Автор работы: Пользователь скрыл имя, 07 Мая 2012 в 18:48, реферат
Понятие «техника» является одним из самых древних и широко распространенное
сегодня. До недавнего времени оно применялось для обозначения некоторой
неопределенной деятельности или некоторой совокупности материальных
образований.
При этом следует отметить, что ремесленник, трансформировавшийся в рабочего, отчуждается не только от своей технической функции, но и от своих орудий производства. Рабочий как носитель исполнительной функции при машинной технике впадает, таким образом, не только в функционально- техническую зависимость от инженера (техника), но (что более важно) и в трудовое рабство, в полную жизненную зависимость от капиталиста — владельца машин и других средств производства. Все это непременно приведет к трансформации рабочего из главного действующего начала технического процесса, каким он был в лице ремесленника, во второстепенное звено этого процесса, что, в частности, находит свое выражение в превращение его в простое дополнение или придаток к машине. Внедрение машин в капиталистическое производство не просто сделало мускульную силу человека в производственном процессе излишней, что впоследствии привело к широкому применению в данном процессе менее оплачиваемого детского и женского труда, но и многократно увеличивало производительность труда. В результате этого сотни тысяч рабочих были вытеснены из производства и оказались выброшенными на улицу. Следовательно, с появлением машин орудие производства, как заметил К.Маркс, — «тотчас же становится конкурентом самого рабочего»62. Именно поэтому рабочие сначала направляли свой гнев и возмущение против машин, а не против их владельцев — капиталистов, и по всей Западной Европе покатилась тогда волна бунтов против машин, в ходе которой были публично сожжены или иным способом уничтожены сотни станков и других машинных механизмов, и которая получила впоследствии название «луддизма» (по имени легендарного подмастерья Лудда, первым, якобы, разрушиившим свой станок).
История с массовыми увольнениями рабочих в связи с внедрением в производство принципиально новых технических разработок снова повторяется спустя несколько столетий с той разницей, что новая историческая волна таких увольнений оказалась связанной с автоматизацией производства, вместе с которой машинная техника перешла в качественно иную стадию своего развития. Данная стадия характеризуется рядом существенных признаков, позволяющих, как нам кажется, выделить ее в качестве отдельного исторического этапа в развитии техники вообще, который можно было бы назвать информационной техникой.
Среди всех существенных признаков информационной техники как нового этапа в историческом развитии техники, который начал складываться примерно с середины XX столетия, прежде всего, необходимо выделить следующие. Во-первых, при информационной технике не только мускульная сила человека, но и его интеллектуальные способности заменяются природными силами, связями и процессами. Именно данное обстоятельство становится мощнейшим фактором дальнейшего ускоренного развития современной научно-технической революции. И в самом деле, достигнутые за последние 50 лет феноменальные успехи в создании и практическом использовании искусственного интеллекта не только позволили поднять технику на небывалую ранее высоту, но и открыли практически безграничные возможности для дальнейшего ускоренного технического прогресса. Во-вторых, исходя из сказанного, можно полагать, что на информационном этапе своего исторического развития техника еще в гораздо большей степени становится «органом человеческого мозга» и «овеществленной силой знания» (К.Маркс). Это, в частности, находит свое выражение и подтверждение в превращении знания (как технического, так и научного) в непосредственную производительную силу общества и формировании, таким образом, «Большой науки» как синтеза науки, техники и самого производства.
В-третьих, в непосредственнной связи с этим стоит и такой признак информационной техники, как всевозрастающая вовлеченность техники и науки в экономический оборот, их всеусиливающая коммерциализация. Данное обстоятельство, безусловно, создает дополнительные и по сути непреодолимые (без изменения существующей системы хозяйствования) трудности на пути подчинения современного научно-технического прогресса интересам всего общества, человечества в целом.
