Своеобразие комического в творчестве В.П. Аксенова

     Узнаваемость  героев оборачивалась «хрестоматийностью»: Таня и Кирпичников – не герои, ставшие мифом. Они – предельное выражение мифа, его стилистические фигуры. Аксенов одновременно пародирует миф и творит его, осознавая комизм мира, в котором живут герои, не понимающие всю иллюзорность их реальности.

     Писатель  осуществляет в финальной сцене  почти незаметный ход. В хабаровском аэропорту герой встречает инженера с соседнего рудника и вдруг спрашивает его, сколько километров до Луны. Услышав «да тысяч триста, что ли», Кирпичников смотрит на Таню и думает: «Недалеко. Плевое дело» [8, 169].

     В этот рассказ Аксенов с самого начала, до встречи героя с Таней, вводит Луну, которая трогала Кирпичникова за шею своими пальцами. Это не космическая Луна, к которой летают ракеты: это древняя, мифологическая Луна, во всей магической красе, намек на существование которой есть уже в названии рассказа.

     «Узнаваемость»  героев и «правдоподобность» ситуации отсылает нас к древнейшим мифам, тайнам человеческой души. Финал рассказа служит доказательством того, что  Аксенов работал в своем рассказе не с реальностью, а с мифом. Этот прием – финальный переход от «правдоподобия» к нереальности типичен для писателя и используется им во многих рассказах. Этим скрытым пародированием жизни, гротескным отображением черт персонажей, их поступков, тайной иронией над реальностью их существования, В. Аксенов достигает комического эффекта в рассказе «На полпути к Луне».

     Аксенов в своем творчестве часто прибегал к такой категории комического  как ирония. Это хорошо видно в  рассказе «Жаль, что вас не было с  нами»(1964). Здесь этот вид комического несет в себе жанроопределяющую функцию.

     Герой рассказа Миша Корзинкин, являющийся повествователем, хочет, чтобы вокруг был добрый мир, чтобы его друзья были счастливы, но каждый радостный всплеск эмоций и надежд Миши подвергается авторскому  сомнению. Позиция автора иронична. Автор жалеет героя, сочувствует ему, но практически каждый значимый поворот сюжетно – композиционной системы опровергает надежды и даже ощущения Корзинкина. Герой стремится к идиллическому существованию – автор не может скрыть иронической усмешки.

     Г.А. Шпилевая в своей статье пишет: «Универсализация иронии привела бы в конечном итоге к пародированию самого жанра идиллии, ослабление иронии – к серьезной идиллии. Но это  не входило в задачу автора. Идиллический пафос, пронизывает весь рассказ. В аксеновском рассказе идиллия демонстрирует пластичность, позволяющую переходить от серьезного варианта к ироничному» [80, 229].

     Особенность Миши Корзинкина в том, что он не просто стремится к гармонии, а вопреки всему фону рассказа ее ощущает. Авторская ирония, создающая комический эффект, заключается в этом рассказе в  несоответствии между трудной действительностью и легким в своей наивности и оптимистичности героем. Чем хуже ситуация, чем враждебнее действительность, тем счастливее главный герой. Так, комичен до абсурда момент в рассказе, когда Миша занимается самоуговором, доходящим до заговаривания, заклинания: «За что, не знаю, такого тихого человека, как я, выгонять из дому? Бывало, когда сижу в комнате у калорифера и читаю книги по актерскому мастерству, когда я вот так совершенствуюсь в своей любимой профессии, слышно, как вода из крана капает, как шипит жареная картошка, ни сцен, ни скандалов никому не мешаю» [3, 567]. Это с одной стороны ориентация на разговорную речь, а с другой ссылка на героя идиллии, который, не замечая неприятностей, «играет» в мире гармонии. Еще одним доказательством этого является счастливая дружба с гениальным скульптором Яцеком Войцеховским и любовь к «нашей мировой звезде» [3, 573] Ирине Ивановой.

     Иронизируя над героем и его действительностью Аксенов добавляет комизма и в то, как осуществляются желания Корзинкина: он хочет ощутить радость общения с прекрасной природой – и он тут же переносится из холодной Москвы в солнечный Крым. В рассказе красота Крыма дана не только через ощущения Миши, но и со ссылками на популярные издания, кинокадры: «Он все полз и полз вниз, как вдруг туман отстал от нас, и внизу, во всю ширину, как в панорамном кино, открылся перед нами рай земной. Это просто было что-то удивительное – синее море почти от неба и знакомые по открыткам склоны зеленых гор» [3, 575].

     Говоря об идиллическом тоне рассказа, Шпилевая в своей статье отмечает, что его создает неодаренный скульптор Яцек, а неудачливый маленький артист Миша. Она называет Войцеховского рефлектирующим героем: «Года два назад в Доме журналистов кто-то болтал, что Яцек почти гений, а если еще поработает, так и вообще гением сделается, но сейчас он не работал и даже не смотрел на своих уродов. Кажется, он был в     оцепенении» [3, 569]. Шпилевая делает акцент на то, что герой идиллии, обязательно, - «маленький  человек» [80, 229].

