Интегральная социология Питирима Сорокина

квантификации».

      Сам Сорокин  критикует  исследователей  и  историков  за  «…вербальный

квантатизм»[49]:  «великая  революция»,  «мелкие  и  отдельные  беспорядки»,

«сравнительно бескровные», «очень жестоко», «долго», «большие  грабежи»  …»,

однако, сам также  допускает  подобные  ошибки.  Особенно  это  заметно  при

классификации второго и третьего аспектов.

      То,  что  Сорокин  более  четко  классифицировал,  например  колебания

насилия и  жестокости  и  дал  каждому  классу  определенную  количественную

оценку, то как, в таком случае,  четко  и  так  же  «строго»  количественным

образом определить такие понятия  Сорокина,  как  «незначительное  насилие»,

«….{насилие} в большом размере», «масштабное» и «тотальное» насилие? В  чем,

например,  конкретная  «количественная»   разница   между   «масштабным»   и

«тотальным» насилием? Одно лишь различие в особенностях свержения власти  (в

местных  центрах   при  «масштабном»  и  центральной  власти  в  «тотальном»

насилии) не проясняет картину, а дополнительно приведенные  Сорокиным  такие

характеристики как «без серьезных социальных эффектов»  в  первом  случае  и

«приведение к серьезным социологическим последствиям»  во  втором,  сами  по

себе  требуют  дополнительного  пояснения,  как  количественно  и   «строго»

дифференцировать  «серьезность»  и  «несерьезность»   социальных   эффектов,

какими индикаторами (следуя логике Сорокина) мы можем их оценить?  По  сути,

здесь необходимы такие же «классификации»,  только  уже  для  использованных

Сорокиным не вполне четко очерченных понятий.

      Что касается классификации Сорокина по «…пропорции населения,  активно

включенного в нарушение (за и против)», необходимо отметить следующее.

      Во-первых,  никакой  пропорции  нет,  так  как  Сорокин,  в  сущности,

классифицирует  количество  лиц,  «произведших»,  «совершающих»   нарушение.

Пропорция предполагает определенное  отношение,  в  данном   случае  Сорокин

выбирает количество людей,  поддерживающих  нарушение  («за»)  и  количество

людей, настроенных против нарушения («против»). Следовало бы  придерживаться

выбранной стратегии и указывать именно эти общности, причем не просто какие-

то  их  количественные  характеристики,  а  именно  отношение   (пропорцию),

выраженное также количественно. Кроме того, возможно, было бы  более  верным

выяснить процентное отношение каждой группы населения, условно  обозначенной

как группа  «за»  и  группа  «против»,  по  отношению  к  общему  количеству

населения исследуемых населенных «зон нарушения», ведь  кроме  вышеуказанных

групп следует выделить и население настроенное  нейтрально  по  отношению  к

«нарушению».

      Во-вторых, возможно ли говорить  о  разделении  таких  приведенных  им

классов, как, например, 2 и 5, 1 и 5, 1 и 3, 2 и  4  и  т.д.  ,  если  любая

«большая общность» («большой массив населения»,  «все  активное  и  взрослое

население») не может сама по себе, аморфно, «произвести нарушение», в  любом

случае,  в  этой  группе  будут  присутствовать  лица,   или   группа   лиц,

спровоцировавшая  и  организовавшая  на  «нарушение»   представителей   этой

«общности».

        В-третьих,   какими   количественными   характеристиками    отделить

употребляемые  Сорокиным  понятия  «несколько  лиц»,   «небольшая   группа»,

«большая общность», «большой массив»? Возникает уже упомянутая по  отношению

к третьему из четырех аспектов проблема.

      Возможно, указанные  мною  недочеты  совершенно  незначительны,  кроме

того, возможно в  оригинале  (3  том  «Социальной  и  культурной  динамики»,

вышедший  в1937   году)   со   свойственной   Сорокину   скурпулезностью   и

методичностью он более подробно,  чем   представлено  в  интерпритации  И.А.

Голосенко, описывает  классификации и  индикаторы  нарушений.  К  сожалению,

пока нет возможности изучить его центральный труд американского  периода  на

русском  языке.  Это  позволило  бы  обсуждать  возникающие  проблемы  более

конкретно.

      В течение пяти лет Сорокин обрабатывал  добытые  трудом  многих  людей

материалы и данные, пытаясь  установить  между  ними  причинную  и  значимую

логическую  корреляцию.  Каковы  были  итоги  проведенного  им  глубочайшего

исследования?

