Правосознание: духовные и мировоззренческие основания

    Современные исследования в области психологии личности, начало которым было положено, в частности, работами С. Рубинштейна, дают возможность зафиксировать, хотя бы в общих чертах, особенности локализации структур духовности в процессе становления человека как субъекта права. «Духовность как подсознательная установка, как нечто в мотивационном отношении неоформленное, предопределяет собой деятельность сознания и самосознания, то есть тех духовных структур, с деятельностью которых связана целесообразная активность»³⁰.

    Эффективность духовной деятельности правосознания  современного человека в строительстве  своего (индивидуального для каждого) «правового мира» зависит от ряда факторов, прежде всего, от его готовности к восприятию личностных начал в перманентном кризисе социальной коммуникации. Неприемлемость, отторжение тех или иных форм общения  необходимо оценивать как форму защиты (не всегда адекватную) своего Я от нежелательных внешних воздействий.  В условиях нестандартной ситуации человек может стать врагом целого среза социально принятой и одобренной правовой культуры. В значительной степени правосознание, его смысловое и функциональное содержание основывается на владении собственной душой и ее защитой, которые как явления индивидуально-личностные, далеко не всегда соответствуют общепринятым стереотипам и традициям, удобными для приспособленчества. Духовная активность в некоторых, если не во многих, чертах, асоциальна и нигилистична. Она формируется на основе бифуркации индивидуальных смыслов, которые еще не смыкаются, а может быть, и не сомкнутся с социально-организованными смыслами.

    Правосознание человека не попадает полностью под  оппозицию «субъект-объект». Оно выступает в первую очередь как внутреннее духовное бытие, одним из свойств которого является интенциональность. Так, У. Джеймс высказал интересную мысль о необязательности дуального отношения субъекта и объекта и об отсутствии каких-то особых закономерностей в определяемости сознания³¹. Сознание он рассматривает как «название несуществующей вещи». По его мнению, те, кто остается верным ему, цепляются просто за эхо, за слабый звук, оставляемый исчезающим понятием души. Только присоединяя сознание к чему-то и отделяя его от чего-то, мы можем говорить об известной константности человеческой субъективности, а о духовности – как о «сознании о чем-то».

    Сущностная  сторона правосознания должна находить свое отражение в определении  данного феномена. Недостаток многих определений заключается в том, что в них акцентируется внимание в основном на функциональных особенностях правосознания, а не на ее смысловом содержании, не на его духовных основаниях³². Определенные   упущения в дефинициях накладывают соответствующий отпечаток на восприятие сущности правосознания, ее смыслового и функционального содержания, а также затрудняют возможность выделить и зафиксировать то основное, что определяет его духовный статус. Необходимо раскрывать смысловое и духовное содержание правосознания как специфическую способность человека воспроизводить и осваивать социальный мир через соответствующую систему нравственно-психологических и интеллектуальных юридических символов в рамках своего социокультурного поля.

    По-разному  понятия смысл и значение интерпретируются в различных философских подходах. Так, в феноменологии акцент делается на интенциональном характере сознания, что обращает к феноменальности смысла, когда смысл и значение естественно неразличимы и отождествляются с активностью самого сознания и формой его существования. В лингвистической философии (в традиции Витгенштейна) распространено толкование значения как "способа употребления" знаков в коммуникативных контекстах "языковых игр". При герменевтическом подходе смысл и значение рассматриваются в неразрывной связи с определенными историческими способами "истолкования" и "интерпретации". Оригинальную концепцию решения проблемы смысла и значения разработали О.И. Генисаретский и Г.П. Щедровицкий в рамках системомыследеятельностной методологии. Предложенные ими понятийные схемы ориентированы на системодеятельностные представления и принципы, на различение речи и языка (синтагматики и парадигматики). Идея деятельности рассматривалась Щедровицким как главный объяснительный принцип в отношении языковых и семиотических явлений, процессов коммуникации и понимания³³. Данный подход нам представляется наиболее продуктивным для исследования проблемы смысла и функционального значения правосознания.

    Правовые  ценности помогают объективировать жизненные интенции по реализации «смысла» в общественном правосознании, в котором эти значимые формы осмысливаются, усваиваются и становятся мировоззренческими ориентирами для социальной деятельности. Значение как некая идеальная форма подвергается тем же операциям правосознания, что и «смысл», хотя оно обладает меньшей степенью рефлексивной критичности, поскольку в нем представлены лишь значимые для субъекта элементы правовой жизни.

