Автор работы: Пользователь скрыл имя, 07 Мая 2012 в 18:48, реферат
Понятие «техника» является одним из самых древних и широко распространенное
сегодня. До недавнего времени оно применялось для обозначения некоторой
неопределенной деятельности или некоторой совокупности материальных
образований.
познания, а не та, которая привлекает из-за ее последствии...» . Следовательно, с точки зрения античных мыслителей, истина выступает целью одной лишь теоретической деятельности (а, соответственно, и теоретического знания), тогда как предназначением практической деятельности (в том числе, и практического знания), оказывается лишь дело.48
Традиция столь резкого противопоставления теоретической деятельности деятельности практической оказалась настолько сильной и живучей, что отход от нее в научно-познавательном творчестве всерьез наметился только в эпохе Возрождения, хотя в концептуальном плане она впредь сохраняет свою силу в идеалистической философии. Нет, конечно, сомнений в том, что с формированием протестантизма в качестве одного из основных течений в христианстве отношение к физическому труду в Европе начинает постепенно меняться. Однако, несмотря на это, указанная традиция продолжала все же действовать в виде сохранившего свое значение вплоть до XVII столетия противопоставления так называемых семи «механических искусств» («artes mechanical) семи «свободным искусствам» («artes lebirales»). Дело в том, что к «механическим искусствам» относили земледелие (agriculturia), охоту (venatio), мореходство (navigatio), ткацкое дело (textura), оружейное дело (armatoria), врачевание (medicina), театральное искусство (spectaculum), т.е. главным образом различные виды практической, технической деятельности, тогда как к «свободным искусствам» причисляли только так называемые «тривиум» (грамматику, диалектику и риторику, среди которых ведущее место принадлежит диалектике как искусству мышления, т.е. логике) и «квадривиум» (геометрию, арифметику, астрономию и музыку, среди которых определяющее место отводилось математическим наукам), которые, по сути дела, отождествлялись с науками, теоретическими знаниями и теоретической деятельностью вообще.
Первую серьезную попытку преодоления традиции, резко противопоставляющей теоретическую деятельность деятельности практической в эпохе Возрождения, мы находим в творчестве одного из самых выдающихся умов данной эпохи — Леонардо да Винчи (1452-1519), который в своей научной деятельности полностью реабилитировал опытное познание, практику вообще. «Мои предметы, — говорил он, — родились из простого и чистого опыта, который есть истинный учитель...»49. Дело в том, что именно опыт является источником достоверного знания, лишь он «не ошибается, а ошибаются только суждения наши»50. Вот, собственно, почему те науки, «которые не порождены опытом, отцом всякой достоверности», объявляются Леонардом да Винчи пустыми и полными ошибок51. Однако все это не означает, что он был сторонником одностороннего, абстрактного, иначе говоря, «плоского» эмпиризма. Как раз наоборот, признавая исключительную важность практической деятельности, он, все же, полагал, что практика без надлежащего основания (знания) слепа и похожа на кормчего, ступившего «на корабль без компаса и руля». Следовательно, только в единстве с теорией (наукой) практика становится действенной и плодотворной или, как фигурально выражается Леонардо да Винчи, «наука — капитан, а практика — солдаты»52.
Именно гармоничное сочетание Леонардом да Винчи в своем творчестве обоих аспектов деятельности - теоретического и практического — позволило ему стать не просто замечательным ученым, но и блестящим изобретателем. В своей многогранной творческой деятельности он не только предвосхитил целый ряд важнейших научных идей, получивших свое воплощение в дальнейшем развитии научного познания, но и разработал многочисленные технические проекты в гидротехнике, военном деле, судоходстве и других сферах. Однако много результатов своих научно-технических исследований и расчетов Леонардо да Винчи не решился опубликовать, оставляя их не просто в рукописном виде, но и написанными к тому же в обратном порядке, т.е. в зеркальном отображении. Он преднамеренно пошел на такую меру, по- видимому, опасаясь, как бы злой человеческий гений не воспользовался его различными изобретениями и практически применял их во вред человеку и роду людскому, тем более, что люди, по его мнению, изначально обладают злой природой
Следовательно, многим научным и техническим достижениям Леонардо да Винчи суждено было оставаться неизвестными его современникам и ряду последующих поколений, пока они не получили широкую огласку после их опубликования. Не исключено, что именно данное обстоятельство послужило одной из причин того, почему начало нового естествознания (и науки вообще) стало ассоциироваться только с именем Галилео Галилея, который, по сути дела, продолжил путь, проложенный в научном познании Леонардом да Винчи.
