Церковнославянизмы

     Или более близкий нам пример - русский  язык в Сибири XVII-XVIII веков. Знакомство с языком сибирских летописей  обнаруживает, что их язык сильно архаизирован, в нем много таких слов и оборотов, которые в то время логичнее было встретить в житиях, гомилиях. Но объясняется все достаточно просто. Русский язык в Сибири того времени оказался без местных национальных корней, он был представлен самыми разными европейскими диалектами, испытывал влияние со стороны нерусской речи. В таких условиях у литературного и разговорного языка непременно должна быть местная поддержка. И вот оказывается, что функцию национальных корней для русского языка в Сибири того времени выполнял церковнославянский язык. Ибо летопись - это памятник, важнейшим назначением которого является сохранить преемственность национального сознания, культуры, языка. Для московской или севернорусской летописи XVII века обилие церковнославянизмов выглядело бы как неоправданная архаизация языка, а для сибирской летописи - единственно возможный в этих условиях путь поддержания традиции.

     Святые  Кирилл и Мефодий, создавая язык, на долгие века вперед определили, каким  ему быть и как он будет соотноситься с литературными языками славян. Этот язык создавался по типу сокровищницы, и в этом проявилась его «соборность». Он всегда был близок живым славянским языкам, уже в ранние эпохи своего существования реализуясь в виде национальных изводов: древнеболгарского, древнерусского, древнесербского. Близок он был, естественно, и русскому литературному языку. Близок настолько, что входил в него составной частью.

     Величайшей  заслугой Пушкина, по мнению многих исследователей, является то, что он увидел защитные функции церковнославянского языка и принял это в качестве ведущего творческого принципа.

     Пушкин  создал своего рода «прокладку» между  этими языками (русским и церковнославянским) - своеобразный культурный слой русской  лексики, прочно соединивший эти  две речевые стихии. Этот слой был  сформирован, в частности, за счет церковнославянских слов, которые получили новое значение. Это оказалась живительной инъекцией для русского языка и одновременно сделало более глубокими корни церковнославянского языка в русском. Фактически это же делали ранее и церковные книжные деятели, вводя в церковнославянский язык новую (русскую литературную) лексику. Лингвистический подвиг Пушкина вполне уместно сравнивать с тем, что сделали Святые Кирилл и Мефодий, во всяком случае в том, что касается принципов и механизмов чисто языковой работы. И в том, и в другом случае были местные речевые традиции и был высокий образец (только в одном случае в виде греческого языка, в другом в виде церковнославянского).

     Пушкин  ничего не изобретал в русском  языке, он пользовался всем готовым. И это была достаточно сознательная установка. В 1836 году в заметке, посвященной выходу книги Сильвио Пеллико «Об обязанностях человека», он пишет: « Это уже не ново, это уже было сказано - вот одно из самых обыкновенных обвинений критики. Но все уже было сказано, все понятия выражены и повторены в течение столетий: что ж из этого следует? Что дух человеческий уже ничего нового не производит? Нет, не станем на него клеветать: разум неистощим в соображении понятий, как язык неистощим в соединении слов».

     И вот эта неистощимость в соединении слов - именно то, что отличает слог Пушкина и то, что оказалось самым существенным (из пушкинского наследия) в словесном творчестве русских писателей XIX-XX веков.

     Церковнославянский  язык с глубокой древности служил источником обогащения народно-литературного языка. Уже в XI веке русские обращаются со старославянским языком как с собственностью всенародной (В.В.Виноградов). Постепенно русские книжники, а позже русские писатели из церковнославянского заимствовали лексику для обозначения высоких понятий, это была философская и филологическая терминология, слова для обозначения абстрактных понятий. Пушкин открыл церковнославянский язык в качестве источника обогащения предметно-бытовой лексики²⁶.

     С его легкой руки глагол преобразить получил то значение, которое мы имеем сейчас (в церковнославянском языке, откуда он был взят, этот глагол был ситуативно связан в праздником Преображения Господня): Вот бегает дворовый мальчик,

     В салазки жучку  посадив,

     Себя  конем преобразив.

