Литературно-эстетическая и социально-политическая парадигма творческих исканий отечественной поэзии 60-90-х гг. XX века

Сегодня, через несколько десятилетий, когда происходит осмысление значения феномена «оттепели» для русской культуры, используется целый ряд альтернативных наименований для рожденного им поколения: «младшие дети Системы», «последние идеалисты», «невоевавшие романтики», «подснежники», «Поколение Двадцатого съезда», - этимологическую основу которых в равной мере составляют временной и мировоззренческий факторы. Все термины-заменители возникли в результате выделения и осмысления существенных составляющих концепции личности «шестидесятников», в основе которой лежит искренняя вера в незыблемость основ советской системы; они ратовали за восстановление ленинских норм партийной и государственной жизни и «...сражались с призраком Сталина при помощи призрака Ленина» (Евтушенко Е.А., 1998, с. 13). «Младшие дети Системы» искали точку опоры в традиционных советских утопических представлениях, которые связывались с понятиями «революция», «Октябрь», «коммунизм». Представители этого поколения были последними романтиками и последними идеалистами, поскольку уповали на наступление разумного и справедливого государственного устройства без коренного изменения существующей системы. «Шестидесятники» верили в собственные силы и чувствовали себя способными преобразовать мир посредством творчества. «Оттепель» встретила у них полное приятие. Писатели, появившиеся в то время на литературной арене, заметно отличались от своих предшественников. Им было что сказать: то ли слова надежды, то ли призыва. Их появление было стремительным. Новое поколение выросло в душном воздухе косной эпохи, но теперь наступил период настоящих битв, и бунтовщиков объединяли необыкновенно крепкая солидарность и преданность общему делу.

Концепция личности, созданная новым поколением авторов, является ключом к пониманию нового художественного сознания, которое начало кристаллизироваться с развитием «оттепели». Расхождения с предыдущими представлениями заключались в том, что писатели не награждали своих персонажей ни исключительной биографией, ни качествами выдающейся личности, напротив, они стремились придать судьбе героя черты всеобщности. Происходил перенос акцента с вопроса о взаимоотношении личности и государства (социальный аспект) на внутренний мир и личностные качества отдельного человека (нравственный аспект), который имел принципиальное значение для всей русской литературы последующих десятилетий.

Авторы-«шестидесятники», вопреки навязываемому соцреалистической эстетикой представлению о советском человеке как о цельной, внутренне завершенной личности, привели в литературу молодого рефлексирующего героя (данный тип личности интересовал «эстрадную» поэзию и «молодежную (исповедальную) прозу»). Писателям было важно, чтобы читатели увидели в художественных образах собственное отражение, приняли близко к сердцу тревожащие их проблемы. Возникла необходимость создания ситуации доверительного общения, где искренность являлась бы главной нравственной ценностью. Поэтому в качестве ведущей формы текстуальной организации была избрана исповедь, позволяющая максимально сконцентрировать и полнее выразить авторские эмоции, в результате чего возникал эффект непосредственного контакта читателя с героем произведения. Исповедальность стала одной из ведущих характеристик литературы 60-х гг.

Горизонты художественного мира исповеди, все крупные и общие планы изображения, динамика событий определяются видением героя-рассказчика. Причем семантика художественного мира исповеди такова, что это - пространство и время «ровесника века». Здесь органически сливаются два временных масштаба - судьба человека и судьба века. Человек в своем сознании ни на миг не отрывает себя от общественных ценностей. Но в то же время он протестует против стандарта, защищает свое право быть самим собой и распоряжаться своей судьбой. Герои-«шестидесятники» скептически относятся к предшествующим знаниям, не принимая готовых истин, стремятся самостоятельно найти ответы на мучительные вопросы. Они устанавливают отношения паритетности между человеком и временем. Происходит возвращение к первоначальному, идеальному смыслу отношений между личностью и социумом, индивидуальной судьбой и историей, который предполагался социалистической утопией.

