Контрольная работа по "Философия"

В той клинической картине, которую  я здесь [описал]  могут сохраняться остатки злого объекта, [как] источника ненависти, [но] я полагаю, что тенденции враждебности – вторичны, а первично – материнское имаго, в коем [имаго] оная [мать] оказалась безжизненной матерью в зеркальной реакции [её ] ребёнка, поражённого горем материнского объекта. [Всё] это ведёт нас к [дальнейшему] развитию гипотезы, которую мы уже предлагали. Когда условия неизбежного разделения матери и ребёнка благоприятны , внутри Я происходит решающая перемена. Материнский объект, как первичный объект слияния, стирается, чтобы оставить место инвестициям собственно Я, [инвестициям],  на которых [и ]основывается его личный нарциссизм, [нарциссизм] Я,

отныне способного инвестировать  свои собственные объекты , отличные от первичного объекта. Но это стирание [психических  представлений о ] матери не заставляет её действительно изчезнуть. Первичный объект становится рамочной структурой Я,, скрывающей негативную галлюцинацию матери. Конечно, психические представления о матери продолжают существовать и [ещё] будут проецироваться внутрь этой рамочной структуры, на ещё[ экранное] полотно [психического] фона, [сотканное из] негативной галюцинации первичного  объекта.

 Но это уже не представления  – рамки, или, чтобы было  понятнее, [это уже не]представления,  в которых сливаются [психические] вклады матери и ребёнка. Иными словами, это [уже] более не те представления, коих соответствующие аффекты носят характер витальный, необходимый для существования младенца. Те первичные представления  едва ли заслуживают названия [психических] представлений. То была [такая] смесь едва намеченных представлений, несомненно,  более галюнацаторных, чем [собственно] представленческих,  [такая их смесь] c аффективными зарядами, которую почти можно было бы назвать аффективными галлюцинациями. То было также верно в ожидании чаемого удовлетворения, как и в состояниях нехватки. Оные [состояния нехватки], если они затягивались, сопровождались эмоциями гнева, ярости, [а] затем – катастрофического отчаяния.

Однако стирание материнского объекта, превращённого в рамочную структуру, достигается в тех случаях, когда любовь объекта достаточно надёжна, чтобы играть эту роль [психологического] вместилища [для] пространства представлений. Оному пространству[психических представлений] более не угрожает  коллапс; оно может справиться с ожиданием и даже временной депрессией, ребёнок ощущает поддержку материнского объекта , даже когда её здесь больше нет. Рамки предлагают в итоге гарантию материнского присутствия в его отсутствие и могут быть заполнены всякого рода фантазиями, вплоть  до фантазий агрессивного насилия включительно, которые [уже] не представляют опасности для этого вместилища. Обрамлённое таким образом [психическое] пространство, образующее приёмник для Я, отводит, так сказать, пустое поле для [последующего его] занятия эротическими и агрессивными инвестициями в форме объектных представлений. Субъект никогда не воспринимает эту пустоту [психологического поля], так как либидо [всегда уже] инвестировало психическое пространство. Оное [ психическое пространство] , таким образом, играет роль примордиальной матрицы будущих инвестиций.

Однако, если такая травма,  как  белое горе [матери], случится прежде, чем ребёнок смог создать [себе] достаточно прочные [психические] рамки, то внутри Я  не образуется доступного психологического места. Я ограничено рамочной структурой, но тогда в последнем случае оная [структура] отводит  [для Я] конфликтное пространство, пытаясь удержать в плену образ матери, борясь с её исчезновением, с тоской попеременно наблюдая, как оживают то памятные следы утраченной любви, то [следы воспоминаний] переживания потери, которые, [оживая], рождают впечатление болезненной [душевной] пустоты. Эти чередования воспроизводят очень давний конфликт первичного вытеснения, неудачного в той мере, в которой стирание примордиального объекта [ещё] не было переживанием приемлемым или принятым по обоюдному согласию обеих сторон – прежнего симбиоза мать – дитя.

Дискуссии на тему антагонизма между  первичным нарциссизмом и первичной  объектной любовью, быть может, беспредметны. Всё зависит от выбранной точки зрения.

