Предмет современной риторики

        Метафора – основное средство изображения душевной, духовной, эмоциональной жизни человека, «ненаблюдаемых миров» его внутренних переживаний.

      Так, «Музыка не изобразима словами,— отмечает известный лингвист А.А. Потебня,— но возможны изображения моментов наибольшего восприятия» (сладкая, страстная мелодия... все сияла, росла, таяла и проч.— такое описание мелодии дает этот ученый-славист; использованные в этом описании слова — метафоры). Богатейший и разнообразнейший спектр метафорических переносов, использованных для описания музыки, можно увидеть, обратившись к художественным текстам А.Ф. Лосева (см. его книгу «Жизнь» — М., 1993).

      Чтобы научиться использовать метафору, нужно  понять, как самому ее «сделать»: ведь нам нужны в основном не словарные метафоры (типа крошка — о ребенке, змея — о человеке) и тем более не штампы (звезды — о глазах), а живые, яркие, привлекательные образы.

      Аристотель  хорошо понимал, что человек, который  хочет стать ритором, нуждается  не столько в описании метафоры как тропа, сколько в овладении механизмом ее создания. Поэтому структуре (устройству) метафоры он посвятил несколько страниц своей «Риторики».

      Как же сделать метафору? Для этого  сначала нужно понять, как она  устроена. Лучше всего обратиться к Аристотелю.

      Структура метафоры и сравнения одинаковы: метафора — «скрытое» сравнение, последнее же обнаруживает себя союзами  как, будто и т. п. В обоих случаях элементы структуры таковы: имеются два сравниваемых предмета (субъект и объект сравнения или метафоры) и признак, по которому они сопоставляются (термин сравнения). Например, называя старость стеблем, остающимся после жатвы, сопоставляем два разнородных явления по общему признаку — «отцветшее» (Аристотель).

      Есть  некоторые правила, следуя которым можно получить выразительную метафору или сравнение.

      1) Члены сравнения (сравниваемые предметы или явления) должны быть разнородны, далеки друг от друга. Никто не скажет: этот дуб как вяз, эта рыба как щука (П. Сергеич). Напротив, удачна, например, такая метафора: сосны подняли в небо свои золотистые свечи (М. Горький).

      2) Термин сравнения должен выявлять не любой (случайный), а сущностный, важный, характерный признак сравниваемых объектов. Вспомните, как определяла Цветаева поэта В.Я. Брюсова: «римлянин», а значит – воля, вол, волк. Волк – потому что «человек человеку волк» – так, по её мнению, Брюсов относился к людям; вол – потому что «рабски трудолюбив»; римлянин – потому что поэт города – города имперского, каменного, несвободного. Нужно учиться находить и выделять главное!

      3) От того, где вы будете искать объект сравнения (то, с чем сравниваете), во многом зависит оценка вами предмета речи.

      Здесь возможно: а) улучшение (проявление положительной оценки), если вы находите объект сравнения среди заведомо «хороших» явлений (например, мечту сравниваете с птицей) и б) ухудшение — объект сравнения выбирается из ряда «отрицательных» явлений: мечту называют и мыльным пузырем (см. выше наш пример о глазах — плошки и звезды). В очерке Цветаевой, посвященном Брюсову, отношение автора к этому поэту заметно по набору объектов сравнения: вол, волк ...птица

      4) Метафора нужна свежая, творческая. Как тут быть? Как добиться  большей выразительности? Возьмем  языковую метафору:

      мечта

      (явление  внутреннего мира человека)

      (явление  зримого мира)

      термины

      сравнения:

      свобода,

      полет

      Попробуем заменить родовое название (птица) на видовое. Из какого ряда выбрать? Это зависит от эмоциональной оценки. Если вы предпочитаете улучшение — выбирайте из ряда «хороших» птиц: ласточка, голубка..., если вам нужно ухудшение — из ряда «плохих»: ворона, сова... Можно взять не только птиц, но и вообще что-нибудь способное к свободному полету: бабочка, воздушный шар...

      Подумайте, что получится.

      5) Сравнение и метафора могут  быть краткими — образ только  намечен, назван; иногда прибегают к развитию метафоры или сравнения, получая развернутый самостоятельный текст, помогающий глубже и полнее описать и проанализировать предмет речи и превращающийся в структурную ее опору, «несущий каркас». Так, изобретая содержание речи, и поступают риторически умелые и образованные люди: «набирают ассоциации» к предмету речи, а затем развивают либо одну — самую важную, самую выгодную, оставляя прочие без упоминания, либо разрабатывают все по очереди, последовательно. Вот Марина Цветаева начинает очерк о художнике Наталье Гончаровой с описания ее мастерской: Пустыня. Пещера. Что еще? Да палуба! Первой стены нет, есть — справа — стекло, а за стеклом... (дальше развивается, раскручивается свернутый в метафоре «палубы» клубок значений и возможностей для описания комнаты, а перед этим в тексте очерка уже описана та же комната, сначала — как пустыня, затем — как пещера). А вот филолог А.А. Потебня в специальной лингвистической работе пишет о родном языке: В новом нашем языке (...) больше покатость, по которой мысль стремится от начала к концу предложения.