     Мы помним, что Корзинкин сам называл себя «маленьким человеком, сохранившим «рыцарский пыл и благородство». Он даже иногда сравнивает себя с животными. Эти сравнения он распространяет и на своих друзей и знакомых. Таким образом, замещение людей животными создает иронию, присущий рассказу вид комического.

     Например, Миша, вспоминая, говорит о себе «…опять же возвращаюсь домой тихо, без сцен, тихо стучусь и прохожу в квартиру бесшумно, как кот… и, поджав хвост, двинулся к Кропоткинскому метро, по пустой   улице» [3, 567]. Или в описании Войцеховского, «Яцек шел по другой стороне улицы Горького, медленно двигался, как большой усталый верблюд» [3, 568]. Когда режиссер Барков пригласил Мишу на роль Конюшки, и, приехав в Крым, Миша, как кот, испытал чувство  ненависти к собаке Рексу, «с глазами лживыми и коварными»[3, 580].Когда Рекс зарычал, из палатки ювелира высунулся человек и осведомился: «Кто сказал «Ры?..» Вы, молодой человек?» [3, 580]. Ирина Иванова напоминает герою «эдакую модную птичку в высоченных сапогах на тоненьком каблуке и коротеньком пальтишке, озябшую, с красным носиком»[3, 589]. Академика Никанорова Корзинкин называет Тараканом Таракановичем и Букашкиным-Таракашкиным. 

     Неунывающий герой все равно счастлив и доволен малым. Например, он рад своим новым иорданским брючкам или, скажем, тому, что директором автобазы оказался его сослуживец и Миша может теперь попросить бесплатно машину для съемок. Это ущербное счастье советского человека и пародирует Аксенов, комически изображая все его «успехи и достижения».

     По мнению Шпилевой, позиция автора в рассказе выявляется следующим образом: «Субъектные формы авторского сознания вступают с внесубъектными в противоречивые отношения: то, что герой говорит, и то, как он оценивает отношение к себе других персонажей, не совпадает с объективно изображенным. Это, с одной стороны, создает резерв для иронии. С другой стороны, указанное противоречие формирует определенное построение всей сюжетно-композиционной системы. Мише Корзинкину приходится либо не замечать неприятных (неаркадских) ситуаций, либо истолковывать их как положительные. Отсюда следует сбалансированное построение сюжетно-композиционной системы» [80, 230].

     Сквозь нарисованную идиллию в рассказе смотрит неумолимая действительность, комизм проглядывает через серьезный ритм жизни героев. Аксенов компенсирует внешнее неблагополучие, искренней верой героев в счастье, чаще всего через образ Корзинкина. В драматической ситуации Миша с жаром заявляет, что поедет или в Арктику, или в Африку, или в Целиноград, где его друг нашел свое счастье. Во время отсутствия денег Миша рисует Яцеку картину гастрономического изобилия в Столешниковом переулке: «Вина эти – шерри-бренди, камю и карвуазье, баккарди, кьянти и мозельвейн – в разнообразных заграничных бутылках мелькали в окнах роскошного этого переулка, и вместе со снегопадом мягкой сахарной пудры, с клубами кухонного пара из кафе «Арфа»…» [3, 568]. Это великолепие не раздражает Корзинкина, а компенсирует ему радость от созерцания этой картины. И наоборот, когда герой перестает верить в собственное счастье, это компенсируется композиционно:  «… разевая от молодого счастья рты, вышагивал отряд курсантов с «Витязя» [3, 590]. Когда происходящее трудно компенсировать чем-либо, герои удаляются от действительности: «Не знаю чем кончился спор курсантов с Геростратом, потому что мы с Ириной пошли уже к поезду» [3, 592]. Если же и герой, и другие персонажи одновременно ощущают Мишино несчастье: «Вокзал хмуро высился над нами, а перед его чудовищным портиком и высоченным шпилем, перед длинными колоннадами мы казались себе маленькими и несчастными. Таксисты провожали нас ироническими взглядами» [3, 589], то для сохранения равновесия Миша тут же обязательно увидит что-либо приятное и обрадуется. В этом и проявляется авторская ирония по отношению к такому герою, к такой действительности. Комичен не сам персонаж, а его наивный взгляд на мир и сама жизнь, в которой он существует.

     В рассказе особое место занимают античные мотивы: это образ Крыма, Герострат, храм, посвященный Афине. Герои вспоминают «Ифигению в Авлиде», цитируют Пушкина, говорят о фильмах Антонио Феллини. Этот культурный контекст нужен автору для создания атмосферы всемирного счастья,  всеобщего духовного родства.