Новое поколение авторов волновал вопрос о самоценности личности, развитости (неразвитости) личностного начала в современном человеке. В центре размышлений стоял подчеркнуто нецельный герой, потерявший жизненные ориентиры, находящийся в остром конфликте с окружающей действительностью. Так, для персонажей «молодежной» прозы и лирических образов «эстрадной» поэзии типичным является состояние глубокого духовного кризиса, выразившееся в разладе с миром и самим собой. Герои мучительно переживают открывшуюся правду и требуют бескомпромиссной моральной перестройки общества.

Нравственно возвышает художественные образы мотив внутреннего суда над собой, когда звучит голос «больной» совести. Так, например, в стихотворениях А.А. Вознесенского «Плач по двум нерожденным поэмам», «Автопортрет», «Мадригал» лирического героя мучает вина за растраченный впустую талант, за то, что он предал и не воплотил в жизнь юношеские мечты. В поэтических исповедях Е.А. Евтушенко («Какое право я имел...», «Проклятье, я профессионал...» и др.) мотивы «больной» совести чередуются с попытками обоснования зыбкости, размытости своей ценностной позиции («Пролог», «Два города»). Цельность становится у лирического героя синонимом ограниченности, а противоречивость - свидетельством глубины и многогранности. При этом противоречивость натуры («Я разный - / я натруженный и праздный. // Я целе- / нецелесообразный» («Пролог», Евтушенко Е.А., т. 1, 1997, с. 268)) сказывается и на противоречивости эстетической («Хочу искусства разного, / как я!» (там же, с. 269)) и нравственной («Пусть уж лучше мечусь / до конца моих лет // между городом Да / и городом Нет!» («Два города», Евтушенко Е.А., 1998, т. 2, с. 282)) позиции. В стихотворении Е.А. Евтушенко «Монолог голубого песца» лирический герой терзается из-за нравственной слабости, неспособности достичь духовной свободы, преодолеть обывательскую привычку к покою и комфорту и страх перед тем, кто сильнее. Вместе с тем поэт утверждает, что постоянное чувство вины - обязательное достоинство настоящего художника. Поэт возвышает творческого человека благодаря его способности терзаться из-за чужих грехов и не находить прощения самому себе («Предощущение стиха»).

Немаловажным для обрисовки нравственного облика представителя «оттепельного» поколения является его отношение к таким понятиям, как «дружба» и «искренность». В советскую эпоху одной из приоритетных составляющих общественно-личностных отношений являлся лозунг «человек человеку - друг, товарищ и брат», заданный «Моральным кодексом строителя коммунизма». В нем идеологически ценностными и значимыми для социализма были понятия «друг», «товарищ», реализующие установку внедряемого мифа о коммунизме. В период «оттепели» формировалось деидеологизированное понятие товарищества, которое нашло наиболее яркое воплощение в творчестве «шестидесятников». Понятие «дружба» в художественных текстах Б. Ахмадулиной, Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Окуджавы,

В. Аксенова получает противопоставленные идеологическому дискурсу обертоны - братство, родство, близость (реже - знакомство, приятельство). Расширение смысловых параметров и многоплановая реализация в художественных текстах позволяет рассматривать его как концепт.

Способность к настоящей дружбе в среде «шестидесятников» понималась как важнейшее человеческое качество, которое предполагало также наличие искренности, честности, готовности к самопожертвованию. Дружеские узы представлялись прочнее государственных. «Дружба - эмоция, оккупировавшая 60-е, - стала источником общественного мнения» (Вайль П., Генис А., 1996, с.70). «Шестидесятники» отменили принятую в повседневной жизни дистанцию между людьми, в их взаимоотношениях ценился вольный, часто подчеркнуто фамильярный контакт, который расценивался как протест против задавленности, закомплексованности.

