Масса и власть

участники. Стоило одному сурово, как  будто винтом, стянуть лицо, все тотчас

ему подражали.  Они так  вращали глазами, что  порой виден был только белок  и

казалось,  что  в  следующий  миг  они выскочат из  орбит. Все  одновременно

высовывали длинные-предлинные языки, как этого никогда не смог бы сделать ни

один европеец; для этого нужно долго, чуть ли не  с детства, упражняться. Их

лица представляли собой зрелище ужасающее, и облегчением  было отвести от них

взгляд.

     Каждая  часть  их тела жила отдельной  жизнью:  пальцы рук и  ног,  глаза,

языки, равно  как сами руки и ноги. Они громко били себя ладонями то по левой

части груди, то по бедрам. Шум их пения был оглушителен, в танце участвовало

более 350 человек. Можно себе представить, какое воздействие  производил этот

танец  в  военные  времена,  как  он  возбуждал  храбрость  и  как  усиливал

враждебность  обеих сторон друг к другу" '.

     '  I. S.  Polark. New Zealand. Л narrative of  travels and  adventures.

London, 1838, Vol. 1, p. 81-84.

     Вращение  глазами  и  высовывание  языка знаки вызова и противостояния. И

хотя  война, вообще-то, дело  мужчин, причем  свободных мужчин, возбуждение

хакой охватывает  всех.  Масса здесь  не  знает  ни  пола,  ни возраста,  ни

общественного положения: все действуют как  равные.  Однако что отличает этот

танец от других подобного же рода это особенно ярко выраженное  разветвление

равенства.  Получается,  будто  каждое  тело  оказывается   разложенным   на

отдельные  части,  не только на  руки  и ноги, это  как раз  бывает часто, но

также и на пальцы рук и ног, языки  и глаза, причем все эти  языки действуют

синхронно, делают одно и то же в один и тот же миг. Равными в одном и том  же

действии оказываются  то все  пальцы, то все глаза. Самые  мелкие частицы  тел

объединяются  этим равенством, которое  проявляется  в непрерывно нарастающем

действии.   Вид  350  человек,  которые  одновременно  подпрыгивают   вверх,

одновременно  высовывают  языки,   одновременно  вращают   глазами,   должен

произвести впечатление  неодолимого  единства.  Плотность  здесь это не только

плотность людей, но также плотность отдельных частей  их тела. Кажется, что,

даже  если  бы  эти  пальцы и  языки не  принадлежали  людям, они  могли  бы

действовать и  сражаться сами по себе. Ритм хаки делает  самоценным каждое из

этих равенств в отдельности. Все вместе и на таком подъеме они неодолимы.

     Ведь  происходит все так, как будто   предполагается, что это увидят: как

будто  враг на них смотрит. Интенсивность  совместной угрозы  вот что  такое

хака. Но возникнув  ради этой цели, танец стал  чем-то большим. Выучиваемый с

малых лет, он имеет разные формы и исполняется  по всяким возможным поводам.

Многих  путешественников приветствовали,  исполняя перед  ними  хаку.  Из их

рассказов   мы   и   получили  эти  сведения.   Две  дружественные   группы,

встретившись, также  приветствуют друг друга исполнением хаки; и это делается

так  серьезно,  что неосведомленный наблюдатель  каждый  миг опасается начала

битвы.  При  торжественном  погребении  большого вождя,  после всех  горьких

стенаний  и  актов самоистязания,  принятых у  маори,  после торжественного  и

весьма  обильного  пиршества  все  вдруг вскакивают,  хватают  свои  ружья  и

начинают хаку.

     В   этом танце,  в котором  могут   участвовать все, племя  ощущает   себя

массой.  Они  исполняют  сто всякий раз, когда  испытывают потребность в том,

чтобы  быть  массой и предстать  в этом качестве  перед  другими.  Добившись

ритмического  совершенства,  племя  обретает необходимую  уверенность в своей

цели.  Благодаря  хаке его  единство  не  подвергается  серьезной внутренней

угрозе. 

Неподвижность 

     Замершая  масса плотно стиснута, действительно  свободное  движение  было

бы для нее  невозможно.  В се состоянии есть нечто пассивное,  замершая масса

ждет. Она ждет, пока ей покажут обещанную голову или что-то скажут, или  она

следит за борьбой.  Плотность значит здесь особенно много: давление, которое

отдельный человек  ощущает со всех  сторон, дает  ему  представление  о  мощи

целого,  лишь частицу  которого  он собой представляет. Чем больше стекаегся

людей,  тем  это  давление  сильней.  Ноги никуда не  могут  двинуться,  руки

стиснуты,  свободными  остаются лишь  головы,  они могут  видеть  и слышать;

всякое возбуждение  передастся  непосредственно  от тела  к телу. Чувствуешь

себя  телесно  связанным одновременно со  многими  вокруг.  Знаешь,  что это

разные люди, но, поскольку они здесь так  плотно объединены, ощущаешь  их как

единство.   Этот  вид  плотности  существует  определенное  время,  действуя

какой-то срок как  постоянная  величина; она  аморфна, не  подчинена никакому

известному  или выученному  ритму.  Долго ничего  не   происходит,  однако

потребность в  действии нагнетается, возрастает и  тем сильней в конце концов

прорывается.