     Равным образом и глагол торжествовать в известных строках: Зима. Крестьянин, торжествуя,

     На  дровнях обновляет путь...

     Это все приемы стилистического преобразования церковнославянизмов, которыми так  богат язык «Евгения Онегина» и других произведений Пушкина зрелой поры.

     Благодаря Пушкину русский литературный язык на всем протяжении XIX и начала XX веков  легко справлялся с нашествием заимствований  из европейских языков, диалектной и просторечной лексики из народного  языка. Органическое единство русского литературного и церковнославянского языков вызвано не только единством и общностью путей их развития, но и принципиальными отличиями, затрагивающими их глубинные свойства. В итоге они оказываются необходимо дополняющими друг друга.

     Благодаря воздействию церковнославянского языка сохранялась славянская основа русского языка и имела место историческая преемственность русской культуры, в том числе языковой. Благодаря воздействию народно-диалектной речи русский литературный язык сохранял национальную основу. Оба эти воздействия были уравновешены.

     В XVII-XIX веках русский язык справился  с нашествием сначала германизмов, потом галлицизмов, с заимствованиями  из других европейских языков. Справился, т.к. был более мощный источник обогащения русского литературного языка - церковнославянский язык. Лучшее подтверждение этому - язык А.С.Пушкина, который четко осознал особые функции церковнославянского языка. В целом значение церковнославянского языка для русского состоит в том, что он представляет собой умещенную на одной плоскости всю историю русского языка, ибо в церковнославянском одновременно функционируют памятники, восходящие к деятельности Славянских Первоучителей, прподобного Нестора, митрополита Илариона, Кирилла Туровского, преподобного Максима Грека и далее до наших дней. Все это очень хорошо понимал А.С.Пушкин, для которого понятия «церковнославянский язык» и «история русского языка» часто были тождественны. Он четко понимал, что литературный язык не может стоять на месте, он должен развиваться на основе всех речевых стихий, но равным образом этот язык должен иметь экологическую нишу, и такой нишей, по его мнению, был церковнославянский язык.

     Церковнославянская  образность используется Пушкиным, например, в «Пророке», где литературное слово  вступает в обжигающе-близкое соприкосновение с ветхозаветным мотивом пророчества.

      Язык  «Пророка» проистекает не только из ветхозаветной книги, но и укоренен в символическом языке церковного таинства: так, образ «угля, пылающего огнем», восходит к молитве св. Иоанна Златоуста из последования ко святому причащению. В ней читаем: «...ниже моих возгнушайся сквернших оныя уст и нечистших, ниже мерзких моих и нечистых устен, и сквернаго и нечистейшаго моего языка. Но да будет ми угль пресвятаго Твоего Тела, и честныя Твоея Крове, во освящение и просвещение и здравие смиренней моей души и телу...».

      Русская поэзия первой половины XIX века дает изобилие вариантов молитвенной лирики. Назовем лишь некоторые примеры: «Упование» В. Н. Олина, «Моя молитва», «Сонет» Д. В. Веневитинова, «Сердце человеческое» К. Ф. Рылеева, «Молитва Господня», «Утренняя молитва», «Вечерняя молитва», «Молитва узника» В. К. Кюхельбекера, «Моление», «Молитва», «К Богу», «Молитва на пиру» Ф. Н. Глинки (у него жанр разработан на редкость многообразно), «Молитва Ангелу хранителю» П. А. Вяземского, «Молитва» (1829) Лермонтова, «Стансы» Н. В. Станкевича, «К Жуковскому», «Моя молитва», «Молитва» И. И. Козлова, «Молитва» М. А. Дмитриева, «Молитва» (1843) и «Молитва» (1845) А. А. Григорьева, «Моя молитва» Н. П. Огарева, «Молитва» А. Н. Майкова.  