В-четвертых, информационная техника отличается, далее, более глубокой дифференциацией инженерной деятельности, в структуре которой достаточно отчетливо обозначаются границы между такими его элементами, как изобретение, проектирование и конструирование. Каждый из этих элементов превращается в относительно автономную сферу технической деятельности. И здесь дело не только в простом разделении функций или труда между самими инженерами, но и в том, что некоторые аспекты или функции проектирования, конструирования и даже собственно изобретательской деятельности «передоверяются» компьютерам, то есть их выполнение переходит от человека к машине.
В-пятых, участие и роль человека в непосредственном технолого-про- изводственном процессе (и особенно, потребность в его исполнительных в данном процессе функциях) крайне минимизируются, что повлечет за собой такие серьезные последствия, как:
крайне узкую специализацию занятого в технике и в производстве человека, а, следовательно, и его одностороннее интеллектуально-духовное развитие;
превращение непосредственного исполнителя (профессионального рабочего) в незначительную частицу машинного механизма, по отношению к которому он еще в большей степени чувствует себя простым придатком («винтиком») и, таким образом, сильнее ощущает свою рабскую зависимость от техники как важный аспект своего отчуждения вообще;
существенное пополнение рядов безработных, что, несомненно, обостряет социальную ситуацию и заметно усиливает социальную напряженность и еще больше усугубляет отчуждение человеческой личности в современном обществе.
В-шестых, информационная техника еще больше и острее выявляет негативные стороны научно-технического прогресса. Дело в том, что темпы развития техники на современном этапе ее существования настолько ускоряются, что направленность, а, стало быть, и последствия этого развития чаще всего становятся непредсказуемыми. В связи с этим современный научно-технический прогресс приобретает в целом более угрожающий характер по отношению к человеку и вообще к существованию жизни на нашей планете. Дело здесь усугубляется еще и тем, что научно-техническое развитие в условиях свободного капиталистического предпринимательства фактически ничем, кроме рынка, не регулируется и, по большому счету, никем не контролируется. Поэтому можно определенно сказать, что при капиталистической системе хозяйствования на самом деле действует так называемый технологический императив, согласно которому допускается производство всего того, что технически возможно производить. И, пожалуй, единственно действенное ограничение, налагаемое данной системой на этот императив - это интересы бизнеса (рынка) и потребность капитала в развитии. И в самом деле, если на тот или иной технический проект или техническую разработку появится здесь рыночный спрос, если они выгодны бизнесу, то они непременно и, невзирая ни на что, тут же реализуются. Однако об этом подавляющее большинство западных исследователей по философии техники предпочитают не распространяться. Они прямо игнорируют, как увидим в дальнейшем, данный важнейший аспект механизма функционирования и развития современной науки и техники, выявляющий собой одну из основных причин негативных последствий научно-технического прогресса, превращаясь, тем самым, в сознательных или бессознательных апологетов современного капитализма. В заключение следует заметить, что научно-технический прогресс на современном информационном этапе своего развертывания уже привел к таким серьезным и масштабным, грозящим стать необратимыми, негативным изменениям среды обитания человека (загрязнению среды, невосполнимому истощению природных ресурсов и т.д.), которые не идут ни в какое сравнение с суммарным негативным воздействием на данную среду, оказанным человеческой деятельностью на протяжении всех предыдущих этапов развития техники вместе взятых. И действительно, отношение человека к природе никогда не было таким хищническим, а следовательно, и столь губительным для этой последней, каким оно стало на этапе информационной техники. В свете этих фактов можно со всей определенностью и ответственностью заявить, что если человечество сегодня не найдет в себе мужества кардинальным образом изменить условия своего существования и взять под жесткий контроль свое дальнейшее научно- техническое развитие, то его, как и все живое на нашей планете, ждет неминуемая гибель.
13. «Философия действия» или общая технология и праксеология А.Эспинаса
В отличие от Э. Каппа, французский социолог Альфред Эспинас (18441922) посвятил свою книгу «Происхождение технологии» (1890) проблемам технологии и ее истории. В ней он предпринимает «попытку создать историю общей технологии и праксеологии», т.е. задается целью написать историю «философии действия», поскольку полагал, что «философия знания имела своих историков», между тем как «история философии действия» еще не написана.
