Масса и власть

религий. Храм, каста, церковь всегда  оказываются слишком тесными. Крестовые

походы  порождают  массы таких размеров,  что  их не могло бы вместить ни одно

церковное  здание  тогдашнего  мира.  Позднее  флагелланты  устраивают  свои

действа на. глазах у целых  городов, причем они еще путешествуют из города в

город. Проповедник  Весли  *  еще  в  XVIII веке  организует  свое  движение

методистов,  устраивая  проповеди под  открытым небом. Он прекрасно сознает,

как важно привлечь к себе большие массы, и не раз  отмечает в своем дневнике,

сколько людей  слушало его на этот  раз. Прорыв  из закрытых  помещений, где

принято собираться,  всегда  означает  желание  массы  вернуть себе  прежнюю

способность к  внезапному, быстрому и неограниченному  росту.

     Итак, прорывом я  называю  внезапный переход закрытой массы в открытую.

Такое случается  часто, однако не  следует понимать  этот процесс  как чисто

пространственный. Порой  впечатление такое,  как  будто  масса  вытекает  из

помещения,  где  она была надежно укрыта, на площадь  и па улицы города,  где

она,  все в  себя вбирая и всему  открытая, получает полную свободу действий.

Но важней этого  внешнего процесса соответствующий  ему процесс  внутренний:

неудовлетворенность   ограниченным  числом   участников,  внезапное  желание

привлечь к себе других, страстная решимость вобрать всех.

     Со  времен  Французской революции  такие прорывы  приняли   форму, которую

можно  назвать  современной. Очевидно, потому,  что  масса в значительной мере

отказалась от связи с традиционными  религиями, нам стало с тех пор легче

наблюдать ее, так  сказать, в  голом, биологическом  виде, вне трансцендентных

толкований  и  целей,  которые  она  позволяла  себе внушать  прежде. История

последних 150 лет  отмечена быстрым возрастанием числа  подобных прорывов; это

относится даже  к  войнам, которые стали массовыми. Массе уже  не достаточно

благочестивых  правил и обетов, ей  хочется  самой  ощутить  в  себе великое

чувство животной  силы, способность к страстным  переживаниям,  а  для этого

всегда можно  иудержаться есть что-то

бессильное. Единственный  перспективный путь тут  образование  двойной массы,

когда  одна масса  может  сопоставлять себя с другой. Чем ближе обе по силе и

интенсивности, тем дольше, меряясь друг с дружкой, смогут они  продлить свое

существование. 

Чувство преследования 

     К  наиболее  бросающимся в  глаза  чертам жизни массы принадлежит   нечто,

что   можно   назвать  чувством  преследования.   Имеется   в  виду   особая

возбудимость,  гневная раздражительность  по  отношению  к  тем, кто  раз  и

навсегда объявлен врагом. эти люди могут вести себя как угодно, быть грубыми

или предупредительными, участливыми или  холодными, жесткими или мягкими все

воспринимается  как проявление безусловно дурных намерений, недобрых замыслов

против массы, заведомым стремлением откровенно или исподтишка се разрушить.

     Чтобы  объяснить  это чувство враждебности  и преследования, нужно  опять

же исходить из того основною факта, что масса, однажды  возникнув, желает как

можно  быстрее  расти. Трудно переоценить силу и настойчивость,  с какой  она

распространяется.   11окуда   она   чувствует,   что   растет  например,   в

революционных  процессах,  которые зарождаются  в маленьких,  однако  полных

напряжения массах, она воспринимает как помеху всякое противодействие своему

росту.  I'.e можно  рассеять  или разогнать с  помощью  полиции, однако  это

оказывает воздействие  чисто временное  как  будто  рукой согнали рой мух. Но

она может быть атакована  и изнутри, если  требования, которые привели к ее

образованию,  оказались удовлетворены. Тогда  слабые от нее отпадают; другие,

собравшиеся к  ней примкнуть, поворачивают на полпути.

     Нападение  на массу извне может лишь  се укрепить. Физический разгон  лишь

сильнее  сплачивает  людей.  Гораздо  опасней  для  пес  нападение  изнутри.

Забастовка,  добившаяся  каких-то  выгод,  начинает  распадаться.  Нападение

изнутри  апеллирует к индивидуальным прихотям. Масса  воспринимает  его  как

подкуп,  как  нечто  "аморальное", поскольку оно подрывает чистоту  и ясность

первоначальных  настроений. В  каждом  члене  такой  массы таится  маленький

предатель, который  хочет есть,  пить, любить,  который  желает покоя. Покуда

это  для  него не так важно,  покуда  он не  придаст этому  слишком большого

значения,  его  никто  не трогает. Но  едва  он заявит  об этом  вслух,  его

начинают ненавидеть и бояться. Становится ясно, что он поддался на вражескую

приманку.

     Масса  всегда представляет  собой   нечто  вроде осажденной крепости,  но

осажденной  вдвойне:  есть враг,  стоящий перед  ее  стенами, и  есть враг  в

собственном подвале. В ходе борьбы  она привлекает все больше  приверженцев.