      В книге П. Сергеича «Искусство речи на суде» есть блестящая глава, которая так и называется: «О недоговоренном».

      Автор пишет: «Оратор должен <...> не только сам быть умен, но и возбуждать ум в других». Как же этого достичь? Приведем самые общие положения и рекомендации, выработанные замечательным русским ритором — П.С. Пороховщиковым (П. Сергеичем), и посоветуем читателю, если возможно, обратиться к полному тексту его книги.

      У каждого человека есть «потребность дополнить чужую мысль или возразить ей». Она «бывает особенно сильна, когда возражение подсказывается знанием, жизненным опытом и, ещё более, самолюбием».

      «Опытный  оратор всегда может прикрыть от слушателей свою главную мысль и навести на неё, не высказываясь до конца». Зачем это? Затем, что чужая мысль не так привлекательна, как своя собственная, связанная с «торжеством творчества»: «с рождением мысли родилось и пристрастие к своему детищу». Итак, чужие мысли – как чужие дети: они могут нравиться, даже восхищать, но родной ребёнок,  пусть плохонький, пусть несовершенный, вызывает любовь. «Додумав» мысль оратора, выполнив работу по разгадыванию намёка, слушатели – уже «не критики, полные недоверия, а единомышленники оратора, восхищённые собственной проницательностью. Мысль так же заразительна, как и чувство». Далее в тексте книг следует отличный парадокс – рекомендация оратору, которую можно принять за риторическое правило: надо запомнить, что половина больше целого. Это значит, что хороший оратор не всё должен договаривать, а предоставить возможность слушателю самому прийти к нужным выводам, желательному для оратора мнению, и полюбить своё «детище». «Неоговоренная мысль всегда интересней высказанной до конца; кроме того, она даёт простор воображению слушателей; они дополняют слова оратора каждый по-своему: половина больше целого!»

      «Недоговаривайте, когда факты говорят за себя», – советует П.Сергеич судебному оратору. Эта рекомендация полезна в любой речевой ситуации, нужно только чётко и ясно подать нужные факты.

      Наиболее  широкая и естественная сфера для намёка, для «недоговоренного» в речи – область похвалы и порицания. «Неумелое восхваление переходит в лесть, насмешку, оскорбление или пошлость»; «ничто так не требует сдержанности, в выражениях, как похвала» – отмечает П. Сергеич. То же можно сказать и о порицании. У нас сейчас распространено прямое осуждение, неприкрытая хула, которая переходит в речевую агрессию, а то и просто в ругань.

      Избежать  излишней категоричности в суждениях  оценочных, в выражении похвалы и высказывании хулы, помогает именно намек. «Хочешь воздать должное Цезарю,— говорится у Шекспира,— скажи: Цезарь». Никто не подумает, что это значит трус, скряга, честолюбец; напротив, всякий представит себе те достоинства и заслуги, которые особенно ценит в людях» (П. Сергеич).

      Боюсь, как бы я не прискучил вам, судьи, или как оны не показалось, что уму вашему не доверяю, если буду и дальше распространяться о столь очевидных вещах — вот какую манеру выражения похвалы судьям предпочитает Цицерон (речь «В защиту Секста Росция Америйца»). Или: Вы, судьи, уже давно догадались, о чем я хочу сказать, верней, умолчать,— говорит Цицерон в речи «В защиту Марка Целия Руфа», вообще изобилующей намеками.

      В речи ораторов советского времени возник особый род «намека-штампа». Кое-где еще у нас имеются отдельные недостатки; кое-кто еще у нас не проявляет должной бдительности — вот модель этих ущербных намеков, брошенных в лицо всему обществу— и слушателям, и читателям речей, опубликованных в газетах: пусть все слышат и дрожат: виноват каждый! Это «тотальный» намек оратора тоталитарного общества, средство речевого запугивания, террора. Не повторяйте этих штампов в новых социальных условиях: они звучат зловеще, а смысла в них, кажется, нет никакого. 

      ОБЩИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ К ИСПОЛЬЗОВАНИЮ  ТРОПОВ В РЕЧИ 

        Несколько замечаний и рекомендаций к использованию тропов в речи.

      1. Возможно, понять главный принцип  использования тропов поможет  именно метафора. Говорящий не  столько автор словесного текста, сколько его иллюстратор.

        Представьте себе, что ваш слушатель  — ребенок, листающий книгу,  даже если на самом деле перед вами аудитория, состоящая из взрослых ученых людей.

