Судьба Учредительного собрания

возражали, считая,  что,  поскольку  оборонительная  фаза  польско-советской

войны завершилась  убедительной  победой,  нет  необходимости  в  проведении

наступательной операции на территории Польши. Против  эсеров  и  меньшевиков

начались тогда  гонения,  -  их  называли  «шпионами  Антанты  и  Польши»,  с

которыми  не  следует  церемониться.  Теперь  их  обвиняли  в  стремлении  к

насильственному свержению  Советской власти.

Отвергая эти обвинения, ЦК  РСДРП  в  обращении  «Ко  всем  социалистическим

партиям, ко всем рабочим  и работницам» от 3 марта 1921  года  указывал:  «Мы

зовем рабочий класс  не свергать Советскую власть, а  добиваться изменения  ее

ошибочной и гибельной  для  революции  политики…  Мы  предостерегаем  рабочий

класс от совместных выступлений с теми общественными  классами  и  группами,

которые ведут вооруженную  борьбу против Советской власти и  хотят  свергнуть

ее для того, чтобы  захватить власть в свои руки и  сесть  на  шею  трудящимся

массам… Но рабочие должны помнить,  что  такое  свержение  Советской  власти

ведет к анархии, которая даст торжество темным силам  прошлого».

ЦК  РСДРП  и  ЦК  ПСР  дезавуировали  участие  ряда  членов  своих   партий,

находившихся в эмиграции, в состоявшемся в Париже в январе 1921 года  съезде

депутатов Учредительного собрания, который был собран по инициативе  кадетов

для обсуждения вопросов о замене  большевистской  диктатуры  демократическим

коалиционным  правительством.  В  специальном  извещении  местным  партийным

организациям  ЦК      ПСР  отмечал,  что   «не   берет   на   себя   никакой

ответственности как  засамый факт  участия членов  партии  в съезде  членов

Учредительного собрания  в  Париже,  так  и  за  те  постановления,  которые

приняты последним».  И  тем не  менее лозунг  «Вся  власть  Учредительному

собранию» прозвучал, хотя и безуспешно, в направленном Черновым  послании  к

кронштадтским   мятежникам,   который    те,    однако,    не    поддержали,

противопоставив ему  лозунг «Вся власть Советам,  а  не  партиям».  Под  этим

последним лозунгом и действовали меньшевики и эсеры  в  период  политического

кризиса начала  весны 1921 года.

  Восстание   в  Кронштадте,  конечно,  не  было,  как  потом  писал   Ленин,

«совершенно  ничтожным  инцидентом»,  от  которого  достаточно   отмахнуться

удовлетворение  экономических   требований   крестьянства.   В   1926   году

«Социалистический Вестник»(орган Заграничной делегации ЦК РСДРП) сообщал  об

имевших место в  конце февраля 1921 года переговорах  Ленина  с  меньшевиками

относительно условий  раздела  власти.  Об  этих  переговорах  писал  П.  Н.

Милюков. В переговорах  участвовали – от меньшевиков  А.  А.  Трояновский,  от

большевиков И. В. Сталин. Милюков пишет: «Получив доказательство  полномочий

Сталина, Трояновский  заявил ему, что меньшевики не войдут  в  правительство,

пока не будет  ликвидирован «социалистический эксперимент».  Сталин  отвечал,

что необходимость  такой ликвидации не вызывает сомнений,  что  и  сам  Ленин

совершенно убежден  в этом, и весь вопрос – в  методах  и  темпе  ликвидации,

так как спуск  невозможен без тормозов».

Подавив с огромными  материальными,  моральными  и  политическими  издержками

Кронштадский и другие мятежи начала весны 1921  года,  большевики  отстояли

свою монополию  на политическую власть, на основе которой  смогли затем в  той

или иной  степени  удовлетворить  трудящихся  города  и  деревни  известными

экономическими  уступками,  являвшимися  отступление  от  прежней   доктрины

непосредственного перехода  к  социализму  и  соответствующей  ей  политики,

нашедшей   наиболее   последовательное   выражение   в   системе   «военного

коммунизма». После  этого лидеры большевизма сочли  политическое соглашение  с

крестьянством  достигнутым и дальнейшего отступления от   претензий   на

монополию власти не допустили. К тому же сделать это  было не так уж трудно.

Падение авторитета  ПСР  и  РСДРП,  их  влияние  в  массах  продолжалось  (с

определенными колебаниями) в целом на  протяжении  всей  гражданской  войны.