Перед  всеми  воротами собираются прибывающие  друзья и бурно стучатся, чтобы

их  впустили. В благоприятные  моменты эту просьбу удовлетворяют; иногда они

перелезают  и через стены. Город все больше и больше наполняется борцами; но

каждый из  них приносит с  собой и маленького невидимого  предателя, который

поскорее пыряет в подвал.  Осада состоит  в  попытках  не  допустить в город

перебежчиков.  Для врагов внешних  стены важнее, чем для осажденных  внутри.

Это  осаждающие все время  их  надстраивают  и  делают  выше.  Они  пытаются

подкупить  перебежчиков и, если их  нельзя удержать,  заботятся о том, чтобы

маленькие  предатели,  уходящие вместе с  ними,  прихватили с  собой в город

достаточный запас  враждебности.

     Чувство  преследования, которому подвержена  масса, есть не что иное, как

чувство двойной  угрозы. Кольцо внешних стен сжимается все сильней и сильней,

подвал внутри становится все больше и больше. Что делает перед стенами враг,

всем хорошо видно; но в подвалах все совершается  тайно.

     Впрочем,  образы такого  рода  обычно  раскрывают  лишь  часть  истины.

Прибывающие  извне,  желающие  проникнуть в город  для массы не только новые

приверженцы, подкрепление,  опора,  это  и ее  питание.  Масса,  переставшая

расти, пребывает  как бы в состоянии  поста. Существуют средства, позволяющие

выдержать  такой  пост;  религии  достигли по  этой части немалою мастерства.

Дальше еще  будет  показано, как  мировым  религиям  удастся  сохранять  массы

своих приверженцев, даже если не происходит их большого и  быстрого роста. 
 

Укрощение масс в мировых религиях 

     Религии,  претендующие  на  универсальность, добившиеся признания, очень

скоро изменяют акцент в своей борьбе за души  людей.  Первоначально речь для

них идет о том, чтобы охватить и привлечь к себе всех, кого только возможно.

Они мечтают  о массе универсальной;  для  них важна каждая отдельная  душа,  и

каждую  они  желают заполучить.  Но  борьба,  которую  им  приходится вести,

постепенно  порождает  нечто вроде  скрытого уважения к  противнику с ею уже

существующими  институтами.  Они видят, как  непросто  им держаться. Поэтому

институты,  обеспечивающие единство  и устойчивость, кажутся им  все более

важными. Побуждаемые  примером  противников, они прилагают  все усилия,  чтобы

самим  создать  нечто подобное, и, если  им  это  удастся,  со  временем такие

институты становятся для них  главным. Они начинают жить уже  сами но  себе,

обретают самоценность и постепенно укрощают размах первоначальной борьбы  за

души. Церкви строятся таких размеров, чтобы вместить  тех верующих,  которые

уже  есть.  Увеличивают  их  число   осторожно  и   с  оглядкой,  когда  это

действительно оказывается необходимо.  Заметно  сильное  стремление  собирать

верующих по группам. Именно потому, что  их теперь пало много, увеличивается

склонность  к  распаду,   а  значит,  опасность,   которой  надо  все  время

противодействовать.

     Чувство  коварства массы, можно сказать,  в крови у  исторических  мировых

религий. Их собственные  традиции, на которых они учатся, напоминаю! им, как

неожиданно, вдруг  это коварство может проявиться. Истории массовых обращений

в их  же веру кажутся им чудесными, и они таковы на самом деле. В движениях

отхода от веры, которых  церкви боятся и потому преследуют,  такою рода чудо

обращается  против  них,  и  раны,  которые  они  ощущают  па  своей  шкуре,

болезненны и  незабываемы. Оба процесса бурный первоначальный рост и не менее

бурный отток  потом питают их постоянное недоверие  к массе.

     Они  хотели бы видеть нечто противоположное  ей послушную паству. Недаром

принято говорить о верующих как об овцах и хвалить  их за  послушание. Пастве

совершенно чуждо  то, что так важно для массы а именно стремление к быстрому

росту.  Церковь  довольствуется временной иллюзией равенства между верующими,

на  которой,  однако,  не  слишком строго настаивает,  определенной,  причем

умеренной плотностью и выдержанностью курса. Цель она предпочитает указывать

очень отдаленную, где-то в потусторонней жизни,  куда  вовсе не нужно тотчас

спешить,  пока  еще жив,  ее  еще  нужно  заслужить  трудом  и  послушанием.

Направление постепенно становится самым главным. Чем дальше цель, тем больше

шансов  на устойчивость.  Как будто бы непременный  принцип  роста заменяется

другим, весьма от него отличным: повторением.

     Верующие  собираются в определенных помещениях, в  определенное  время и

при помощи одних  и тех же действий  приводятся в состояние, присущее массе,

но состояние  смягченное; оно производит  на  них впечатление,  не становясь

опасным,  и  они  к   нему  привыкают.   Чувство  единства  отпускается   им

дозированно. От правильности этой дозировки зависит  устойчивость церкви.

     В   каких  бы  церквах или   храмах  ни  приучились  люди  к этому  точно

повторяемому  и точно отмеренному переживанию, им уже от него никуда не уйти.

Оно уже становится  для них таким же непременным, как еда  и все, что обычно