После разгрома «оттепельного» движения пути многих представителей поколения «последних романтиков» разошлись: кто-то выбрал конформизм, кто-то - дисседентство, кто-то - «внутреннюю» эмиграцию; однако впоследствии практически все они с ностальгией вспоминали о своей сплоченности и особой атмосфере, которая царила в стране в те годы. А.А. Вознесенский, восстанавливая в памяти «...до печёнок продирающий, жадный, нетерпеливый озон надежд, душевный порыв страны, дроглую капель на Сущевской ... волнение перед Политехническим...», остро жалеет об «...общем воздухе, об общем возрасте...» (Вознесенский А.А., 1998, с. 242). Они знали, что в совокупности представляют собой целое поколение. «Мы чувствовали себя вместе... - утверждает О. Ефремов. - И каждый чувствовал душой, телом, локтем, нервами: я не один» (Ефремов О., Крымова Н., 1978, с. 4). О подобном единстве говорит и Е. Евтушенко: «Существует какая-то нить, связывающая нас и поныне, и этой нити никому не разорвать - даже нам самим» (Евтушенко Е.А., 1989, с. 203).

Романтика выступала в те годы синонимом свободы. Уже сам либеральный характер «шестидесятнического» движения с учетом его исторического контекста включал в себя элемент бунтарства. Это был порыв к свободе; собственная сила вызывала ликование, перераставшее в безудержное веселье, не имевшее под собой достаточных оснований. Л. Аннинский определил атмосферу «оттепели» как «празднично-наркотическую» (Аннинский Л., 1996, с. 334): жизнь была насквозь пронизана юмором (показателен в этом отношении расцвет жанра комедии в кинематографе); в стране царили «оптимизм без основания», «романтизм без почвы, смех без причины», «веселье зачарованного духа» (там же). Мучительным был выход из праздничной эйфории, обнаружившаяся утопичность «шестидесятнического» мировоззрения стала трагедией поколения, разрушив его романтическую мечту о построении социалистического государства.

Период «оттепели», осмысляя терминологию Р. Якобсона, можно назвать эпохой поэтической инспирации: «советский ренессанс», как всякий новый социально-художественный цикл, начался с активизации лирики, так как из-за своей обостренной чуткости именно она первая улавливает происходящие в мире сдвиги и перемены. Лирическая экспансия наблюдается, как правило, при смене культурных эр - в этом отношении «оттепельный» поэтический бум является закономерным, поскольку к временному отрезку с середины 50-х до конца 60-х гг. можно применить понятие культурно-исторической эпохи. Раскрепощенная атмосфера, открывшаяся возможность бунта создавали флёр упоительной свободы. И эта особенность эпохи ярко выразилась в поэзии. Обострившееся чувство времени, оживающая активность личности порождали потребность высказать собственную оценку происходящего, вследствие чего лиризм с его повышенной субъективностью стал основной характеристикой художественного дискурса «эпохи шестидесятых».

На начало «оттепели» приходится рождение нового, «четвертого» поколения русских поэтов, которое было неоднородным по своему составу: его сформировали участники группы Л. Черткова (Г. Андреева, А. Сергеева, В. Хромов, С. Красовицкий, О. Гриценко, Н. Шатров), поэты-«лианозовцы» (Г. Сапгир, И. Холин, Вс. Некрасов, Я. Сатуновский), представители «ленинградской» поэзии (Е. Рейн, И. Бродский, А. Кушнер, Д. Бобышев, А. Найман, Г. Горбовский), организаторы объединения СМОГ (Л. Губанов, Н. Алейников) и, наконец, поэты-«эстрадники», самыми известными среди которых были Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина, Р. Рождественский. Такое многообразие художественных направлений позволяет современным исследователям выдвинуть концепцию «бронзового века» русской литературы, особенно поэзии (1950-1980 гг.), как периода подъема и расцвета, сопоставимого с «золотым» и «серебряным веком». Однако некоторые литературоведы, занимающиеся изучением литературной ситуации в России второй половины XX столетия, прямо связывают творческий подъем с художественными достижениями неофициального искусства (например, В. Кулаков). Его представителями в 50-60-е гг. являлись «лианозовцы», «чертковцы», «смогисты»; духовно близкие им ленинградские поэты. Главная заслуга этих авторов заключается в том, что они смогли в известных исторических условиях сохранить отношение к художественному творчеству как к самоценному явлению духовной жизни, они стремились расширить диапазон наследуемых и развиваемых современной литературой традиций за счет освоения открытий различных течений, школ и групп модернизма, а также предшествующей реализму «архаики». Своей важнейшей задачей авторы считали спасение русского литературного языка от омертвения.

