Основные направления в русской социологии Конца Х1Х – начала ХХ века

Выделяются им и причины социальной стратификации и мобильности: совместная деятельность людей, которая; требует  выделения управляющих и управляемых  и т.п., а также непреодолимые  природно-биопсихические различия людей, ведь люди неравны по своим физическим силам, умственным способностям, вкусам, наклонностям, потребностям и т.п. Таким образом, общество всегда стратифицировано, ему всегда свойственно неравенство, но это неравенство должно быть разумным.

Настаивая на многолинейности элементарного расслоения населения, Сорокин критиковал защитников монистических теорий, выделяющих то или иное однолинейное расслоение “общества”. Они считали, что, “изменив надлежащим образом излюбленную ими группировку, они создадут "идеальное общество" и вырвут с корнем все антагонизмы, неравенства и общественные бедствия.” “Измените семью — и вы измените всю судьбу населения; из частного сделаете его счастливым, из вялого — энергичным, из раздираемого междоусобиями — солидарным!” — говорят нам идеологи семейной группировки... “Уничтожьте классы — и получите социалистическое общество равных, солидарных и святых людей!” — уверяют нас идеологи классовой группировки. То же делают и теоретики других группировок. Каждый из них мнит себя обладателем волшебного рецепта, врачующего все болезни общества и открывающего двери земного рая.— Но, увы! волшебные лекарства, врачующие все болезни, бывают только в сказках. Если бы расслоение населения ограничивалось только семейным или только государственным, или только профессиональным и т.д. расслоением, эти доктора были бы правы. Но так как дело обстоит иначе, то изменение одной группировки не уничтожает значения других группировок, не избавляет население от других антагонизмов, не элиминирует другие виды неравенств, словом, не может дать идеального общества.

А для того, чтобы засыпать все  трещины расслоений, чтобы изменить всю систему группировок, необходимо полное тождество или полная биологическая  и социально-психологическая гомогенность людей, ибо, “раз люди и гетерогенны физически, они должны различно и чувствовать (sentire); раз они чувствуют различно — они различно будут мыслить и судить. Те же, кто различно мыслит и судит, различно будут и действовать”. А раз так, то неизбежным результатом различного поведения людей будет и различное сцепление, притяжение и отталкивание, т.е. образование ряда групп, а вместе с ними — и ряда антагонизмов.

Очевидно, что полная гомогенность людей — факт маловероятный. И  в будущем люди будут гетерогенны. Следовательно, расслоение населения в той или иной форме будет и в будущем, ergo — надеяться на полное исчезновение антагонизмов едва ли приходится. Вне же изменения всей системы социального расслоения изменение отдельной группировки неспособно дать нам идеальное общество “земного рая” /146, т.2, с.86 —87/.

Также в работе “Система социологии”  Сорокин отвел место и для  доказательства гипотезы о “множественности душ” и “мозаичности нашего "я"”. Он писал: “Мы испытываем ряд перевоплощений в течение каждого дня. В нас, как в граммофоне, постоянно меняются "души" — пластинки, совершенно отличные друг от друга и часто борющиеся одни с другими. Постоянным остается только наш организм как телесный носитель различных "душ". То, что мы считаем нашим единым "я", при ближайшем анализе оказывается "мозаичным я", составленным из ряда различных кусочков, ряда различных "я", сменяющих друг друга; часто антагонизирующих между собой. Если бы было одно "я", то такие перевоплощения были бы непонятны и невозможны. Тем более невозможны были бы: ни борьба единого "я" с самим собой, ни "столкновения обязанностей" или "конфликт долженствований" в одном индивидууме, ни патологические случаи "раздвоения личности”, ни даже "лицемерное" поведение одного и того же индивида, служащего "и нашим и вашим", и ряд других случаев” /146, т.2, с.446/.