Для научно-исследовательского метода Г.Галилея (1564-1642), как и для его творчества в целом, также характерно органичное сочетание (синтез) теории и практики. В методологическом плане он развивает дальше эмпирический метод, разработанный, в частности, основоположником итальянской натурфилософии — Бернардино Телезио (1508-1588) в противовес аксиоматическому методу аристотелевской натурфилософии (физики). Под данный метод Г.Галилей стремился подвести математическое основание. Не отвергая, а, наоборот, признавая всю важность аксиоматической составляющей научного метода, он, тем не менее, считал, что аксиомы должны, в конечном счете, опираться на чувственный опыт и привести путем математических преобразований к разработке гипотез, которые, в свою очередь, должны также проверяться тем же чувственным опытом. Следовательно, путь научного познания не просто начинается опытом, но и завершается им же. При этом сам опыт понимался Г.Галилеем сугубо
механически, поскольку его содержание, в конечном итоге, сводилось им к механическому движению и математическим соотношениям. «Никогда не стану от внешних тел требовать что-либо иное, — говорил Г.Галилей, — чем величина, фигуры, количество и более или менее быстрые движения
И, тем не менее, именно благодаря своему экспериментальному методу Г.Галилей смог не просто заложить основы экспериментального естествознания, но и фактически положить начало инженерному дела. Он своими экспериментами и тонкими теоретическими расчетами не только однозначно показал полную несостоятельность остававшихся до тех пор незыблемыми положения аристотелевской динамики, но точно описал траекторию движения тел по наклонной плоскости, разработал теорию математического маятника и теорию свободного падения тел, установил законы инерции, сформировал классический принцип относительности, выводя соответствующую ему группу преобразования, и т.д. С другой стороны, развивая дальше традицию применения строгих теоретических расчетов для решения практических технических задач, он делает существенный шаг по пути формирования нового типа знания — научно- технического знания.
С философской точки зрения опытное познание, как и вся практическая деятельность человека в целом, были реабилитированы современником Г.Галилея, одним из основоположников философии Нового времени, английским философом Френсисом Бэконом (1561-1626). Ф.Бэкон считал природу объектом познания, ее исследование — задачей познания, а господство человека над ней — целью познания. В качестве истинного метода познания, а, следовательно, и кратчайшего пути, ведущего к истине, он в своем основном философском труде «Новый Органон» (1620) провозглашает индукцию и в связи с этим детально разрабатывает экспериментально-индуктивную методологию научного познания. Дело в том, что человек, согласно его точке зрения, не может непосредственно контактировать и взаимодействовать с природой иначе, как через свои органы чувств и при помощи своей чувственной деятельности, в результате которой он формирует и накапливает свой чувственный опыт. Вот, собственно, почему этот опыт и объявляется Ф.Бэконом конечным источником всякого знания, а потому наука должна быть, прежде всего, опытной наукой. Но это отнюдь не значит, что наука должна полностью отказаться от дедуктивного метода. Как раз наоборот, наука, представляющая собой рациональную переработку данных чувственного опыта, непременно должна апелировать к силлогизму и оперировать им. Однако не следует забывать при этом, что силлогизмом можно безопасно пользоваться только после того, как первые исходные аксиомы были непосредственно выведены из опыта посредством истинной индукции. В свете сказанного становится понятным, почему Ф.Бэкон выступал за союз созерцания и действия и настоятельно требовал, чтобы «теория (contemplatio) и практика соединялись более прочными узами, чем до сих нор»55. Он был твердо уверен в том, что только такой союз или такое соединение могут содействовать реальной реализации цели науки, заключающейся «в обогащении человеческой жизни действительными открытиями» и таким образом обратить теорию в активное средство для установления и увеличения власти человека над природой. Следовательно, без познания законов природы, а, стало быть, и без подчинения этим законам человек не в состоянии побеждать ее и властвовать над ней. «Знание и могущество человека совпадают, — отмечает Ф.Бэкон, — ибо незнание причин затрудняет действие. Природа побеждается только подчинением ей, и то, что в созерцании представляется причиной, в действии представляется правилом». В деле господства над природой решающее место он отводил изобретениям, т.е. техническим открытиям и их практическому применению. Так, например, он считал, что те три великие открытия, которые не были известны древним, а именно: искусство печатания, применение пороха и мореходная игла (т.е. компас) «изменили облик и состояние всего мира, во- первых, в деле просвещения, во-вторых, в делах военных, в-третьих, в мореплавании. Отсюда последовали бесчисленные изменения вещей, так что никакая власть, никакое учение, никакая звезда не смогли произвести большее действие и как бы влияние на человеческие дела, чем эти механические изобретения»56.