То, что третье лицо, наблюдатель, может  констатировать первичную объектную  любовь [ребёнка к матери] сразу  же [после рождения] – [этот факт] оставляет  мало места для спора. И напротив, трудно себе представить,  каким образом, эта любовь, сточки зрения ребёнка  не была бы нарциссической [любовью].Несомненно, спор затуманивается различием значений,[ вкладываемых в понятие] первичного нарциссизма.  Если этим термином хотят обозначить первичную форму [объектного]  отношения, когда все инвестиции исходят от ребёнка –то [такое определение], пожалуй, отличается [даже] от ауто –эротизма, который уже избрал [себе] определённые эрогенные зоны на теле младенца – [и] тогда точно существует первичная нарциссическая структура, характерная для начальных форм инвестиции. Но, если название первичного нарциссизма оставлять за достижением чувства единства [с матерью], которое появляется [у ребёнка] после фазы преобладания фрагментации, - тогда первичный нарциссизм и объектную любовь следует понимать как два различных способа инвестиции с противоположной полярностью. Cо своей стороны, я здесь вижу два последовательных момента нашей мифической конструкции психического аппарата. Я склонен думать, что  самый ранний первичный  нарциссизм смутным образом охватывает все инвестиции, включая первичную объектную любовь, и даже то, что можно было бы симметрично назвать первой объектной ненавистью, поскольку именно [это] первичное субъектно-объектное неразличение [и] характеризует [этот ранний] тип и [это раннее] качество инвестиций. И , таким образом, [только] после того, как разделение [матери и ребёнка] свершилось, [тогда] и можно по праву противопоставить более поздний первичный нарциссизм как означающий единство инвестиций  Я,- [ противопоставить, как инвестиции] противоположные объектным инвестициям.

Чтобы дополнить это описание, я  добавлю, что предложил различать  первичный  позитивный нарциссизм и  ( связанный с Эросом), стремящийся  к единству  и к идентичности , и негативный первичный нарциссизм ( связанный с разрушительными влечениями), последний манифестируется не в ненависти по отношению к объекту – оная [ненависть] вполне совместима с замыканием первичного нарциссизма [на себя], но в тенденции Я к разрушению своего единства и в стремлении [Я] к нулю. Клинически это проявляется чувством пустоты.

То, что мы описали под названием  комплекса La Mere morte, позволяет нам понять провалы [в остальном] казалось бы благополучного развития. Мы присутствуем при   неудачном опыте сепарации- индивидуализации ( Малер), когда юное Я, вместо того, чтобы создать [психическое] вместилище для последующих за разделением [с матерью] инвестиций, упорствует в удержании первичного объекта, вновь и вновь переживая свою потерю, что влечёт за собой, на уровне спутанного с объектом первичного Я, чувство нарциссического истощения, феноменологически выражающегося в чувстве пустоты, столь характерным для депрессии, которая всегда является результатом нарциссической раны с утечкой либидо. В этот момент как мы уже условились, всё либидо носит характер нарциссизма, так что эта либидозная утечка всегда будет нарциссической потерей, переживаемой на уровне Я.

Объект – «La Mere morte» ( в том смысле, что неживой, даже если никакой реальной смерти не было); и тем самым он увлекает Я за собой- к пустынной, смертоносной вселенной. Белое горе матери индуцирует белое горе ребёнка, погребая  часть его Я в материнском некрополе. Питать мёртвую мать – это значит поддерживать за печатью тайны самую раннюю любовь к примордиальному объекту, погребённому первичным вытеснением незавершённого разделения меж двух партнёров первичного слияния. (1-примечание).

--------------------------------------

Примечание:№ 1.

То, что я только что описал, не может не напомнить столь интересные идеи Николя Абрахама и Марьи Торок. Однако, даже если по многим  пунктам наши концепции совпадают, они, впрочем, разнятся по теме, которой я придаю большое значение, а именно – по клиническому и метапсихологическому  значению пустоты. Взгляды, которые я  пытаюсь изложить, вписываются в ряд долгих размышлений, в которых, попытавшись уточнить эвристическую ценность концепции негативной галюцинации и предложив  с Жан – Люком Донне понятие «белого психоза», в этой работе я пытался разъяснить, что я понимаю под белым горем. Можно было бы  резюмировать эти различия, указав, что нарциссизм является осью моих нарциссических построений, тогда как  Н. Абрахам и М. Торок озабочены, главным образом, отношениями между инкорпорацией и интроекцией, с эффектами крипты – термина, которого они являются  авторами.

-357- ( страница оригинала La Mere morte)

Мне кажется, что психоаналитикам  будет совсем не трудно признать в  описании комплекса La Mere morte знакомую клиническую картину, которая может, однако, отличаться от моей семиологии тем или иным симптомом. Психоаналитическая  теория разрабатывается на ограниченном числе наблюдений, [и поэтому] возможно 
, что я описал что- то, содержащее одновременно и черты достаточно общие, чтобы накладываться на опыт других [психоаналитиков], и черты своеобразные, свойственные [только тем] пациентам, которых я анализировал я сам.

Кроме того вполне возможно, что этот комплекс La Mere morte, структуру которого я возможно схематизировал, может встречаться в более рудиментарных формах. В таких случаях следует думать, что травматический опыт, на который я указывал, был пережит более мягко или позднее, [или] случился в тот момент, когда ребёнок был [уже] лучше готов перенести его последствия и был вынужден прибегнуть к депрессии более парциальной, более умеренной и легче переживаемой.

