Контрольная работа по "Философия"

Анзьё толкует, мне кажется, с полным основанием, двух персонажей [ сна  ] как 

[психические]представления: Якоба  Фройда, как дедовского образа  и Филиппа как последнего [сводного]  брата [Зигмунда]Фройда, как образа отеческого.

[  И ] это потому, что, как  всем известно, Филипп, родившийся  в 1836 году, сам 

[лишь] на год моложе матери  Фройда и что товарищами для  игр у Фройда были дети Эмануэля, старшего брата Филиппа. La Mere morte в сновидении имеет вид деда с материнской стороны на его смертном одре 3 октября 1865 года, Зигмунду в то время было  девять с половиной лет. Итак,  горе матери должно было сказаться на отношениях  между Амалией Фройд и её сыном. Комментаторы его сна удивлялись неверному датированию, не исправленному Фройдом. Будто бы он его видел лет в 7 или в 8, то есть за полтора – два года до смерти [своего]деда c материнской стороны, что невозможно. Здесь [комментаторы]ограничиваются исправлением ошибки, не задаваясь более вопросами. Со своей  стороны я склонен считать этот ляпсус [с датировкой]откровением, он [ ляпсус]приводит меня к выводу, что речь идёт не о горе с материнской стороны, а о предшествующем горе. Значительное расхождение в ошибке – от полутора до двух лет отсылает меня тогда к другому горю матери: горю по младшему брату Фройда Юлиусу, родившемуся, когда Зигмунду было 17 месяцев ( почти полтора года) [  и ] умершему, когда ему [ Зигмунду] было 23 месяца ( почти два года). Отсюда [и]двойное объяснение: двое  (или трое)персонажей [  сна    ] суть Якоб[    и ] Филипп или Якоб, Филипп и Филиппсон – сын Филиппа, Юлиус, потому  что в 1859 году, когда Фройду было  три года, он опасался, что его мать опять беремена как няня и как бы Филипп не засадил её [ мать – как «засадили» в тюрьму вороватую няню]в сундук, или                                               

«засадил» или, грубо говоря,   « в [      неё] засадил».

Замечу здесь, кстати, почему юного , растлителя, сына консьержки или, рассказавшего  о половых отношениях звали Филиппом.. Это Филипп совокупляется с Амалией , и это Филиппсон ( Юлиус) позволяет Зигмунду понять связь между соитием, деторождением и смертью… Юлиус будет объектом забвения имени художника Юлиуса Музена, на которое Фройд ссылается в письме  к Флиссу от 26 августа 1898 года. Мозен- Мозес – Моисей, мы знаем продолжение, а также настойчивость Фройда [ в том, чтобы сделать] Моисея египтяниным, то есть говоря прямо -не сыном Амалии и Якоба, а [сыном] консьержки или,  в крайнем случае - Амалии и Филиппа. Это также проливает свет на покорение Фройдом Рима, если вспомнить, что он цитирует Тита  Ливия по поводу инцестуозных снов Юлия Цезаря.

Я лучше понимаю значимость этого  возраста, 18 месяцев, в творчестве Фройда. Это возраст его внука, играющего  в катушку (La Mere morte – воскресшая мать), который в два года умрёт и будет причиной сильного горя, хоть и скрываемого.  Это также возраст , когда Сергей Панкеев мог бы наблюдать первосцену.

Анзьё делает два наблюдения, которые  сходятся с моими собственными выводами. Он указывает, на примере предсознательной проработки Фройда, на близость между

[взглядами] Фройда и Биона,  который выделял, наряду с любовью и ненавистью , знание как третью премордиальную референнцию психического аппарата- поиск смысла. Наконец, он заключает, что следует считать подозрительной настойчивость Фрейда по сведению присущей данному сновидению тревоги, тревоги  [по поводу] death of mother, [сведение этой тревоги] к другим вещам.

 У нас остаётся только  одна невостребованная гипотеза, гипотеза орального [объектного] отношения. Другой сон, связанный со сном о «милой матери», отсылает нас к нему [ оральному отношению    ] , там,  где мать появляется живой: сон о Трёх Парках. В этом сне мать Фройда готовит «knodel» и,  пока маленький Зигмунд хочет их съесть, она предлагает ему подождать до тех пор, пока она не будет готова( « речь неразборчива», добавляет Фройд).

Ассоциации в этом отрывке касаются, как известно, смерти. Но ниже, в отрыве о анализа сновидения, Фройд возвращается к нему, чтобы написать: « Мой  сон  о Трёх Парках – это сон о голоде, совершенно ясно,  но он возвращает потребность в пище  к тоске ребёнка по материнской груди, и оный [ сон] использует невинный интерес, что б скрыть под ним [другой интерес] , [интерес] , который  не может проявить себя открыто». Несомненно,  и как отрицать, что  [  и] контекст приглашает нас к тому же, но здесь также следует проявить подозрительность. О чём следует прежде всего задуматься, так это о тройном образе женщины у Фройда, воспроизведённом в «Теме о трёх шкатулках»: мать, супруга ( или любовница), смерть. В последние годы много говорилось о цензуре любовницы, моя очередь указать на цензуру, тяготевшую над. La Mere morte. Над матерью гробового молчания.

Теперь наша трилогия завершена. Вот  мы [и] снова возвращаемся к метафорической потери груди, связанной с Эдиповым комплексом или с фантазией  первосцены и с фантазией La Mere morte. Урок La Mere morte [состоит] в том, что она также должна однажды умереть, чтобы другая женщина была любима. Но эта смерть должна быть медленной и сладкой, чтобы воспоминание о её любви не стёрлось и питало бы любовь, которую она великодушно отдаст той, которая займёт её место.[Green –animal-i].

 Итак, мы замкнули круг. В  последствии он обретает ещё  большее значение. Я давно знал  эти сновидения [Фройда], так же как и комментарии, которые им были даны. И то и другое были записаны во мне как значимые следы воспоминаний о чём – то, что смутно мне казалось важным, хоть я  [ и ] сам не знал ни как, ни почему. Эти [ памятные] следы были реинвестированы речью некоторых анализантов, которых в данный момент, но не ранее, я смог услышать. Их речь позволила мне заново открыть [для себя] письмо Фройда, [моя ли] криптомнезия  прочитанного сделала меня  проницаемым для слов моих анализантов? В прямолинейной концепции времени эта гипотеза верна.  В свете же  последствия верной является другая. Как бы там ни было, в концепции последействия нет ничего более таинственного, чем этот предварительный статус [ уже] записанного смысла, который пребывает в психике в состоянии ожидания [часа ] своего откровения. Так как речь идёт именно о « смысле», без коего ничто не может быть записано в психике. Но этот невостребованный смысл не обретает по –настоящему значения прежде, чем будучи разбужен реинвестицией, возникающей совсем в другом контексте. Что же это за смысл такой? Смысл утраченный и [вновь]  обретённый. Было бы слишком приписывать его, [смысл уже ]  этой до-значительной [психической ] структуре, и в его, [смысла ] , новообретении [в последствии] – гораздо более от обретения. Быть может, [до-значимый смысл есть] смысл потенциальный, которому не хватает аналитического – или поэтического ?- опыта, чтобы стать смыслом истинным.