Масса и власть

     Здесь   не  место  подробно  характеризовать   яти  субординации.   Важно

отметить,  что  они существуют повсюду, повсюду осознаются и решающим образом

определяют  отношения между людьми. Удовольствие занимать в  иерархии  более

высокое положение  не  компенсирует  утраты в  свободе  движения. Застывший и

мрачный, человек  стоит на отдалении от других. Па его  плечах тяжкий груз, и

он не может  сдвинуться с места. Он забывает, что  сам  взвалил ату тяжесть на

себя, и  мечтает  от нее освободиться. Но как ему  это сделать? Что  бы он ни

решил,  как  бы ни старался,  он живет  среди  других, которые сведут  вес его

усилия  на  нет.  Пока  они  сами  продолжают  соблюдать дистанцию,  ему  не

приблизиться  к ним ни на шаг.

     Освободиться or этого  сознания дистанции  можно лишь сообща. Именно это

и  происходит  в  массе.   Разрядка   позволяет  отбросить  все  различия  и

почувствовать   себя  равными.  В   тесноте,  когда  между  людьми  уже  нет

расстояния, когда  тело прижато  к  телу, каждый ощущает  другого как  самого

себя. Облегчение  от этого  огромно. Ради этого счастливого  мгновения, когда

никто не чувствует  себя больше, лучше другого, люди соединяются в массу.

     По  миг разрядки, столь желанный  и  столь счастливый, таит в  себе и свои

опасности.  Уязвима  главная иллюзия, которую он  порождает: ведь люди, вдруг

ощутившие   себя  равными,  не  стали  равными  взаправду  и  навсегда.  Они

возвращаются  каждый в свой дом, ложатся спать  каждый в свою постель. Каждый

сохраняет  свое  имущество. Никто не отказывается от своего имени.  Никто не

прогоняет  своих  родственников. Никто не убегает  от  своей семьи. Лишь когда

дело доходит  до действительно  серьезных перемен, люди порывают старые связи

и  вступают  в новые.  Такого  рода  союзы,  которые  по своей природе могут

охватить  лишь  ограниченное  число  участников  и,  чтобы  обеспечить  свою

устойчивость,  должны устанавливать жесткие правила, я называю кристаллами

масс. О них  еще будет сказано подробней.

     Но  сама масса распадается.  Она  чувствует, что  распадется.  Она боится

распада. Она  может сохраниться  лишь в  том  случае,  сели  процесс разрядки

продолжится, если  он вовлечет в себя людей,  примкнувших  к ней. Лишь  рост

массы  дает возможность  принадлежащим  к ней не  возвращаться к грузу своих

частных тягот. 
 

Жажда разрушения 

     О   страсти массы к разрушению  говорится часто, это первое, что   в  ней

бросается  в  глаза, и  нельзя отрицать, что эту  страсть действительно можно

наблюдать всюду,  в самых разных странах и культурах. Все это констатируют и

осуждают, но никто  по-настоящему не объясняет.

     Больше  всего масса любит разрушать  дома и предметы. Поскольку имеются в

виду  чаще всего  предметы  хрупкие, такие,  как  оконные  стекла,  зеркала,

горшки,  картины, посуда, принято | читать, что  именно хрупкость  предметов

побуждает  массы  их разрушать. Несомненно, шум разрушения,  звук разбиваемой

посуды, звон оконных  стекол немало добавляет к удовольствию от процесса: это

мощные звуки  новой жизни,  крик новорожденного. То, что  их легко  вызвать,

делает  их  еще  более  желанными,  все  кричит  на разные  голоса,  и  вещи

рукоплещут, звеня. Особенно бывает нужен, очевидно,  такого рода шум в самом

начале, когда  собралось  еще  не слишком много  народа и событий еще мало или

вовсе не произошло.  Шум сулит приход подкрепления, на нею  надеются, в  нем

видят  счастливое предвестие грядущих дел. Но неверно было бы  полагать, что

решающую  роль   здесь  играет  легкость  разрушения.  Набрасывались  и   на

скульптуры из твердого камня и не успокаивались, покуда не  уродовали  их до

неузнаваемое!   и.  Христиане  отбивали  головы  и  руки   греческим  богам.

Реформаторы  и  революционеры порой низвергали изображения  святынь с  таких

высот, что  это  бывало небезопасно  для жизни,  а камень, который  пытались

разрушить,  нередко  оказывался таким твердым, что  цели удавалось  добиться

лишь отчасти.

     Разрушение  произведений  искусства,  которые что-то  изображают,  есть

разрушение  иерархии,  которую  больше   не  признают.  Атаке   подвергаются

установленные дистанции, для  всех очевидные  и  общепризнанные. Их прочность

соответствует  их  незыблемости, они существовали  издавна,  как полагают,

испокон веков, стояли прямо и непоколебимо; и  невозможно было приблизиться к

ним с враждебными  намерениями. Теперь они низвергнуты  и разбиты на  куски. В

этом акте осуществилась  разрядка.

