Церковнославянизмы

     С другой стороны, славянизмы употреблялись Пушкиным и в их "традиционной» для русского литературного языка функции: для придания тексту оттенка торжественности, «возвышенности», особой эмоциональной приподнятости. Такое употребление славянизмов можно наблюдать, например, в таких стихотворениях, как «Пророк», «Анчар», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», в поэме «Медный всадник» и многих других поэтических произведениях.

     Однако  традиционность такого употребления «славянизмов»  у Пушкина относительна. В более или менее пространных стихотворных текстах, а особенно в поэмах, «возвышенные» контексты свободно чередуются и переплетаются с контекстами «бытовыми», характеризующимися употреблением разговорных и просторечных языковых средств. Приведем небольшой отрывок из «Медного всадника» (1833 г.):

     Кругом  подножия кумира

     Безумец бедный обошел

     И взоры дикие навел

     На  лик державца полумира.

     Стеснилась  грудь его. Чело

     К решетке хладной  прилегло,

     Глаза подернулись туманом,

     По  сердцу пламень пробежал,

     Вскипела кровь. Он мрачен стал

     Пред горделивым истуканом

     И, зубы стиснув, пальцы сжав,

     Как обуянный силой черной,

     «Добро, строитель чудотворный! —

     Шепнул  он, злобно задрожав, —

     Ужо тебе!..» И вдруг  стремглав

     Бежать  пустился...

     И с той поры, когда  случалось

     Идти  той площадью ему,

     В его лице изображалось

     Смятенье. К сердцу своему

     Он  прижимал поспешно руку,

     Как бы его смиряя муку,

     Картуз  изношенный сымал,

     Смущенных глаз не подымал

     И шел сторонкой...

     В отрывке поэмы «Медный всадник» мы находим традиционные  поэтизмы (взоры, лик державца и др.) в окружении славянизмов лексических (чело), фонетических  (хладной,, пред).

     Частотна  у Пушкина устаревшая грамматическая форма мужского рода существительного пламя: (пламень пробежал). См. также: Вода и камень, лед и пламень Не столь различны меж собой; Им пробужденный адский пламень И камень углем раскалит и др. А.С. Пушкин употребляет и форму среднего рода этого существительного, например: Уж пламя жадное листы приемлет²⁷

     Отмечены  нами и словообразовательные: смятенье, вскипела, сложное прилагательное чудотворный.

     Здесь же находим «бытовизмы» (картуз сымал).

     Прошло  сто лет, и юный град,

     Полнощных стран краса и диво,

     Из  тьмы лесов, из топи блат

     Вознесся пышно, горделиво;

     Где прежде финский рыболов,

     Печальный пасынок природы,

     Один  у низких берегов

     Бросал  в неведомые воды

     Свой  ветхой невод, ныне там

     По  оживленным берегам

     Громады стройные теснятся

     Дворцов и башен; корабли

     Толпой  со всех концов земли

     К богатым пристаням  стремятся;

     В гранит оделася Нева;

     Мосты повисли над водами;

     Темно-зелеными садами

     Ее  покрылись острова,

     И перед младшею  столицей

     Померкла  старая Москва,

     Как перед новою царицей

     Порфироносная вдова.

     В данном отрывке мы видим обилие славянизмов уже в первых пяти строчках: юный град, полнощных стран, блат, вознесся см. далее порфироносная, семантический архаизм полнощные страны употреблен в значении «северные страны», известно, что в пушкинскую эпоху употреблялось и словосочетание полуденные страны для наименования южных стран. Между тем в последующей части вышеприведенного отрывка находим русизмы по происхождению: один, у берегов, перед. Как видим, автор использует и церковнославянские, и русские лексемы, опираясь на собственное чувство меры и стиля. Возможно, большее количество церковнославянизмов в начале текстового отрывка объясняется торжественностью, первых, «вводных» в описании величавого, монументального города – гордости Петра, строк.

     Необходимо  отметить, что употребление «славянизмов», связанное с патетикой, эмоциональной  приподнятостью выражения, ограничивается поэтическим языком Пушкина. В его художественной прозе оно не встречается вовсе, а в критико-публицистической прозе эмоциональная выразительность «славянизмов», хотя и проступает часто довольно заметно, но все же сильно приглушена, в значительной степени «нейтрализована» и, во всяком случае, никак не может равняться с эмоциональной выразительностью «славянизмов» в языке поэзии²⁸.

     Вторая  большая стилистическая функция  славянизмов в творчестве поэта  – это создание исторического  и местного колорита.

     Во-первых, это воссоздание стиля античной поэзии (что более характерно для ранних стихотворений Пушкина («Лицинию», «Моему Аристарху, «Гроб Анакреона», «Послание Лиде», «Торжество Вакха», «К Овидию»), но и в поздних сочинениях поэта славянизмы выполняют эту же стилистическую функцию: «На перевод Илиады», «Мальчику», «Гнедичу», «Из Афенея», «Из Анакреона», «На выздоровление Лукулла»). Например:

     Мудрый  после третьей  чаши

     Все венки с главы слагает

     И творит уж возлиянья

     Благодатному  Морфею.