      Этот  принцип справедлив даже в такой строгой к отбору языковых средств области, как научная речь. Лучшие лекции, научные доклады сочетают академизм изложения, строгость и точность терминологии с зримыми, образными картинами, вызывающими не только интеллектуальный, но и эмоциональный отклик аудитории. Итак, и в ораторской речи, и вообще в речевом общении «голые» рассуждения не должны вытеснять образные картины.

      2. Однако, и здесь необходимо чувство меры. П. Сергеич сравнивал «цветы красноречия» с чернилами и курсивом в рукописи. Если весь текст написан красным или курсивом, он так же теряет выразительность, как и вовсе их лишенный. Следовательно, яркость речи должна сочетаться с ее естественностью. По словам Аристотеля, украшая речь, «это следует делать незаметно, делая вид, что говоришь не искусственно, а естественно, потому что естественное способно убеждать, а искусственное — напротив. (Люди) недоверчиво относятся к такому (оратору), будто он замышляет (что-нибудь против них), точно так же, как к подмешанным винам».

      3. Чтобы говорить блестяще, ритор  должен обладать не только хорошей подготовкой, но и определенной смелостью, позволяющей находить нужные картины в процессе самой речи и не бояться употребить пришедший на ум образный оборот. Вот как об этом говорил Квинтилиан: «Всякая мысль сама дает те слова, в которых она лучше всего выражается; эти слова имеют свою естественную красоту; а мы ищем их, как будто они скрываются от нас, убегают; мы все не верим, что они уже перед нами. Красноречие требует большей смелости; сильная речь не нуждается в белилах и румянах. Слишком старательные поиски слов часто портят всю речь. Лучшие слова являются сами собою». Беда только, что «лучшие слова» являются «сами собой» отнюдь не всем, а только тем, кто подготовился к их появлению и сам умеет их вызывать. Это доступно тем, у кого развито от природы или воспитано образное восприятие мира. Как же воспитать это редкое теперь, но столь полезное качество? Прежде этим занимались в риторских школах; ведь речевое мастерство формируется не механическим накоплением и уместным употреблением готовых выразительных средств языка — это творчество, а не запоминание.

      Некоторые практические рекомендации и советы.

      1) Как говорил П. Сергеич, «мы  слишком требовательны к нашей  публичной речи и слишком небрежны  к речи в быту». Для того  чтобы выработать необходимую  любому культурному человеку, а особенно оратору, «изящную простоту» речи, обратите внимание на свое повседневное речевое общение. Вот вы отвечаете на реплику собеседника — дома, среди друзей, коллег – постарайтесь воспользоваться не той фразой, которая автоматически пришла в голову, извлечена из вашего привычного запаса — она наверняка «штампованна», «стерта», слишком обычна и для вас, и для окружающих. Придумайте что-нибудь поинтересней: взгляните на ситуацию со стороны, сравните ее с чем-нибудь, посмотрите, что получится. Вы рассказываете о чем-то — сделайте то же. Сравнивайте! Сопоставляйте! Рисуйте картины словами! Это поможет вам по-новому, глубже понять себя, свою жизнь, окружающее, а тем самым сделает яркой и вашу речь.

      Вначале это трудно, потом становится увлекательным и интересным. Вы почувствуете, что говорить с вами, слушать вас людям приятно. И это побудит вас работать дальше — всю жизнь. Постепенно вы заметите, что стали хорошим рассказчиком и собеседником.

      2) Избегайте стертых, штампованных оборотов. Вы знаете, что существуют метафоры языковые, «словарные»; нам нужны «индивидуально-авторские» — результат творчества. Постарайтесь не пользоваться штампами и клише (особенно публицистической и официально-деловой речи). Даже обычные языковые метафоры типа проницательный взгляд, грозный призрак войны, внутренние убеждения (как будто могут быть «внешние»), выражения-клише ничего не прибавят вашей речи, а только ухудшат ее. Тропы должны быть непривычными, тогда они выразительны. П. Сергеич приводит для примера такой «образец» из одной судебной речи: Убийство произошло на политико-экономической почве. (Хотелось крикнуть: На мостовой!) Оратор не чувствует игры прямого и переносного смысла употребленного им штампа в данном контексте, и это обнаруживает общий недостаток языкового чутья. А вот пример тропа у Цицерона: замечая признаки старости, знаменитый оратор выразил это так: Моя речь стала седеть. Свежо, ярко, потому что метко и необычно. Еще Аристотель заметил, что «в прозе хороши только самые точные или самые простые слова или метафоры». Их, кстати, в изобилии предоставляет народная речь. Поэтому если бы все, кто учится риторике и заинтересован в успехе, читали словарь В.И. Даля, то много преуспели бы.