Для доказательства своей гипотезы он приводит немало фактов. Процесс  перевоплощений, происходящий с человеком, наглядно описывается Сорокиным: “каждый  из нас в течение 24 часов разве  не испытывает ряд перевоплощений, где одно "я" сменяется другим, непохожим на первое? Утром индивид просыпается в лоне семьи. В этот момент он представляет собой члена семьи: сына или отца, мать или дочь, брата или сестру. Мир идей, чувств, волнений, забот, стремлений, образующих в этот момент наше "я", относится обычно к семье и к семейным делам. Перед нами “я” индивида как члена семьи. Индивид едет на службу. Первое "я" исчезает и появляется "я" второе, профессиональное, далекое и непохожее на первое. Нет больше ни "отца, матери, ни сына или брата", а есть новое "я" — "комисcap", "губернатор", "директор фабрики", "король", "профессор", "доктор", "священник", "аптекарь", “извозчик” и т.д. Мир идей, мыслей, чувств, действий и все поведение этого "я", подобно граммофонной пластинке, вынуто из телесной оболочки и заменено другой пластинкой, другой "душой", поющей совершенно новую песню. "Семейная пластинка" заменена "профессиональной". "Поле сознания" занято теперь не заботой о близких, не семейными темами, а "входящими и исходящими", "декретами", начальством и подчиненными, пациентом и рабочими, указами и рецептами, т.е. профессионально-служебными темами, не имеющими никакого отношения к первым. Столь же различны и действия. Индивид не ласкает сына или дочь, не помогает "папе или маме" и т.п., а выполняет ряд профессиональных актов: пишет указы, читает лекцию, служит обедню, составляет лекарство, делает распоряжения по фабрике или ведомству и т.д. Словом, перед нами новое "я", сходное с первым только по телесной оболочке, да по костюму; впрочем, и костюм часто меняется, домашняя куртка заменяется мундиром или профессиональной одеждой...” /146, т.2, с.445/.

Сорокин считал, что “душа” каждого  индивида — маленький микрокосм, точно воспроизводящий тот социальный макрокосм — социальную группировку, — среди которой он жил и живет и с отдельными группами которой он связан. “Мозаичная душа” каждого человека — это маленькое зеркало, отражающее картину социального расслоения, среди которой он жил и живет /146, т.2, с.447/.

Исходя из всего этого он делает вывод, что: “Почти вся наша жизнь представляет выполнение тех функций, к которым толкают нас связанные с нами группы. Множество актов, совершаемых нами ежедневно, представляет выполнение функций, требуемых от нас нашей семьей (добывание средств существования для нее, семейные, заботы, ласки, воспитание детей, устройство домашнего уюта и т.п.), нашим государством (явка на учет, выполнение трудовой повинности, дежурство у ворот по приказу гос.власти, фигурирование в роли истца, ответчика, свидетеля и т.д.), нашей профессией (акты лечения и соблюдения врачебной этики для доктора, работа на фабрике для пролетария, чтение лекций и подготовка к ним для профессора, etc.), нашей партией (посещение партийных собраний и др.), нашей церковью (акты посещения церкви, молитвы, etс.) и т.д. Мы почти ежедневно переходим от одной группы к другой. На время соединяемся с одной из них, и на сцену выступает соответственное "я"; затем разъединяемся с ней на время и соединяемся с новой; соответственно меняется и наше "я" и наше поведение. И так кружим мы всю жизнь от группы к группе. Вместе с этими включениями и выключениями меняются и наши "я". Вместе с последним и все поведение. Связанные с рядом групп, мы непрерывно испытываем на себе их давление; каждая из них, пуская из своего центра ток, дергает нас и заставляет так или иначе peaгировать: то нас дернет семья, и мы часы и дни тратим на устройство семейных дел; то дернет государство — и мы исполняем обязанности подданного; дергает профессиональная группа — и мы чуть не каждый день тратим ряд часов на исполнение профессиональных обязанностей; дернет партия — и мы бежим на заседание, на выборы, митинг; дернет соответственное научное общество — и мы летим на его заседание и т.д. Мы похожи на шар, который с разных сторон непрерывно толкают разные силы. Шар крутится. Его движение будет равнодействующей этих сил. Поведение индивида — равнодействующая давлению тех групп, вольным или невольным абонентом коих он состоял и состоит. "Души" и поведение каждого из нас таковы, каковы те группы, с которыми мы связаны. В данном отношении применимы вполне принципы физической механики” /146, т.2, с.448/.