И, тем не менее, в вопросе о сущности техники он, подобно Э. Каппу, твердо стоял на позициях органопроекции. «Орудие, — говорил он, — составляет одно целое с работником; оно есть продолжение органа, его проекция во-вне»91. В связи с этим он не просто заметил, что корабль, например, и впрямь «казался грекам живым существом», но и подчеркивал, что «греческие меры представляют собой прекрасный образец органической проекции. Это палец, ладонь (ширина четырех пальцев), пядь, фут (стопа), локоть, сажень...». Более того, он был убежден в том, что органическая проекция имеет место и действует не только в создании простых орудий, но и в работе сложных механизмов. Правда, в этих последних техническое средство становится «проекцией уже не конечностей, а сочленений, которые соединяют органы между собою и туловищем»
А.Эспинас полностью согласен с Э.Каппом и в том, что органопро-екция первоначально носила бессознательный характер. «Проекция первых органических сочленений осуществилась почти с таким же неясным сознанием, как и проекция самих органов» . Так он приходит к определению органической проекции как «бессознательной объективации одной из частей человеческого организма» .
И все же он, в отличие от Э. Каппа, считал, что техника на определенном и довольно раннем историческом этапе своего развития имела религиозное происхождение. Для Древней Греции, например, данный этап совпал с так называемой гомеровской эпохой, которая завершилась VII веком до н.э. Собственно искусство, т.е. искусство, преследующее эстетические цели, было в данной эпохе еще слитым с техникой. Более того, техника, как и искусство в целом, понималась в то время не иначе как «дар божества», как нечто, имеющее небесное происхождение, поэтому «первые машины, по-видимому, приносились в дар богам и посвящались культу, прежде чем стали употребляться для полезных целей». О значении и роли религиозной практики в возникновении и развитии техники говорит, в частности, создание бурава с ремнем, который «был, по- видимому, изобретен индусами для возжигания священного огня...».
В VII веке до н.э. было изобретено греческое письмо, которое древние греки заимствовали, как известно, у финикиян. Сам факт данного заимствования точно, так же, как и окончательная «фиксация греческого алфавита, были делом святилищ». Более того, отказ древних греков от принятого на Ближнем Востоке обычая ведения письма справа налево и их выбор обратного направления для ведения своего письма были также продиктованы религиозными соображениями, поскольку именно правая сторона освящалась древнегреческой религиозной традицией как наиболее благоприятной.
Далее А.Эспинас рассматривает вопрос о появлении чекана и создании первых монет. Он, конечно, ничуть не сомневается в том, что и «при зарождении искусства измерения ценностей мы опять-таки встречаем органическую проекцию». Но, тем не менее, сам факт появления чекана и создания первых монет он связывал с храмами и святилищами. Так, соглашаясь с Курциусом в том, что «храмы были колыбелью монетного обращения и в течение долгих веков на монетах изображалась какая-нибудь священная эмблема», А.Эспинас также заключает, что «храмы были одновременно и монетными дворами, и государственными сокровищницами» . И только позднее чекан и монетное производство теряют свою религиозную атрибутику и становятся сугубо светским делом и ремеслом.