    Значения произрастают из объективированного социального взаимодействия и часто становятся частью правовой традиции. Их осмысление зачастую несет принудительный характер в силу сложного и иерархического характера отношений в социуме. Но вместе с тем значимые формы рефлексируются и становятся частью правосознания. Их языковая репрезентация реализуется в виде так называемых «семантических сетей» сознаний, которые во многом детерминируют соблюдение правового порядка в общественной жизни, не позволяя «смыслу», с его индивидуальной критичностью, выходить из нормативного функционального взаимодействия. Смысл придает определенность значимому узлу «семантической сети» правосознания, чьи интенции воплощаются в мыслительной или предметно-практической деятельности. Индивидуально означенные структуры правосознания становятся формами проявления общественной жизни. В этом проявляется циклическое взаимодействие смыслового слоя правовой рефлексии и слоя юридических значений. Смысл означивается, а значение осмысливается субъективно, но объективируется в юридической деятельности человека и общества.

    Смысл как ядро правосознания стремится  подчинить себе возможное и действительное, идеальное и реальное, сознательное и неосознанное, трансцендентное и имманентное, становясь точкой пересечения совокупного опыта по освоению правовой действительности. Благодаря определению смысла, человек выходит из лабиринта одиночества в мир коллективного взаимодействия. Смысл представляет собой открытую систему, опосредованную отношением человека к окружающему миру. Он имеет в основе концептуальную методологическую нагрузку, с помощью которой определяет стратегию правовой деятельности субъекта по достижению продуктивного результата. Смысл, вбирающий в себя опыт юридической деятельности по освоению окружающего мира, становится также стратегией всей жизни, принимаемой и реализуемой личностью свободно. Им направляется жизнедеятельность социокультурного субъекта, позволяющая обогащать и развивать рефлексивное юридического знание, имеющее характер деятельностного мировоззрения. Освоение действительности в этом плане есть делание себя как личности, имеющий определенный правовой статус, в том или ином локальном проявлении социального взаимодействия. Осмысление предстает как определение своего Я в себе и мире, предметно пройденного через когнитивную практику рефлексивной деятельности, и перенесенное в правосознание как значимые структуры опыта. Смысл в своем метаструктурном проявлении отражает совокупное знание по достижению человеком собственной и независимой позиции в обществе и культуре. 

    Правовая жизнь субъекта в определенном сообществе требует рефлексивного усилия над системой смыслов поведения, переживания и речевых актов. Она постоянно принуждает к просмотру и пересмотру всего совокупного юридического опыта по освоению социальной действительности в его индивидуальной и общественной значимости и смысловой направленности. Отрефлексированность, практическая конкретность и эффективность определяют структуру «смысла правовой жизни» как методологическую форму знания, посредством которой совершается координация внутренней и внешней активности, начиная с биодинамики и заканчивая социальной и духовной деятельностью. Это позиция знания о мире и своем действии в этом мире обеспечивает не только координацию, но и уравновешивание приобретаемого юридического опыта.

    Смысл, как надмодальное единство объективного и субъективного в правовой деятельности человека, выступает в качестве меры, определяющей соответствие формы деятельности и ее продукта сложившейся юридической ситуации. Смысл становится «полюсом» вхождения человека в социальный мир через свою деятельность, что определяет получение этим миром новых перспектив развития, даруемых данным общественно-антропологическим процессом. Возможное и идеальное в правовых отношениях становится той действующей необходимостью раскрытия парадигмальных ограничений правосознания, которое  так нужно для прогрессивного развития правового бытия человека. «Смысл как возможное – необходим для выхода за пределы необходимого модуса существования творца. Обретение смысла творения – обретение нового, возможного способа существования творца, заключающегося в деятельностном освоении мира форм»³⁴.

    Важным  является то, что субъект права  должен контролировать свою деятельность не через тотальность внешнего центра принуждения, а через собственное правосознание, которое выполняет функцию поиска смыслов и мировоззренческих ориентиров в себе самом и окружающем социальном мире. Личность должна ориентироваться на саму себя и свою деятельную активность, позволяющую согласованно переживать и жить в условиях меняющегося общественного бытия. Отсюда следует, что «смысл смысла» заключен в том, что этот компонент системы правосознания позволяет субъекту, не отчуждаясь от себя, жить и действовать в соответствии со своими автономными личностными перспективами, детерминируемыми установками естественного права.