     Терпение  замершей  массы,  возможно, не  покажется таким удивительным,

если как  следует уяснить,  что значит для нее это  чувство  плотности.  Чем

масса плотнее, тем больше  она притягивает  к себе новых людей. Плотность  для

нес мера  собственной  величины, и она же побуждает ее к  новому росту. Самая

плотная  масса  растет быстрее  всего.  Неподвижность  перед разрядкой  есть

выражение этой  плотности. Чем дольше масса остается неподвижной, тем дольше

чувствует и  проявляет свою плотность.

     Для   каждого   в  отдельности   из   составляющих   массу   длительность

неподвижного  состояния есть длительность накопления;

     можно   отложить  в сторону оружие, убрать  многочисленные  шипы,  обычно

направленные  Друг против друга; можно стоять тесно  и не чувствовать тесноты,

не испытывать страха перед прикосновением, не бояться  Друг друга. Прежде чем

тронешься с места, все равно куда, хочется проникнуться уверенностью, что ты

останешься вместе со  всеми.  Нужно, чтобы ничто  не  мешало  этому процессу

срастания. Замершая масса еще не вполне  уверена  в своем единстве  и  потому

как можно дольше держится тихо.

     Но  у этого  терпения  есть  свои  границы.  Разрядка  в   конце  концов

необходима,  без   нее  вообще  нельзя   сказать,  действительно  ли   масса

существовала.  Крик,  звучавший обычно  при  публичных казнях,  когда  палач

поднимал голову преступника, или возгласы,  знакомые  по нынешним спортивным

соревнованиям,  это  голоса массы. Важнее всего  их  спонтанность. Возгласы,

выученные заранее  и регулярно повторяемые время  от времени, еще не означают,

что  масса  обрела  собственную  жизнь.  Они,  видимо,  должны способствовать

этому,  но  они  могут быть  чисто  внешними, как отрепетированные  движения

воинской части. Напротив, спонтанный, заранее не подготовленный массой  крик

это без обмана,  и его  воздействие огромно. Он может выражать эмоции любого

рода;  порой   не  так   важен  их  характер,   как  сила,  разнообразие   и

непредсказуемость последствий. Именно они формируют  душу массы.

     Впрочем,  порой они бывают  столь сильными  и концентрированными,  что в

следующий  момент взрывают массу. Таков эффект публичных казней ведь  одну и

ту  же жертву можно убить лишь однажды.  Если казнят кого-то,  кто  считался

неуязвимым,  в  возможности  его  смерти  можно  сомневаться  до  последнего

момента.  Такое  сомнение еще  усиливает неподвижность  массы.  Тем острее и

резче действует  затем вид отрубленной головы. Крик, следующий за этим, будет

ужасен,  но это  уже последний крик данной определенной массы. Таким образом,

можно сказать,  что в этом случае  она расплачивается  мгновенной смертью за

избыток    напряженного   ожидания,    которое   переживает    с   особенной

интенсивностью.

     Гораздо  целесообразнее наши нынешние  спортивные  мероприятия.  Зрители

могут сидеть; это  наглядно подчеркивает общее терпение. Свобода ног им дана,

чтобы топать, но они не двигаются с места. Рукам обеспечена свобода хлопать.

Для состязания  предусмотрено определенное  время; обычно не предполагается,

что оно  может  быть сокращено; по  меньшей мере  какое-то время все остаются

вместе.  За  это  время может  произойти  что угодно. Нельзя  знать заранее,

когда, в  какие  ворота  и  будет  ли  вообще забит  гол;  а наряду  с  этим

вожделенным  главным  событием существует много  других,  порождающих  бурные

вспышки.   Возгласы  звучат  здесь  часто   и  по  разным   поводам.  Однако

необходимость  распада,  когда все в конце  концов должны  разойтись, заранее

предусмотрена  по  истечении  срока  и  потому  не имеет такого болезненного

характера. Кроме  того, проигравший может взять  реванш, а значит,  здесь нет

ничего   совсем   уж  окончательного.  Итак,  масса   получает   возможность

по-настоящему  удобно  расположиться;   скопиться  сначала  у  входа,  затем

замереть  на сидениях,  при  подходящем случае как  угодно кричать,  и, даже

когда все кончится, в будущем у нее есть надежда на повторение.

     Замершие  массы гораздо  более пассивного  рода  образуются в  театрах.

Идеальный случай когда играют  при полном  зале.  Желательное число зрителей

известно с  самого начала. Они собираются  сами по себе,  находя дорогу в зал

каждый по отдельности, если не считать некоторых скоплений перед кассами. Их

места указаны. Все установлено заранее: исполняемая  пьеса, занятые  артисты,

время  начала  и само  наличие  зрителей  на местах.  Опоздавших встречают с

легкой враждебностью.  Как упорядоченное стадо, люди сидят тихо и бесконечно

терпеливо.  Но  каждый  хорошо  сознает  свое  отдельное  существование;  он

сосчитал и  отметил, кто сидит рядом. Перед  началом представления он спокойно

наблюдает  ряды  собравшихся   голов:  они  вызывают  у  него  приятное,  но