Однако В. Кулаков расценивает вклад поэтов-«шестидесятников» в развитие русского стихотворного искусства как совершенно незначительный. Между тем именно они занимали главное место в культурном пространстве тех лет и в восприятии современников. В начале «оттепели» наибольшей популярностью пользовались стихи Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Р. Рождественского, Б. Ахмадулиной, ставших лидерами поэтической группы, называемой «эстрадниками», «громкими» поэтами, часто «шестидесятниками». Последний термин требует некоторых оговорок, поскольку понятия «шестидесятничество» и «эстрадная поэзия» «соотносятся как общее и частное» (Прищепа В.П., 1999, с. 33).

В единый «поколенческий» ряд можно включить поэтов-традиционалистов (Е. Евтушенко, Р. Рождественский, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина, Н. Матвеева, Ю. Мориц, В. Высоцкий, Б. Окуджава) и «детей Ахматовой» - И. Бродского, А. Наймана, Е. Рейна, Д. Бобышева, Г. Горбовского, начинавших в ранние 60-е гг. и представлявших собой «ленинградскую» ветвь русской поэзии. Участникам СМОГа во главе с Л. Губановым были близки идейно-эстетические искания «эстрадников». Таким образом, вполне резонно назвать поэтов-«ленинградцев» и «смогистов» «младшими шестидесятниками».

Основной характеристикой лирики поэтов-«эстрадников» являлась публицистичность. Мир их чувств открыто ориентировался на гражданское направление. В поэзии «шестидесятники» видели прежде всего акт гражданского поведения. Главными для них стали немедленный отклик на важнейшие события современности, их эстетическое осмысление. В результате поэзия превратилась из эстетического факта в явление общественного сознания. В этом заключаются достоинство художественного процесса 50-60-х гг. и его слабость, связанная с недооценкой эстетической природы искусства: часто расширение сферы дозволенного в литературе происходило за счет художественности. Однако «шестидесятники» значительно расширили горизонты гражданского переживания, придав ему глубоко личный характер, привнеся в него общечеловеческий, гуманистический пафос.

В творчестве «эстрадных» поэтов мощным художественным фактором стал пафос эстетического «воспоминательства», восстановления, поскольку было сильным ощущение разрыва традиции, потери культурной памяти. Развивались неомодернистские тенденции: «все либеральное шестидесятничество по сути - неомодернизм» (Кулаков В., 1999, с. 70). Для некоторых их них были важны прямые и опосредованные контакты с классикой «серебряного века» (ученичество А. Вознесенского у Б. Пастернака, культ А. Ахматовой и М. Цветаевой в поэзии Б. Ахмадулиной). «Громкая лирика» наследовала традиции русского футуризма и постфутуристической советской поэзии 20-х гг. с ее пафосом комсомольской романтики, ориентируясь в первую очередь на конструктивизм и позднего В. Маяковского, от которого она получила сильнейшие творческие импульсы, переняв его гражданственность, придающую личному значение всеобщего, а общее переживающую как личное. «Оголенность» чувств, суровая правдивость изображения, бесстрашие видения в стихах «эстрадников» отсылают к ближайшим предшественникам - поэтам фронтового поколения.