Масса и власть

подробно будет  сказано в связи с исследованием темы приказа. 

Власть и скорость 

     Скорость,  о которой может  идти речь  в связи с проблемой власти,  это

скорость,  позволяющая  настичь и  схватить. И  в  том  и  в  другом  случае

образцами для  человека служили животные. Умению настигать он учился у быстро

бегающих хищников, особенно у  волка. Умению схватить, внезапно прыгнуть его

могли  научить  кошки; достойными зависти и восхищения в этом  искусстве были

лев,  леопард  и  тигр. Хищные птицы соединяли  оба  умения:  и настигать, и

хватать. Когда  хищная птица парит одиноко и  не скрываясь, а  потом издалека

устремляется  на  добычу, мы наблюдаем  этот  процесс во  всей  яркости.  Он

подсказал человеку такое  оружие,  как стрела, давшая ему  в  руки на долгое

время самую  большую скорость: своей стрелой человек как бы устремляется  к

добыче.

     Вот  почему эти животные с давних  времен  служат и символами  власти. Они

олицетворяют  собой богов, предков властителей.  Волк был предком Чингисхана.

Сокол-Гор божество египетского фараона. В африканских империях лев и леопард

священные  животные  царских родов.  Из  пламени,  на котором сжигалось тело

римского императора, вылетал в небо орел как воплощение его души.

     Но  быстрей всех  во все  времена   была молния.  Суеверный страх   перед

молнией, от  которой  нет никакой  защиты,  распространен  повсюду. Монголы,

рассказывает  францисканский  монах  Рубрук  *,  посланный  к  ним Людовиком

Святым, больше всего на свете боятся грома и  молнии. В грозу они  удаляют  из

своих юрт всех чужаков, сами закутываются в черный  войлок и  прячутся  так,

покуда  она  не пройдет. Персидский  историк  Рашид,  находившийся  у  них  на

службе, сообщает, что монголы остерегаются есть мясо животного,  пораженного

молнией, более  того, они боятся к нему приблизиться. Множество разнообразных

запретов  у  монголов служит тому,  чтобы умилостивить молнию.  Рекомендуется

избегать всего,  что могло  бы ее  вызвать.  Зачастую молния главное  оружие

самого могущественного  бога.

     Ее  внезапная вспышка  среди темноты  действует как откровение. Молния

настигает и  озаряет. По ее особенностям люди пытаются  судить о воле  богов.

Какой она имеет  вид и в каком месте неба возникает? Откуда она берется? Куда

направлена? У  этрусков  разгадкой  этого  занимался  особый  разряд  жрецов,

которые потом  у римлян стали называться "фульгураторы".

     "Власть  повелителя,--говорится  в  одном   древнем  китайском   тексте,

подобна молнии, хотя и уступает ей в мощи" *. Удивительно, как часто  молния

поражала  властителей. Рассказы  об этом не всегда бывают достоверны. Однако

показательно  уже  само желание  увидеть здесь  связь.  Известий  такого рода

много у римлян и у монголов.  Для обоих  народов характерна вера в верховного

небесного бога, у  обоих  сильно  развито  представление  о  власти.  Молния

рассматривается здесь как  сверхъестественное повеление. Она  поражает того,

кого  должна  поразить.  Если  она поражает властителя,  значит, она послана

властителем  еще  более  могущественным.  Она  служит  самой  быстрой,  самой

внезапной, но при этом и самой наглядной карой.

     В   подражание ей человек  создал  и  свое особое  оружие  огнестрельное.

Вспышка и  гром  выстрела из  ружья и  особенно из  пушки вызывали  страх  у

народов,  которым  это оружие  было  неведомо:  оно  воспринималось ими  как

молния.

     И  прежде люди всячески старались  сделать себя быстрейшими   из животных.

Приручение  лошади  и образование конницы  и ее  наиболее  совершенной  форме

привели  к  великому историческому  прорыву  с Востока.  В  каждом  сообщении

современников  о  монголах  подчеркивалось, насколько  они  были  быстры. Их

появление  всегда  было  неожиданным,  они  возникали  так  же внезапно,  как

исчезали, и  вновь вырастали будто из-под  земли. Даже поспешное бегство  они

могли  обернуть  атакой:  стоило  подумать,  что  они  бежали,  как  ты  уже

оказывался ими  окружен.

     С  тех  пор физическая скорость  как свойство власти всячески  возрастало.

Излишне останавливаться  на ее проявлениях в наш технический  век.

     Что   касается  хватания,  то  с   ним   связан   особый  вид  быстроты

разоблачение. Перед  тобой безобидное или покорное существо, но сдерни с него

маску  под  ней  окажется враг. Чтобы  оказаться  действенным,  разоблачение

должно быть внезапным. Такого  рода  скорость  можно  назвать драматической.

