Философия техники

Отвергая как неверное положение, согласно которому техника, якобы, сберегает труд, О.Шпенглер видит существенную особенность человеческой техники, отличающую ее от техники животных «в том, что каждое изобретение содержит в себе возможность и необходимость новых изобретений». Дело в том, что каждое удовлетворенное человеческое желание вызывает к жизни тысячи других. Это свидетельствует о том, что душа человеческого хищника «ненасытна, его воля никогда не удовлетворяется — таково проклятие, лежащее на этом роду жизни, но также и величие его судьбы».

С точки зрения применяемых технических методов, по мнению О.Шпенглера, культуры можно подразделять на следующие три исторических типа. Это, во-первых, единая «культура вооруженной руки», которая существовала довольно долгое время и охватывала собой весь человеческий род в целом. Во-вторых, это многочисленные «культуры речи и предприятия», которые уже четко различались между собой и в которых «начинается противостояние личности и массы». И, наконец, в-третьих, это «высокие культуры», которые представляют собой собственно культуры, т.е. «культуры в узком и великом смысле слова» и которые «растут независимо друг от друга и одна за другой сдвигаются с Юга к Северу». Эти культуры появляются начиная с III тысячелетия до н.э., а применяющиеся в них технические методы берут свое начало в строительстве египетских пирамид и шумерских зиккуратов. Данные методы «рождаются далеко на Юге и знаменуют победу над тяжкой массой, затем они проходят сквозь творения китайской, индийской, античной, арабской и мексиканской культур, движутся к фаустовской культуре II тысячелетия н.э. на высоком Севере».278

Фаустовская или западноевропейская культура, будучи победой «над тяжкой проблемой чисто технического мышления», является самой насильственной, страстной и трагичнейшей из всех высоких культур. При ней «воля к власти подчиняет себе все континенты, охватывая, наконец, весь земной шар своими средствами передвижения и коммуникации. Она преображает его насилием своей практической энергии и неслыханностью своих технических методов». Поэтому неудивительно, что «фаустовский» человек стремится сам стать богом. А из данной фаустовской мечты проистекают, в свою очередь, все проекты машин, претендующие на реализа­цию «недостижимой цели Perpetuum mobile»279. И это понятно, ведь именно изобретение вечного двигателя возвело бы человека в ранг бога, поскольку оно было бы «окончательной победой над Богом и природой». Однако подобное безумие настораживает тех, кто совсем не одержим «этой волей ко всевластию» и находит ее даже дьявольской. Вот, собственно, почему «машин всегда боялись, считая их выдумкой дьявола». И тем не менее, именно при фаустовской культуре вместе «с появлением рационализма «вера в технику» делается чуть ли не материалистической религией: техника вечна и неприходяща, подобно Богу-Отцу; она освобождает человека, подобно Сыну; она просветляет нас, как Дух Святой. А молится на нее филистер прогресса — от Ламетри до Ленина».