попутчика  невоспитанным.

     Главному  герою странна и непонятна  та реакция, которую он вызывает почти  у всех людей, встречающихся на его  жизненном пути. Он ведет себя естественно, так, как он думает, надо вести себя. Но люди не привыкли к такой открытости и искренности, поэтому смотрят  на него как на самого настоящего чудика.

     Вот Чудик уже в самолете. Он немного  побаивается, так как не совсем доверяет этому чуду техники. Пытается заговорить с новым соседом, да тому более  интересна газета. Скоро приземление, стюардесса просит пристегнуть ремни. Хотя сосед и отнесся к Чудику с недоброжелательностью, тот все  же, осторожно тронув его, говорит, что  стоило бы пристегнуться. Не послушался самоуверенный «читатель с газетой», упал... И поблагодарить бы он должен заботливого Чудика за заботу о незнакомом человеке, но вместо этого накричал на него за то, что тот, помогая искать его вставную челюсть, потрогал ее руками (чем же еще?). Другой бы на месте героя обиделся – такая благодарность за заботу. А Чудик приглашает соседа к брату домой, чтобы прокипятить, продезинфицировать челюсть: «Читатель удивленно посмотрел на Чудика и перестал кричать».

     В аэропорту Чудик пишет телеграмму жене: «Приземлились. Ветка сирени упала на грудь, милая Груша меня не забудь. Васятка». Телеграфистка переправляет текст на короткий «Долетели. Василий». И вновь Чудик не понимает, почему он не должен писать любимой жене подобного в телеграммах.