      Идиллия особо ярко показана в кульминации рассказа: «А мы сидели, шумно пируя, словно рыцари и прекрасные дамы под закопченными сводами нормандского замка. Мы делили голубой огонь и перловку и бросали кости нашим собакам. Боже мой, думал я, смертные люди!.. Что же делать? Может быть, верить друг в друга, в то, что соединило нас сейчас здесь.… Ведь мы же все должны друг друга утешать, все время одобрять… устраивать вот такую веселую кутерьму, а не подкладывать друг другу свинью и не ехидничать» [3, 591-592]. В этой сцене помимо этого присутствует и ирония, которая существует в организации художественного времени. Временная перевернутость и некоторые слова Корзинкина заставляют задуматься о том, так ли все это было, не нафантазировал  ли герой?

     Таким образом, можно сделать вывод, что в рассказе «Жаль, что вас не было с  нами» авторская ирония, как вид комического, обращен против идиллического героя и его реальности. Комизм достигается постоянным напоминанием писателя о том, что идиллия в современной Аксенову действительности возможна лишь в сознании людей, а не в существующей жизни.

     Особое  место в ряду произведений В. Аксенова занимает рассказ «Маленький кит – лакировщик действительности»(1964), написанный в виде исповеди.

     Повествование  в рассказе ведется от лица главного героя по имени Анатолий. Мы узнаем, что рассказчику необходимо "совершить" телефонный звонок значительному лицу. По мере развития сюжета как-то постепенно ощущается все большая условность звонка. Он становится своеобразным способом существования героя: «Еще я думал., что  в голове у меня одна суета, не до приключений мне сейчас и не до романтики, как я хочу спокойствия, а спокойным за целый день я был только среда фанерных чудовищ "Мира фантазий» [7, 179].

     На  фоне этой условности возникает реальный мир маленького мальчика Вани по прозвищу Кит и его отца. Кит сам выстраивает свою детскую реальность, населяя ее волшебными существами, сказочными героями, животными. Анатолий  подстраивается под этот мир, и сын принимает его в свою игру, сложнее дело обстоит с мамой мальчика. Она нарушает законы этой реальности, называя Кита Ваней, не понимает всей важности для него этих, как ей кажется мелочей.

     Комизм  рассказа возникает из общения сына и отца. Например, вызывает смех наделение мальчика различными прозвищами, одно из которых стало равноценным имени: «Сначала он показался мне сосиской в бульоне, и я сказал об этом жене.…Подумав об этом в полминуты, жена заметила, что это вряд ли очень эстетично. Тогда я придумал другое сравнение — Кит.… Ну, мало ли какие прозвища я давал ему впоследствии. Он был Кусакой и Вашкиным, а однажды получил такую сложную фамилию — Чушкин-Плюшкин-Побрякушкин-Раскладушкин-Ложкин-Плошкин, — но все эти прозвища постепенно отходили, забывались, а оставалось одно, главное — Кит» [7, 173].

     Добрый  юмор пронизывает моменты общения  Кита с отцом, его по детски наивные, и в тоже время иногда какие-то по философски непонятные высказывания: «Раз, два, три, восемнадцать, одиннадцать, девять, — взялся он считать огоньки и вдруг воскликнул: — Смотри, луна!

     — Знаешь, — вдруг встрепенулся он, — на луну летает пилот Гагарин.—  Да, — сказал я.— Знаешь, — сказал он, — ни Гагарин, ни Титов, ни Терешкова, ни Джон Глен...Задумчивая пауза.— Что? — спросил я.— ...ни Купер в  рот и в нос ничего не берут, — закончил он свою мысль» [7, 174].

     Ирония  над существовавшей действительностью  проскальзывает в рассуждениях Анатолия о сыне и его детском придуманном  мире: «…Ведь он ничего еще не знает. Он не знает, что мир расколот на два лагеря. Он не знает, что такое мир. Мы обозначили уже... худо-бедно, но мы уже обозначили почти все явления, окружающие нас, мы соорудили себе наш реальный мир, а он сейчас живет в удивительном, странном мире, ничуть не похожем на наш» [7, 175]. Это сожаление, понимание Аксеновым всей иллюзорности жизни, которую придумали для людей и которую пусть не четко, но осознает главный герой.

     Кит пытается уяснить для себя кто  злой, а кто добрый, тем самым  тоже поделив мир пополам, но в  то же время он пытается найти в  самом плохом сказочном персонаже только хорошее, а когда этого не получается, отвергает такую реальность: « Индийскую сказку о слоненке он отверг. Когда мы дошли до того места, где слоненка за хобот ухватил крокодил, он закричал, выхватил книжку и швырнул ее на пол.— Неправда! — он даже покраснел. — Этого не было! Это плохая сказка!» [7, 180]. Все сказки, окружающий его мир, он пытается организовать по модели собственной семьи. Когда Анатолий читает ему сказку «Волк и семеро козлят», Кит, рассматривая картинки, объясняет увиденное: «— Вот коза-мама, — говорит он, — несет молоко. Вот козлята-детки играют. Наивный, он не знал законов драматургии и спокойно открыл следующую страницу, где зверски намалеванный волк тащил в свою страшную пасть беленького козленка.— А вот козленок-папа, — сказал Кит, показывая на волка, — он играет с деткой. Самым спокойным образом он организовал козлиную семью» [7, 180].