Исходя из предыдущих положений  Сорокин считает, что “как только меняется место индивида в системе  социальных координат, неизбежно должны меняться и его души, неизбежно изменится и его поведение. Человек, бывший в группе бедняков и обделенных, занимавшийся, напр., функциями фабричного рабочего, этот человек, перешедший в группу богатых и властвующих, переменивший профессию рабочего на профессию правителя, неизбежно фатально будет иным человеком. Если раньше он имел интересы, психику, поведение пролетария, теперь он буде иметь интересы, психику и поведение господина. Если раньше он был точкой пересечения сил, идущих от группировок: бедной, обделенной и фабрично-рабочей по профессии, то теперь он становится полем действия давлений, идущих от группировок: богатой, привилегированной властвующей по профессии. Из его тела при таком переходе помимо его воли вынимаются "души": бедняка, обделенного и фабричного рабочего и вкладываются на их место "души": богача, привилегированного и правителя (губернатора, комиссара, etc.). Перемена положения индивида в системе социальных координат делает его новым человеком: со старым он схож только по своему организму. Теперь вполне понято, почему всякое правительство, из какой бы среды, вплоть до архи-пролетарской, ни вышли его представители, неизбежно будет иметь интересы свои, отличные от интересов управляемых, почему всякий делегат и уполномоченный, раз он долго остается в последних ролях, неизбежно трансформируется в олигарха и властителя sua sponte, почему его "души" меняются, почему его поведение становится иным, почему архи-пролетарий, попав в правители, фатально становится изменником пролетарского дела, отрезанным ломтем от пролетариата...” /146, т.2, с.452—453/.

Социологические работы Сорокина открыто  были направлены против советской власти, против марксистской теории. Ленин  в своей работе “О значении воинствующего  материализма” (1922) резко критиковал статью Сорокина “Влияние войны на состав населения, его свойства и общественную организацию”, напечатанную в 1922 г. в первом номере журнала “Экономист”, делал вывод, что Сорокин “искажает правду в угоду реакции и буржуазии”, при этом не анализируется вся статья, а упоминается лишь только ее часть, в которой приводятся факты о семейной дезорганизации и падении половой морали в нашей стране, произошедшие после мировой и гражданской войн /79, с.32—33/. В основном написание данной работы Лениным было обусловлено его беспокойством тем, что реакционные буржуазные профессора возглавляют в основном все гуманитарные кафедры в крупнейших университетах и вузах страны. После ее опубликования Сорокин был немедленно уволен из университета, а через некоторое время он вынужден был покинуть Россию.

Повлияло на это также и его  выступление 21 февраля 1922 года на торжественном собрании в день 103-й годовщины Петербургского университета. Сорокин, обеспокоенный разрухой, творящейся в стране, обратился к студентам со следующей речью: “Задача возрождения России падает на ваши плечи, задача — бесконечно трудная и тяжелая. Сумеете ли вы выполнить ее? Сможете ли выдержать этот экзамен истории? Огромная трудность ее усугубляется еще тем, что вы оказались на великом распутьи, без путей, дорог и спасительного плана. "Отцы" ваши не помогут вам: они сами оказались банкротами; их опыт, в форме традиционного мировоззрения русской интеллигенции, оказался недостаточным, иначе трагедии бы не было. От берега этого мировоззрения волей-неволей вам приходится оттолкнуться: он не спас нас, не спасет и вас. Он надолго исчез в зареве войн, в грохоте революции и в темной бездне могил, все растущих и умножающихся на русской равнине. Если не мы сами, так эти могилы вопиют о неполноте опыта "отцов" и ошибочности патентованных спасительных рецептов.