      В первую очередь Сорокин подтверждает высказанную им еще в  1927  году

в статье  «Обзор  циклических  концепций  социально-исторического  процесса»

(журнал «Social forces»)[50]  гипотезу о том, что  «Существование  постоянно

повторяющихся идентичных циклов, будь то эволюция  всего  мира  или  история

человечества, не доказано.  Следовательно  соответствующие  теории  были  бы

заблуждением»[51]. Подтверждение выглядит  следующим  образом:  «…определить

периодичность  в  пульсации  внутренних  нарушений  каким-либо  механическим

аршином ни по двадцатилетним,  ни  по  столетним  периодам  невозможно».[52]

«…модные теории, которые пытаются интерпритировать социокультурные  процессы

с помощью механических принципов и описывать определяющую  периодичность  их

являются неверными». Они  не  утвердили  себя  в  поле  исследований,  «как,

впрочем, и в других» направлениях»[53]

      Второй вывод  Сорокина  касается  причин  флуктуаций  (увеличения  или

уменьшения) нарушений.  Он приходит к  заключению,  что  выделяемые  многими

учеными  общественные  условия  и  отношения   (неудачные   войны,   «плохие

материальные условия», нищета, обогащение,  политическое устройство и  т.п.)

играют роль «вторичных факторов» при происхождении, увеличении и  уменьшении

социальных нарушений, усиливая или ослабляя, расширяя или концентрируя их.

      Пытаясь определить причину появления процессов  социальных  нарушений,

он  приводит  «гипотезу  транзита».  Суть  ее  такова.  «Гипотеза  транзита»

раскрывает происхождение флуктуации и пики роста социальных нарушений.

      Внутренние социальные нарушения есть одна из форм  имманентной  борьбы

«интегральных»,   «неинтегральных»   и   «полуинтегральных»   элементов   за

очередное лидерство в обществе и  культуре.  Центральная  причина  появления

социальных   нарушений   в   неизбежном    имманентном    изменении    любой

социокультурной  системы, когда ее  доминирующие  формы,  достигнув  предела

своих потенциальных возможностей, «лимита» начинают клониться  к  упадку,  а

идущие им на смену формы еще только складываются.

      Исходным условием «извержения»  социальных  нарушений  Сорокин  считал

«неустроенность» социальной или культурной или обеих вместе систем,  однако,

определяющую роль в его построениях оставалась за  значимостью  ценностей  и

их систем, т.е. за культурной системой. «Неустроенность определялась им  как

расшатанность, несовместимость, некристаллизованность» либо  как  главных  и

духовных  ценностей,  так  и  социальных  отношений,  либо  только   главных

духовных ценностей. Когда какая-либо  социокультурная  система  вырабатывает

свой  предел  прочности,  она   ясно   начинает   демонстрировать   признаки

дезинтеграции и входит в стадию  транзита,  которая  характеризуется  бурным

ростом социальных нарушений, приближающим пик социальных нарушений,  который

может быть острым и не  очень  острым,  в  зависимости  от  того,  насколько

«стихийное  протекание  «транзита»  можно  сделать   более   управляемым   и

целесообразным.

      Еще одним важным выводом можно отметить следующее:»…плохо или  хорошо,

но силы, провоцирующие  социальные  нарушения,  работают  в  разных  странах

одновременно в виде раскрывающегося веера».[54]

       Несомненным  достижением  третьего  тома  «Социальной  и   культурной

динамики»  является  то,  что   автору   удалось   обнаружить,   как   много

предубеждений существует и в обыденном  сознании,  и  в  науке  относительно

социальных нарушений.

       Первое  предубеждение:  социальные  нарушения  суть  ненормальные   и

случайные  процессы.  Сорокин   утверждает:   «нарушение   есть   нормальное

проявление  жизненных  процессов  социальных  групп…  социальные   нарушения

оказываются также необходимыми, как и социальный порядок.[55]

      Второе предубеждение  утверждает   предопределенность,  наследственную

склонность  одних  наций   и  народов   к  порядку,  других  –  к   анархии,

социальным конвульсиям. Однако, выводы Сорокина  однозначны:  «Все  нации  в

равной степени склонны к порядку и его нарушениям  соответственно  времени».

Количественные различия  между  народами  в  этом  отношении  есть,  но  они

ничтожно малы»[56]

       Третье  предубеждение  касается   «солнечного   прогноза»   прогресса

цивилизации 20 века», на что Сорокин не без оснований возражает:  «Двадцатый

век будет наиболее кровавым и турбулентным периодом и, следовательно,  одним

из жестоких и негуманных  в  истории  Западной  цивилизации  и,  возможно  в

хронике человечества в целом»[57]

      Определив  общие  теоретические  основы  и  выводы  теории  социальных

нарушений, необходимо вкратце  коснуться  двух  конкретных  форм  нарушений,

которые,  собственно  и  были  центральными  в  творчестве   Сорокина.   Это

революция и война.