Однако вместе с тем не следует забывать, что «история искусства», т.е. «механическая и экспериментальная история» представляют собой лишь одну из составляющих «естественной истории» и что, следовательно, «ручейки технических экспериментов» должны, в конечном итоге, влиться «в море философии». Поэтому неудивительно, что общество в «Новой Атлантиде», целью которого «является познание причин и скрытых сил всех вещей и расширение власти человека над природою, покуда все не станет для него возможным»57 и управление которым принадлежит «Дому Соломона», т.е. сообществу мудрецов, рассматривается Ф.Бэконом не иначе, как высокоразвитая в техническом отношении структура. В связи с этим необходимо заметить, что, начиная именно с «Новой Атлантиды» Ф.Бэкона, высокий уровень развития техники становится неотъемлемым признаком почти всех предлагаемых впоследствии социально-утопических проектов. Другой основоположник философии и науки Нового времени, французский философ Рене Декарт (1596-1650) не просто внес крупный вклад в развитие научного знания (в частности, он явился создателем аналитической геометрии), но и разработал альтернативную методологию научного познания, основанную, в отличие от бэконовской, на дедукции и рационалистической интуиции. Принципиальное расхождение Р.Декарта в методологических вопросах с Ф.Бэконом не помещало ему, однако, полностью согласиться с ним в оценке и признании практического значения науки как двигателя технического прогресса. «...Вместо умозрительной философии, преподаваемой в школах, — писал он, — можно создать практическую, с помощью которой, зная силу и действие огня, воды, воздуха, звезд, небес и всех прочих окружающих нас тел, так же отчетливо, как мы знаем, различные ремесла наших мастеров, мы могли бы, как и они, использовать и эти силы во всех свойственных им применениях и стать, таким образом, как бы господами и властителями природы»58. Следовательно, Рене Декарт, подобно Ф.Бэкону, полагает, что можно стать повелителями и обладателями природы, только прислушиваясь к ней, т.е. познавая ее законы.
В познании сил природы и ее законов крупнейший шаг вперед сделал младший современник Р.Декарта, великий английский ученый Исаак Ньютон (1642-1727), который доводит, как известно, галилеевское исследование механического движения до логического конца и, тем самым, создает свою целостно-научную систему классической механики. В своих «натурфилософских» разработках он также стремился решать некоторые практические задачи. В этой связи интересно отметить, что ряд своих научных открытий он делал именно в ходе решения подобных задач, например, в области кораблестроения и в гидромеханике вообще. Поэтому можно с полной ответственностью полагать, что он далеко не был абстрактным (кабинетным) ученым, двигавшим науку вперед вне связи с решением практических проблем. Тем не менее, новый тип знания — научно-техническое знание — получил более отчетливое обозначение именно в творчестве старшего современника И.Ньютона, голландского физика и математика (можно сказать, и инженера) Христиана Гюйгенса (1629-1695). Решая в духе Галилея проблему соотношения между реальным (материальным) объектом и объектом абстрактным или идеальным, Х.Гюйгенс пытался именно из соответствия между ними извлечь возможность искусственного создания, т.е. конструирования некоего третьего, технического, объекта. Так, например, изобретая свои знаменитые маятниковые часы с пусковым механизмом (1657), он фактически сконструировал их на основе результатов своих теоретических и экспериментальных исследований движения механического (физического) маятника. Поэтому можно сказать, что Х.Гюйгенс по-своему уже осознавал двойственную природу технического объекта, который одновременно является и природным, подчиняющимся естественным законам предметом и вещью, искусственно создаваемой человеком в целях удовлетворения определенных практических потребностей .
И все же потребовалось еще более столетия непрерывной эволюции производства и связанного с ней развития теоретического и практического естественно-научного знания, прежде чем начавшаяся в Англии в 60-х годах XVIII века59 и перекинувшаяся затем оттуда на европейский континент и в США промышленная революция не привела, в конечном итоге, к необходимости формирова-ния отдельных технических наук. Важнейшей вехой на пути к этому последнему, более или менее интенсивно начавшемуся на рубеже XVIII и XIX вв., процессу, несомненно, служило такое замечательное техническое достижение, как изобретение Джеймсом Уаттом (1736-1819) паровой машины и универсального теплового двигателя, которые сыграли решающую роль в переходе к машинной технике, а, соответственно, и к машинному производству. Переход от мануфактуры к промышленному производству, который ознаменовался, как отмечал К.Маркс, превращением средства производства из орудия в машину60, привел к широкому внедрению в производство и использование в производственном процессе машинной техники. Это, в свою очередь, резко повысило спрос на инженерную деятельность, который уже не мог более удовлетвориться случайным образом. Время инженеров-самоучек проходит и появляется острая потребность в научно-методической, профессиональной подготовке инженеров. Подобного рода образовательная система исторически начинает внедряться с основания в 1794 году французским математиком и инженером Гаспаром Монжем (1746-1818) Парижской политехнической школы, тип обучения в которой, гармонично сочетавший в себе научно-теоретическую и технико-практическую подготовку слушателей, затем распространяется по всей Европе и в США. Именно через подобную форму обучения и начинается широкомасштабная подготовка профессиональных инженеров, деятельность которых, как отмечалось выше, явилась одним из основных условий функционирования и развития машинной техники.
Итак, машинная техника, как более высокий этап в историческом развитии техники, не могла складываться иначе, чем на строго научной основе, на базе теоретического и прикладного естествознания. Другой существенный признак машинной техники, отличающий ее от техники ремесленной, состоит в том, что мускульная сила человека как движущее начало всего технического процесса заменяется какой-либо из сил природы (например, силой животного, ветра, воды, пара, электричества и т.д.). «В качестве машины средство труда приобретает такую материальную форму существования, — говорит К.Маркс, — которая обуславливает замену человеческой силы силами природы и эмпирических рутинных приемов — сознательным применением естествознания».