     2.1 Использование церковнославянизмов в поэзии А.С. Пушкина 

     В сочинениях Пушкина за старославянизмами, не ушедшими из литературного языка, не перешедшими в разряд нейтральных  или общеупотребительных книжных  слов, окончательно закрепляются стилистические функции, сохранившиеся за ними в языке художественной литературы до сих пор: создание исторического колорита, патетического слога, воссоздание библейского, античного, восточного колорита, пародирование, создание комического эффекта, употребление в целях характерологии. Старославянизмы (церковнославянизмы, славянизмы) – это традиционные поэтизмы, средство передачи возвышенного слога, намеренно употребляемые автором в условиях выбора между церковнославянским и русским вариантом (нощь-ночь, град – город, власы – волосы, брада – борода, глас – голос, един – один, аз –я и т.д.). В таких случаях автор использует «старославянизмы по употреблению», т.е. те, которые отличаются от русской параллели лишь стилистически, являясь сильным стилистически маркированным средством.

     Старославянизмы на протяжении всей творческой деятельности Пушкина являются неотъемлемой частью лирики поэта. Если в раннем творчестве Пушкина для создания поэтического образа славянизмы привлекались чаще других слов, то в зрелых произведениях, как и современной поэзии, художественный образ мог создаваться за счет особых поэтических слов, русских и старославянских по происхождению, и за счет нейтральной, общеупотребительной лексики. В обоих случаях мы имеем дело с пушкинскими стихами, не имеющими себе равных в русской поэзии. Большой удельный вес имеют старославянизмы в стихотворениях «Погасло дневное светило…», «Черная шаль», «Гречанка», «К морю», «Ненастный день потух…», «Под небом голубым…», «Талисман». В лирических произведениях «Ночь», «Все кончено», «Сожженное письмо», «К А.П. Керн», «Признание», «На холмах Грузии», «Что в имени тебе моем?…», «Я вас любил…» и др. поэтический образ создается за счет общеупотребительной русской лексики, что не только не лишает произведения силы эмоционального воздействия на читателя, но заставляет читателя забывать о том, что перед ним художественное произведение, а не действительное, искреннее лирическое излияние человека. Подобных поэтических сочинений русская литература не знала до Пушкина.

     Начиная с лицейских стихов до произведений 30-х гг., славянизмы служат Пушкину для создания приподнятого, торжественного, патетического слога («Вольность», «Деревня», «Кинжал», «Наполеон», «Недвижный страж дремал на царственном пороге...», «Андрей Шенье», «Воспоминание», «Клеветникам России», «Бородинская годовщина», «Памятник»). Например:

     Когда для смертного умолкнет шумный день,

     И на немые стогны града

     Полупрозрачная  наляжет ночи тень

     И сон, дневных трудов награда,—

     В то время для меня влачатся в тишине

     Часы томительного бденья.

     («Воспоминание», 1829 г.)

     В данном отрывке нами отмечены фонетические славянизмы: стогны града – улицы города, влачатся - то же, что волочиться (устар. высок.), лексический стогны (улицы), словообразовательный бденье (особая служба Богу, которая совершается вечером под воскресные и праздничные дни).

     Рассматривая  вышеуказанную стилистическую функцию славянизмов, можно выделить две ее стороны.

     С одной стороны, славянизмы могли  использоваться для выражения революционного пафоса, гражданской патетики. Здесь Пушкин продолжал традиции Радищева и писателей-декабристов.

     Особенно  характерно такое использование  славянизмов для политической лирики Пушкина. Например:

     Питомцы ветреной судьбы,

     Тираны  мира! Трепещите!

     А вы, мужайтесь и  внемлите,

     Восстаньте, падшие рабы!

     («Вольность», 1814-1822 гг.)

     Нами  здесь отмечены следующие фонетические признаки славянизмов: трепещите – (от колебаться, дрожать), лексические внемлите (дословно: «преклоните ухо»), словообразовательный восстаньте, находим здесь  и устаревшую грамматическую форму действительного причастия прошедшего времени падшие.

     Обратимся также к небольшому отрывку из стихотворения «Деревня» 1819 г.

     ....Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,

     Здесь рабство тощее влачится по браздам

     Неумолимого владельца.

     Здесь тягостный ярем до гроба все влекут...

     Здесь наблюдаем следующие фонетические церковнославянизмы: чуждый, рабство, влачится по браздам, влекут, также здесь  устаревшая грамматическая форма существительного среднего рода «ярмо» - ярем.