Настигать приходится лишь в небольшом, ограниченном пространстве, здесь этот

процесс  сконцентрирован.  Засада   как  средство   маскировки   известна  с

древности,  ее  противоположность  разоблачение.  От  маски  к  маске  можно

добиться   решающих  перемен  в   отношениях   власти.   Притворству   врага

противопоставляется собственное притворство. Властитель приглашает военных и

гражданскую знать  к  себе  на  пир. Вдруг, когда  они меньше  всего ожидают

враждебных действий, их всех убивают. Смена  одного положения  другим  точно

соответствует прыжку из засады. Быстрота процесса  доведена до крайности; от

нес одной зависит  успех замысла. Властитель, хорошо знающий  свое собственное

постоянное притворство, всегда  может  подозревать его  и в  других.  Всякая

быстрота,  чтобы  их опередить, кажется ему  дозволенной  и необходимой.  Его

мало трогает,  если  он набросится на невиновного:  в общей  сущности  масок

можно  и  ошибиться. Но его  глубоко заденет,  если  из-за  промедления враг

ускользнет. 

Вопрос и ответ 

     Всякий  вопрос есть  вторжение. Используемый  как  средство  власти,  он

проникает словно нож в тело спрашиваемого. Известно, что там можно найти; но

хочется непосредственно  прикоснуться к  найденному. С  уверенностью  хирурга

кто-то добирается  до твоих внутренних  органов.  Он поддерживает  в своей

жертве жизнь,  чтобы  побольше о  ней узнать.  Это хирург  особого рода,  он

работает, сознательно  вызывая местную боль. Он раздражает определенные части

жертвы, чтобы  достоверно узнать о других.

     Вопросы   рассчитаны на ответы:  если  ответа не  следует,  они   подобны

стрелам, пущенным в воздух. Самый невинный вопрос изолированный, не влекущий

за собой  других. Спрашиваешь незнакомого  про какой-нибудь дом. Тот тебе его

показывает.  Ты удовлетворяешься  этим ответом и идешь дальше своей дорогой.

На какой-то миг  ты  задержал  незнакомца. Ты заставил его что-то вспомнить.

Чем ясней и  убедительней его ответ,  тем быстрее  он освобождает человека. Он

дал, что от него ожидали, и больше тебе с ним видеться незачем.

     Но  задавший  вопрос может этим  не удовлетвориться  и начнет  спрашивать

дальше.   Если   вопросов  становится  слишком  много,  они  скоро  вызывают

неудовольствие  спрашиваемого.  У  него не  просто отнимают  время, с каждым

ответом он еще  немного раскрывает себя. Это может быть какой-нибудь пустяк,

лежащий  на поверхности,  но незнакомец  вытянул его из тебя насильно. И  он

связан с чем-то другим, более сокровенным и гораздо  более  для тебя важным.

Неудовольствие, которое ты ощущаешь, скоро перерастает в недоверие.

     Ибо  с каждым вопросом у спрашивающего   возрастает ощущение  власти; это

поощряет его  расспрашивать все  дальше и дальше. Отвечающий подчиняется  тем

больше,  чем   чаще   он  поддается   вопросам.  Свобода  личности  здесь  в

значительной  мере  связана  с  возможностью  защищаться от вопросов.  Самая

сильная тирания  та, что даст право задавать самые  сильные вопросы.

     Умен  такой ответ,  который  кладет  конец вопросам. Тот, кто может  себе

это позволить, задаст встречный вопрос; среди равных это испытанное средство

защиты.  Кому положение не позволяет задавать встречных вопросов, тот должен

либо дать исчерпывающий  ответ, выложив таким образом  все, чего от него хочет

другой, либо как-то  хитро уклониться от дальнейшего проникновения. Он может

польстить, признать физическое  превосходство спрашивающего,  так что у того

не будет нужды  самому  его демонстрировать. Он может  перевести разговор  на

другое,  о  чем спрашивать  интереснее  или  выгоднее. Если  он  знает толк в

притворстве,  он может выдать себя  не за  того.  Тогда вопрос, так сказать,

переадресуется  другому,  он  же сам  объявляет  себя  некомпетентным,  чтобы

отвечать.

     Если  конечная  цель  вопросов  расчленение,  то  первый  вопрос  подобен

прикосновению.  Прикасаются  затем  ко многим  и  разным  местам.  Там,  где

оказывается   меньше   сопротивления,   происходит   внедрение.  Извлеченное

откладывают в  сторону, чтобы  пустить в  дело потом; им не пользуются тотчас

же.  Надо сначала  добраться  до чего-то,  определенного заранее. За вопросом

всегда  кроется  хорошо  осознанная  цель.  Неопределенные  вопросы,  вопросы

ребенка или  дурака, не имеют силы, от них легко  отделаться.

     Опаснее  всего, когда требуются ответы  краткие,  сжатые. Тогда трудно, а

то  и  вовсе  невозможно убедительно  притвориться  или  ч  нескольких словах

выдать  себя за другого.  Самый грубый способ  защиты прикинуться глухим или

ничего  не  понимающим.  Но это  помогает только,  если разговор ведется  на

равных.  Вопрос  сильного  к  слабому  может  быть поставлен  письменно  или

переведен.  Тогда  ответ  на  него  становится еще  обязательней. Его  можно

подтвердить документально, и противник может на пего сослаться.

     Человек,  беззащитный внешне, может  прикрыться  доспехами внутренними:

такими  внутренними  доспехами против  вопроса  является  тайна. Она  подобна

второму,   более   защищенному  телу,  (крытому   внутри  первого;   попытка

приблизиться  к ней  чревата  неприятными  сюрпризами. Тайна  выделена  среди

остального как нечто более плотное  и укрыта мраком,  осветить  который дано