     («Из  Афенея», 1832 г.)

     Юношу, горько рыдая, ревнивая дева бранила.

     К ней на плечо преклонен, юноша вдруг задремал,

     Дева  тотчас умолкла, сон  его легкий лелея,

     И улыбалась ему, тихие  слезы лия.

     («Из  Анакреона», 1835 г.)

     Во-вторых, славянизмы используются Пушкиным для  более достоверной передачи библейских образов, воссоздания атмосферы евангельского контекста. Он широко употребляет синтаксические конструкции, слова и словосочетания библейской мифологии, наименования деталей церковного обихода, вводит в атмосферу текста «вечных истин», говоря о быстротечности, бренности всего земного.

     В крови горит огонь  желанья,

     Душа  тобой уязвлена,

     Лобзай  меня: твои лобзанья

     Мне слаще мирра и вина.

     Склонись  ко мне главою нежной,

     И да почию безмятежный,

     Пока  дохнет веселый день

     И двигнется ночная тень.

     (В  крови горит огонь желанья…, 1825 г.)

     В данном отрывке нами отмечены: фонетические церковнославянизмы (главою), лексические (миро, почию безмятежный), словообразовательные (лобзанья) и др.

     Повествовательный, приподнятый тон многих стихотворений  Пушкина создается за счет синтаксических конструкций, свойственных Библии: сложное целое состоит из ряда предложений, каждое из которых присоединяется к предыдущему с помощью присоединительно-усилительного союза И.

     И внял я неба содроганье,

     И горний ангелов полет,

     И гад морских подводный ход,

     И дольней лозы прозябанье,

     И он к устам моим приник

     И вырвал грешный мой  язык,

     И празднословный, и  лукавый,

     И жало мудрыя змеи

     В уста замершие мои

     Вложил  десницею кровавой...

     Помимо  синтаксических архаизированных конструкций, даже в столь кратком отрывке находим обилие церковнославянских лексических элементов: десница, горний ангелов полет, грамматический церковнославянизм Р.п.- ед. ч. прилагательного ж.р. (жало мудрыя змеи), сложное прилагательное празднословный в намеренно архаизированном окружении (см. семантические архаизмы дольней лозы прозябанье,  общеславянский лексический архаизм уста) и др.

     В-третьих, славянизмы используются Пушкиным для  создания восточного слога («Подражание  Корану», «Анчар»).

     В-четвертых  – для создания исторического  колорита. («Полтава», «Борис Годунов», «Песнь о вещем Олеге»). Например, в монологе Бориса Годунова:

     Ты, отче патриарх, вы все, бояре,

     Обнажена  душа моя пред вами:

     Вы  видели, что я приемлю власть

     Великую со страхом и смиреньем..,

     О праведник! О мой  отец державный!

     Воззри с небес на слезы верных слуг!

     Здесь находим грамматические (отче), фонетические (пред вами), лексико-словообразовательные (воззри, смиренье) и др. церковнославянские языковые средства..

     Старославянизмы также используются А. С. Пушкиным для  создания речевой характеристики героев. Так, см. в монологе Пимена из Бориса Годунова (1825 год): честный отец, молитвой, постом, ратный, отроческих, блаженство, златный, обедни и т.д. Употребленные здесь церковнославянские элементы естественны в речи духовного лица (монаха).

     Часто славянизмы используются Пушкиным как  средство пародирования стиля литературных противников, а также для достижения комического и сатирического эффекта.

     Нередко ироническое и комическое употребление славянизмов в художественной прозе Пушкина. Например, в «Станционном смотрителе»: «Тут он принялся переписывать мою подорожную, а я занялся рассмотрением картинок, украшавших его смиренную, но опрятную обитель. Они изображали историю блудного сына... Далее, промотавшийся юноша, в рубище и в треугольной шляпе, пасет свиней и разделяет с ними трапезу... блудный сын стоит на коленах; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости».

     Не  чужд подобной роли«славянизмов» и поэтический язык Пушкина, особенно язык шутливых и сатирических стихотворений и поэм («Гавриилиада») и эпиграмм. В качестве примера можно привести эпиграмму «На Фотия» (1824):

     Полу-фанатик, полу-плут;

     Ему орудием духовным

     Проклятье, меч, и крест, и  кнут.

     Пошли нам, господи, греховным,

     Поменьше  пастырей таких, —

     Полу-благих, полу-святых.

     В 1827 г. в «Отрывках из писем, мыслях и замечаниях» Пушкин определил сущность главного критерия, с которым писатель должен подходить к созданию литературного текста: «Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но - в чувстве соразмерности и сообразности».