       Здесь  необходимо  сразу  уточнить  одну   деталь.   Революция   есть

социальное  нарушение   внутреннего   порядка   со   всеми   присущими   ему

характеристиками.  А  войну  Сорокин  определяет  как  социальное  нарушение

внешнее.

      Самый известный труд Сорокина по  исследованию  революции  «Социология

революций»  (1925,  Филадельфия).  Также  сведения   о   русской   революции

содержатся в его «Листках русского дневника» (1924 г.).  Здесь  он  выделяет

«три типические фазы» революции: «Первая обычно  очень  кратковременна.  Она

отмечена радостью  освобождения  от  тирании  старого  режима  и  ожиданиями

обещаемых реформ. … на смену ей приходит вторая, деструктивная фаза… И  если

случается, что торнадо второй  фазы   не  успевает  до  основания  разрушить

нацию, то  революция  постепенно  вступает  в  свою  третью,  конструктивную

фазу».[58]

      В «Социологии революций» Сорокин выделяет  2  цикла  входе  революции:

период «освобождения» и период «обуздания». В этой работе  он  подчеркивает,

что в основе  любых  революционных  движений  в  обществе  лежит  подавление

базовых инстинктов-пищеварительных, сексуальных,  инстинктов  собственности,

самовыражения, самосохранения и многих других.

      Проблемы революций и войны рассматриваются  Сорокиным  практически  во

всех трудах,  посвященных  исследованию  кризиса.  Это,  в  первую  очередь,

«Социальная и культурная динамика», а также «Кризис нашего времени»  (1941),

«Человек и общество в беде» (1942), «Забытый фактор войны» (1938),  «Причины

и  факторы войны и мира» (1942) и «Перспектива  и  условия  мира  без  войн»

(1944).

      Очень интересной представляется работа П.А. Сорокина  «Забытый  фактор

войны».  В  ней  автор,   критикуя   принцип   «множественной   каузации»для

объяснения причин войны  американских  социологов  (Хаксли,  Стэмпа,  Форда,

Солтера  и  др.),   подчеркивает,что   «…немногие   теории   причин   войны,

приведенные выше, если вообще хоть одна из  них,  учитывают  соответствующий

фактический  материал  о  войне  для  проверки  ценности  этих  теорий»[59].

Иллюстрируя  свое  изложение  рядом  цифр  и  кривых   из   «Динамики»,   он

рассматривает и доказывает свою гипотезу, которая «…усматривает  необходимый

и непосредственный  фактор войны … в стабильном  или  расшатанном  состоянии

всей   сети   социальных   отношений   и   системы   культурных    ценностей

взаимодействующих  сторон.»[60],  кроме  того  он  объясняет   возникновение

такого количества теорий различных социологов, опирающихся на  множественный

принцип  причин  войны:  «Если  состояние  отношений  и  культурной  системы

аморфно и нестабильно, достаточно малейшего повода,  чтобы  вызвать  военный

взрыв»[61], а также предлагает «лекарство от войны» - им «…реально  являются

все действия и меры,  которые  работают  на  рестабилизацию  и  реинтеграцию

современной  расшатанной   системы   социальных   отношений   и   культурных

ценностей».[62]

      И если в своих ранних работах, посвященным перспективам войны и  мира,

он  довольно  пессимистически  относился  к   возможности   продолжительного

мирного  периода,.  то  уже  в  своей  более  поздней  работе   «Условия   и

перспективы мира без войны», напечатанной в 1944 году статье в  журнале  The

American Jornal of Sociology можно найти: «Что  касается  нашей  современной

культуры, мы пришли к  точке,  в  которой  рациональные  силы  почти  готовы

действовать. Они могут создать новые социокультурные рамки… Когда  эта  цель

будет достигнута, утопия прочного мира станет реальностью».[63]

       Таким  образом,  можно  заключить,  что  войны  и   революции   имеют

одинаковую сущность, они лишь проявляют себя на разных уровнях: революция  –

следствие  дезинтеграции  общей  системы  ценностей   какого-либо   общества

(внутренний  процесс),  война  –  следствие  дезинтеграционных  процессов  в

отношениях каких-либо двух или более обществ (внешний  процесс  для  каждого

из них).  Кроме  того,  «Характерно,  что  война  стимулирует  революцию,  и

наоборот.»[64] .

                 Теория истории и социокультурной динамики.