Возможно, удивляет, что я отвожу такую роль материнскому травматизму  в [тот] период [развития] психоанализа, когда [авторы] больше настаивают на превратностях  внутрипсихической организации  и когда [все гораздо] более осторожны [в оценке той] роли, которую играет [в нашей жизни] конъюктура. Как я указывал в начале этой работы, депрессивная позиция является теперь фактом, принятый всеми авторами, какие бы они не  давали ей объяснения. В тоже время, давно уже описаны депрессивные эффекты раннего разделения матери и ребёнка., [впрочем] без констатации однозначного соответствия между тяжестью травмы и   депрессивными проявлениями. Ситуация. [описываемая] в комплексе La Mere morte, не может быть ни сведена на уровень общей депрессивной позиции, ни ассимилирована с тяжёлым травматизмом реального разделения с [матерью]. В описанных мною случаях не было настоящего разрыва в преемственности отношений мать –дитя. Зато, независимо от спонтанного развития депрессивной позиции, имелся важный вклад матери, нарушавший ликвидацию депрессивной фазы, усложнявший конфликт с реальностью материнской дезинвестиции [и] ощутимый ребёнком достаточно, чтобы ранить его нарциссизм. Эта клиническая картина, мне кажется, соответствует взглядам Фройда на этиологию неврозов – в широком смысле слова, - когда психическая конституция  ребёнка образуется комбинацией его личных наследственных предиспозиций и событий раннего детства.

Фройд и La Mere morte.

Исходной точкой этой работы является современный клинический опыт, вышедший из творчества Фройда. Вместо того, чтобы поступить как принято, то есть поискать сначала, что в его творчестве подкрепляет новую точку зрения, я предпочёл поступить наоборот и оставить эту главу напоследок.

По правде говоря, вытеснение снялось у меня почти что в ходе моей работы, и я вспомнил впоследствии то, что у Фройда связано с [темой ] моего доклада. Мою фрейдистскую опору я нашёл не в « Горе и меланхолии», а в « Толковании сновидений».

В последней главе «Толкования сновидений», с [cамого] первого издания, Фройд рассказывает последний личный сон на тему пробуждения от сновидения.

Этот сон, называемый [сном ] о «милой матери» и это единственный, рассказанный им сон из [его] детства, единственный как в этом произведении, так и в его опубликованной переписке. В этом смысле душевная глухота Флисса сделала из него [ещё] одну из La Mere morte  Фройда после того, как он [Флисс]был его старшим братом. Дидье Анзьё, не без помощи предшествующих комментариев Евы Розенфельд и Александра Гринштейна, проделал замечательный анализ [психобиографии Фройда]. Я не могу здесь входить во все детали этого сна и весьма богатых комментариев, которым он отдаёт место.  Я ограничусь напоминанием, что его манифестное содержание изображало « милую мать», уснувшую со спокойным выражением [лица], перенесённую в спальню и уложенную в постель двумя (или тремя персонажами) с птичьими клювами». Сновидец просыпается с плачем и криком, разбудив в свою очередь. Речь идёт о тревожном сновидении, прерванном пробуждением. Анализ этого сна комментаторами, начиная с самого Фройда, недостаточно  подчёркивает, что речь идёт о сновидении, которое не могло сниться, о сне, который мог быть сновидением, у которого не могло быть конца и которое нужно было почти сконструировать. Кто из двоих или троих – главное сомнение-

присоединится к матери в  её сне? Сновидец, в  неопределённости, больше не может этого вынести, он прерывает [сновидение], убивая двух зайцев сразу: и своё сновидение и сон родителей. Детальный анализ сновидения, как Фройдом, так и его комментаторами, приводит к соединению двух тем: [темы]  смерти матери и [ темы ] полового сношения. Иначе говоря,  мы находим  здесь подтверждение моей гипотезе касательно отношений между La Mere morte и, фантазией первосцены и Эдиповым комплексом, пуская  здесь в ход, помимо объекта желания, ( двоих или троих)персонажей с птичьими клювами.

Ассоциации проливают свет на происхождение  этих персонажей, заимствованных из Библии [ в издании] Филиппсона. Исследование  Гринштейна  позволяет связать это

[психическое ]представление с  15- й   иллюстрацией из этой  Библии, подаренной 

[Зигмунду . Фройду его] отцом,  иллюстрацией которая [и ]  и  стала объектом сгущения.

На самом деле, на этой иллюстрации  изображены не ( первая ассоциация Фройда) боги с ястребиными головами,  но персонажи фараонов  Нижнего Египта, я подчёркиваю – Нижнего, тогда как  птицы венчают колонны кровати. Я думаю о важности этого сгущения, так как оно перемещает  птиц с кровати матери на головы персонажей, которых здесь двое , а не трое. Итак, мать возможно, наделена птицей – пенисом. Текст, параллельной иллюстрации, - стих  «Царь Давид следует за носилками ( Авенира)»,  [текст], который, как отмечает Анзьё, переполнен темами кровосмешения, отцеубийства [ и], братоубийства. Эту последнюю тему подчеркну особо.