    Внутренняя  активность переживания правовой ситуации имеет для субъекта вполне определенный смысл – социально-правовая адаптация  себя к ней и ее к себе. Человек, переживая, осознает контекст правовой жизни и свое место в ней. Она осваивается им не только в личном переживании, но и в общем – нормативном и интерсубъективном, поскольку индивид вынужден реагировать на оценку этой ситуации Другими. Здесь присутствует элемент подражания, который не имеет «чистую» природу, поскольку в нем есть рефлексируемое и понимаемое. Двойной характер (личное и общее) выполняет функцию определенной синхронизации правовой жизни. Основным результатом становится не только констатация заимствования допредикативного смысла оценки другими субъектами юридических феноменов, но и расширение и углубление рефлексируемого и понимаемого в правовой жизни, т.е. осознание сути правового взаимодействия. Другим результатом двойного переживания, детерминирумого правосознанием, является внушение требуемого правового поведения и создание единого эмоционального климата в отношениях, которое опирается на соблюдение юридических норм и стереотипов социокультурного взаимодействия. Это элемент того, что Ю. Хабермас называет нормативным социальным действием. А потому в правовой ситуации участники понимающего переживания подчиняют свои «смыслы» системе юридических значений. Длительное подчинение системе нормативно значимых переживаний может привести к отказу от реализации собственных «смыслов». То же самое длительное подчинение значимым формам речевого общения локального сообщества приводит к ограничениям языкового мышления, что сказывается на семантике «смысла» и приводит к его нормативной секуляризации.

    Важно учитывать, что если бы каждый человек мог абсолютно приспособиться сам к себе и к окружающей среде, добившись идеальных правоотношений с Другим, то это предполагало бы полную духовную завершенность. А это не возможно в принципе, поскольку духовность есть в своей основе явление незавершаемое хотя бы по той причине, что при активности духовного происхождения вступает в действие  «закон   неадаптивности»,   означающий нетождественность того, к чему стремится человек, и того, чего он достигает реально благодаря индивидуальным модальностям правосознания. Человек должен не только «уличать» социально-правовую действительность, но и стремиться преобразовывать ее по меркам своего внутреннего содержания – мира символов, значений и смыслов. В процессе творения человек как бы отключается от реальной сущности бытия и включается «в себя», действуя как самопричииа и движущая сила. Отключившись от обстоятельств мира жизни Других, человек в самом себе ищет духовные основы для того, чтобы через призму своего правосознания искать в Другом созвучие этому «своему».

    Правовая  ориентация человека связана совместным духовным бытием его как субъекта понимания смысловых символов и  так называемого исполнителя  смысловых стереотипов, образцов правового  мышления и поведения. Его отношение  к юридическим феноменам определяет континуум личностного поля социальной значимости, которая не позволяет вмешиваться Другому с чуждыми намерениями и разрушать эту непрерывность. Ориентации и представления правосознания дают определенную свободу для творчества, но вместе с тем создают эмоциональные и этические преграды для оформления и обустройства созданного субъектом правового мира смысловых ценностей. Поиск смысла не освобождает полностью человека от иллюзий, и тем более от социальных конфликтов. Истоки иллюзорности заложены в стремлении к идеалу и истине, а истоки конфликтности – в незавершенности, во «вдруг обнаруженной трагичности» созданного социального и правового мира. Юридическая реальность, выступающая как внешний мир, предоставляет личности свои «социально-раскодированные» символы и смыслы, определяет модальности духовно-правовой реальности, воздействует на движения духа, на его настрой по отношению к той или иной ситуации. Духовно-правовая деятельность в любом случае отражает непрерывный конфликт между «идеалом во мне» и «идеалом вне меня», тот личностно-общественный разлад между «внутренним» и «внешним», который и заставляет совершенствовать существующие правовые системы.

    В работах многих современных исследователей правосознания смысловой акцент делается преимущественно на нормативном отношении человека к моделям правового поля культуры и социальной действительности в целом³⁵. Значимость подобного подхода к исследованию правосознания, в частности, к проблеме связи правового идеала и социального мира не вызывает сомнений, поскольку человек окультуривает социальную действительность своей целенаправленной деятельностью опираясь все-таки на те нормы, которые представлены обществом. Однако то, что в реальности существует ощутимый разрыв между желаемым – идеальным и сущим – достигнутым, обусловливает правомерность выделения тех моментов, которые в совокупности составляют проблематику духовных оснований именно индивидуально-правового бытия в его взаимосвязи с общественным. Смысл нынешней правовой ситуации заключается в диалогическом конфликте «общественного правосознания» и «индивидуального правосознания». Современное общество представляет человеку правовые истины, и ему кажется, что он их постигает. В подавляющем большинстве случаев это самообман. Несовпадение истины видимой и истины как таковой в своей основе формирует духовную ситуацию внутриличностного значения, которая характеризуется несовпадением системы правовых и этических ценностей различного порядка. Правовой кризис (как личностный, так и общественный) всегда базируется на этом несовпадении. Поэтому одной из важнейших функций правосознания является поиск выхода из подобных кризисных ситуаций. И здесь следует согласиться с мнением Ж. Делезы, который в своих исследованиях еще раз подтвердил наличие глубинной связи между логикой смысла, этикой, нравственностью и моралью³⁶.