     Но  она не всегда заходит так далеко.  Обычное разрушение, о котором шла

речь вначале, есть не что иное, как атака на всяческие границы. Окна и двери

принадлежность  домов, они самая уязвимая их часть, ограничивающая внутреннее

пространство  от внешнею мира. Если  разбить  двери и окна, дом  потеряет свою

индивидуальность. Кто угодно и  когда угодно может  туда войти, ничто и никто

внутри  не защищены. Но в этих домах  обычно прячутся,  как  считают,  люди,

пытавшиеся  обособиться  от массы,  ее  враги. Теперь  то,  что их отделяло,

разрушено.  Между  ними и массой нет ничего. Они  могут выйти и присоединиться

к пей. Можно  их заставить сделать это.

     Но  и  это еще не все.  Каждый  в отдельности человек испытывает  чувство,

что в массе  он выходит  за пределы своей личности. Он ощущает облегчение  от

тою, что утратили силу  псе  дистанции, заставлявшие его замыкаться  в самом

себе, отбрасывавшие  его назад. Освободившие!,  or этою груза, он  чувствует

себя  свободным, а  значит,  может преступить  собственные границы. То,  что

произошло с  ним, должно произойти также с другими, он ждет подобною от них.

Какой-нибудь глиняный горшок раздражает его тем, что  это, в сущности,  тоже

граница. В доме его раздражают закрытые двери. Ритуалы  и церемонии, все, что

способствует  сохранению дистанции,  он  ощущает как  угрозу, и это  для нею

невыносимо. Повсюду  массу пытаются расчленить,  вернуть  в заранее навязанные

пределы. Она  ненавидит свои будущие тюрьмы, которые  были для нее  тюрьмами и

прежде. Ничем  не прикрытой массе все кажется  Бастилией.

     Самое впечатляющее  из всех  разрушительных  средств огонь.  Он  виден

издалека  и  привлекает других. Он разрушает необратимо. После огня ничто не

вернется в  прежнее состояние. Масса, разжигающая  огонь, чувствует, что перед

ней не устоит ничто. Пока он распространяется, ее сила растет. Он уничтожает

все враждебное ей. Огонь, как еще будет показано, самый мощный символ массы.

Как и она, он после всех причиненных им разрушений должен утихнуть. 
 

Прорыв 

     Открытая  масса это масса в собственном  смысле слова, которая  свободно

отдается своему естественному  стремлению к росту. Открытая  масса  не имеет

ясного чувства  или представления, насколько большой  она могла бы  стать. Она

не  привязана  ни   к   какому  заранее  известному  помещению,  которое  ей

требовалось бы  заполнить. Ее размер  не  определен;  она  склонна расти  до

бесконечности, а для этого ей нужно лишь одно: больше и больше людей. В этом

голом  состоянии  масса особенно приметна.  При  атом она  воспринимается как

что-то  необычное, а поскольку  она рано  или  поздно распадается, ее трудно

сполна оценить. Наверно,  к  ней  и дальше не относились бы с  доста1  очной

серьезностью, если  бы чудовищный  прирост  населения  и быстрое  разрастание

городов,  характерное  для  нашей  современной эпохи, не  способствовали все

более частому  ее возникновению.

     Закрытые  массы прошлою, о которых еще  будет  идти  речь, превратились  в

организации для  посвященных. Своеобразное  состояние,  характерное  для  их

участников,  кажется  чем-то  естественным;  ведь   собирались  всегда  ради

какой-то  определенной  цели:  религиозной,  торжественной  или  военной,  и

состояние, казалось  бы,  определялось  этой целью. Пришедший  на  проповедь

наверняка  пребывал в искреннем убеждении, что ею интересует проповедь, и он

бы удивился, а может быть  и возмутился, скажи ему кто-то, что больше  самой

проповеди ему  приятно  множество  присутствующих. Смысл  всех  церемоний  и

правил,  характерных  для таких  организаций,  в сущности,  yдержание массы:

лучше   надежная  церковь,  полная  верующих,  чем   весь   ненадежный  мир.

Равномерность   посещения   церкви,  привычное   и   неизменное   повторение

определенных  ритуалов  обеспечивали массе своего рода массовые переживания,

только введенные  в какое-то  русло, рамки. Исполнение этих  обрядов в строго

определенное  время заменяет потребность в  чем-то более суровом и сильном.

     Возможно, таких учреждений было  бы  достаточно, оставайся число   людей

примерно  одинаковым.  Но  в  города  прибывает  все  больше  жителей,  рост

народонаселения  в последние сто  лет происходит нарастающими  темпами.  Тем

самым создавались  и предпосылки для образования  новых, более крупных масс, и

ничто, в том  числе самое опытное и умелое руководство, не способно было при

таких условиях остановить этот процесс.

     Выступления   против традиционного церемониала,  о  которых  рассказывает

история  религии, всегда были направлены против ограничения  массы, которая в

конечном  счете  хотела вновь ощутить свой рост. Вспомним Нагорную  проповедь

Нового завета: она звучала под открытыми  небесами, ее могли слушать  тысячи,

и она была направлена в этом  нет никакого  сомнения против ограничительного

церемониала официального храма. Вспомним стремление христианства  во времена

апостола  Павла * вырваться  из  национальных,  племенных границ еврейства и

стать универсальной  религией для всех людей. Вспомним о  презрении буддизма к

кастовой системе  тогдашней Индии.

     Событиями  подобного рода богата и внутренняя  история отдельных мировых