Но раз старые пути негодны, где же новые? Есть ли они у вас? Если есть — продуманы и осознаны ли? Боюсь, что нет. Мы все сейчас похожи на людей, ошарашенных ударом дубины, заблудившихся и ищущих, страстно и горячо, до боли, до исступления — нужного до смерти выхода. Ищем, тычемся туда и сюда, подобно слепым щенятам, но темно кругом. А история не ждет, она ставит ультиматум; бьет грозное: monento mori, бьет двенадцатый час нашей судьбы, и решается наше: быть или не быть.

В таких условиях вы поймете меня и не найдете нетактичным, если я позволю наметить некоторые "вехи" того пути, по которому, с моей точки зрения, — возможно ошибочной, возможно, близорукой — мы должны двинуться в дальнейшее историческое странствие. Это даже не "вехи", а скорее, указания на то, чем мы должны запастись, пускаясь в этот темный путь, чтобы выбраться вновь на светлую дорогу жизни и живой истории из мрачных бездн долины Смерти.

Первое, что вы должны взять с  собой в дорогу, — это знание, что чистую науку, обязательную для  всех, кроме дураков, не лакействующую ни перед кем и не склоняющую покорно главу пред чем бы то ни было; науку, точную, как проверенный компас, безошибочно указывающую, где Истина и где Заблуждение. Берите ее в максимально большом количестве. Без нее вам не выбраться на широкий путь истории. Но не берите суррогатов науки, тех ловко подделанных под нее псевдознаний, заблуждений, то "буржуазных", то "марксистских", которые в изобилии преподносят вам тьмы фальсификаторов. Опыт и логика — вот те реактивы, которые помогут вам отличить одно от другого. Иных судей здесь нет. Вашим девизом в этом отношении должен служить завет Карлейля: "Истина! хотя бы небеса раздавили меня за нее! ни малейшей фальши! хотя бы за отступничество сулили все блаженства рая!"”.

“Второе, — продолжал Сорокин, — что вы должны взять с собой, это любовь и волю к производительному труду — тяжелому, упорному, умственному и физическому. Времена "сладкого ничегонеделания" — dolce fareniente — кончились. Мир — не зал для праздношатающихся, а великая мастерская, и человек — не мешок для переваривания пищи и пустого прожигания жизни, а прежде всего — творец и созидатель. История не терпела и в прошлом праздных тунеядцев: рано или поздно она сбрасывала их в кучу ненужных отбросов. Тем более не терпит их она теперь и особенно среди нас: "не трудящийся, да не есть" — таков ее жесткий и безусловный ультиматум. Дорога предстоит бесконечно тяжелая. Только знание и труд, вместе взятые, могут преодолеть ее. Каждое из этих сокровищ, порознь взятое, — знание без труда или труд неумелый и слепой, — не спасут вас.

Но мало и этого. Нужно запастись  вам еще и другими ценностями. В ряду их на первом месте стоит  то, что я называю религиозным  отношением к жизни. Мир не только мастерская, но и величайший храм, где  всякое существо и прежде всего всякий человек — луч божественного, неприкосновенная святыня. Homo homini deus (а не lupus) est — вот что должно служить нашим девизом. Нарушение его, а тем более замена его противоположным заветом, заветом зверской борьбы, волчей грызни друг с другом, заветом злобы, ненависти и насилия не проходило никогда даром ни для победителя, ни для побежденных. Оправдалось это и в наши годы. Что выиграло человечество от войны? Что пожинаем мы от своей ненависти и кровного пира? Ничего, кроме жатвы смерти, горя и океана страданий. Распиная других, мы распинаем себя. Так случилось теперь, так было и в прошлом. Пора это усвоить. Пора усвоить и другое: одно насилие никогда не ускоряло движения к далеким вершинам идеального. Вместо ускорения оно лишь замедляло его” /144, с.10—11/.