Та же, по существу, тенденция обнаруживается и в истории искусства врачевания. Так, светская медицина, с точки зрения А.Эспинаса, не предшествовала медицине религиозной, а наоборот, следовала за ней, как ее историческая альтернатива. На болезнь сначала смотрели как на кару богов и поэтому полагали, что ее «можно излечить... исключительно - только средствами, открытыми богами...». Поэтому неудивительно, что «медицина практиковалась в храмах как отрасль искусства гадания...». Подобная установка держалась довольно-таки долго, поскольку ее можно достаточно отчетливо проследить еще у Эсхила (ок. 525-456 до н.э.), Софокла (ок. 496406 до н.э.) и Геродота (между 490 и 480-ок. 425 до н.э.), согласно которым эпидемии являются следствием и выражением гнева богов. Правда, самый младший среди трех великих афинских трагиков — Эврипид (ок. 480-406 до н.э.) — уже «различает Два рода болезней: те, которые приходят сами собой, по связи физических причин, согласно теориям его современников, и те, которые посылаются богами; эти мы излечиваем обрядами»
Однако ситуация кардинальным образом меняется только вместе с формированием врачебного искусства Гиппократа (ок.460-ок.370 до н.э.) и его школы, где на причины, вызывающие болезни, уже полностью перестали смотреть как на нечто сверхъестественное и божественное. Болезни, согласно Гиппократу и его последавателям, вызываются естественными причинами и поэтому они могут и должны излечиваться только естественными способами. Исходя из этого, традиционные религиозные способы лечения болезней объявляются не просто бесполезными, но даже вредными и опасными. В соответствии с данной установкой врач более уже не может приписывать свой успех или же свою неудачу сверхъестественным силам, а должен основывать свою медицинскую практику на биологических и патологических теориях. Следовательно, можно определенно сказать, что, только начиная с Гиппократа, медицина перестает быть частью религиозной практики и становится предприятием рациональным и светским.
В свете сказанного А.Эспинас приходит к выводу, что вся техника так называемой гомеровской эпохи «была религиозной, традиционной и местной». Поэтому именно мифы оказались «ее верным, хотя и символическим выражением». Подобный способ выражения и объяснения может показаться, на первый взгляд, прямо противоположным принципу орга-нопроекции. Однако это не так. Дело в том, что «мифический символизм коренится в том же процессе», т.е. в бессознательной объективации человека, определенной стороной которой как раз и выступает органопроек-ция. «Он является продуктом психологической и социологической проекции», которые как «психические операции и социальные отношения, извлеченные из сознания человека без его ведома», персонифицируются и, таким образом, «привлекаются им для объяснения своих собственных созданий». Следовательно, с оригинальной точки зрения А.Эспинаса, следует различать три «стадии проекции и объективации»: органическую, психологическую и социологическую.100 И именно к этим двум последним необходимо, по- видимому, отнести мифологические представления, религиозные верования и религиозную практику. Каждый человек, по мнению А.Эспинаса, является частью социальной среды и, следовательно, принадлежит к определенной социальной группе, которая характеризуется своими искусствами не в меньшей степени, чем каждый биологический вид — своими инстинктами. Ис-кусство же, в отличие от инстинкта, есть форма действия, которая не передается «по наследству вместе с организмом», а как продукт «опыта и размышления» прививается каждому отдельному индивиду «примером и воспитанием».
Далее А.Эспинас подчеркивает, что в праксеологии и общей технологии речь должна идти не об изящных, а только о прикладных искусствах, которые у греков получили название «technai». У древних греков необходимо, с его точки зрения, перенять и установку, согласно которой навыки подразделялись на «сознательные и обдуманные... (или практику)» и простые, «которые устанавливаются произвольно, без предварительного анализа». Из всей этой совокупности навыков только первые входят в предмет технологии. «Только зрелые искусства, — пишет А.Эспинас, — а не бессознательная практика дают начало науке, которой мы занимаемся, и порождают технологию».
Устанавливая различие между праксеологией и общей технологией, А.Эспинас отмечает, что слово «практика» охватывает в своем значении все коллективные проявления воли, как самопроизвольные, так и обдуманные. Поэтому производимый от него термин «праксео-логия» используется для обозначения науки, изучающей «общую совокупность фактов этого порядка». Говоря более определенно, прак-сеология — суть наука «о самых общих формах и самых высших принципах действия всех живых существ». В отличие от нее общая технология провозглашается А.Эспинасом наукой