Радикальных сдвигов  к лучшему, несмотря на некоторое  оживление  деятельности

этих партий, не произошло  и непосредственно  после  ее  окончания.  Объясняя

коренные  причины  такого  явления  уже  на  его  ранних  стадиях,   М.   А.

Спиридонова писала: «Правые эсеры и  меньшевики  были  разбиты  наголову  не

редкими репрессиями  и стыдливым нажимом, а своей  предыдущей  соглашательской

политикой. Массы  действительно отвернулись  от  них.  Губернские  и  уездные

съезды собирались стихийно, там  не  было  ни  разгонов,  ни  арестов,  была

свободная борьба мнений, спор  партий,  и  результаты  выборов  обнаруживали

всюду полное презрение  масс  к  соглашательским  партиям  правых  эсеров  и

меньшевиков. Они  погасли в пустоте».

Не учитывать данную оценку нельзя. Так же, как пройти  мимо  мнения  другого

активного участника  описываемых событий – члена  ПСР  Б.А.  Бабиной,  которая

имела возможность  вернуться к их осмыслению спустя много лет, уже  в  начале

80-х годов. На  излете своего жизненного пути, вместившего  и  «хождение»  по

сталинским лагерям, Бабина сформулировала свое итоговое  понимание  трагедии

Учредительного собрания: «Популярность эсеров в это время  (1917  год)  была

очень велика, мы собирали больше  всех  голосов.  В Учредительном собрании

эсеров было громадное  большинство.  И  если  бы  его  создали  вовремя,  не

затягивая  с  юридическими  тонкостями,  было  бы  гораздо   лучше.   Разгон

Учредительного собрания большевиками 5 января 1918 года  мы  восприняли  как

позор, хотя было понятно, что  момент  упущен.  Советы  уже  закрепились,  и

Учредительное собрание популярность потеряло. А что делать?  Революция  идет

своим шагом».

Не  игнорируя  факта  падения  авторитета  и  влияния  в  массах  эсеров   и

меньшевиков к  1921  году,  нельзя  забывать  и  другого:  социальные  корни

дальнейшего  существования  этих  партий    в   нэповской   действительности

имелись. Весь ее дух  и смысл был созвучен идее многопартийности. Не  хватало

терпимости.  В  данном  случае  –  у   большевиков.   в   результате   новую

экономическую политику  им  пришлось  осуществлять  в  одиночку,  однозначно

преломляя  ее  объективные   потребности   через   призму   своей   доктрины

социалистического строительства и соответствующей  практики  государственного

руководства восстановлением  и развитием народного хозяйства.

Последующие события  показали,  что  политическое  соглашение  большевиков  с

другими социалистическими  партиями могло бы  дать  серьезный  дополнительный

импульс к практическому  осуществлению нэпа, с одной  стороны,  и  выходу  из

состояния революционной  диктатуры – с другой. Взяв сразу же  после перехода

к нэпу курс на ликвидацию оппозиционных социалистических партий,  большевики

нанесли удар и собственной  партии, ибо в условиях монополии  власти не  может

существовать демократическая  правящая  партия.  Внутреннее  бюрократическое

перерождение ее становится в этом случае лишь вопросом времени.  Вот  почему

Ленина так волновали  проблемы нарастающей бюрократизации  государственных  и

партийных структур, что  нашло  отражение  и  в  его  последних  документах,

известных как его политическое завещание.

Таким образом, разгону  Всероссийского Учредительного собрания  суждено  было

стать поворотным событием в истории социальной революции 1917  –1921  годов,

которое   знаменовало   начало   гражданской    войны    внутриреволюционно-

демократического  лагеря  –   между   приверженцами   различных   толкований

социализма.    Было    положено    начало    разделению    и    трагическому

противопоставлению  того, что по  канонам  марксизма  должно  было  следовать

рука об руку: власть трудящихся, опирающаяся на авторитет  оружия для  защиты

завоеваний социальной революции от  буржуазно-помещичьей  контрреволюции,  и

демократия   для   трудящихся,    опирающаяся    на    авторитет    выборных

представительных  органов власти для защиты завоеваний  социальной  революции

от узкопартийных, узкоклассовых  претензий  на  неограниченное  политическое

господство. Еще за месяц до Октябрьского переворота Ленин  писал, что,  «если

есть абсолютно  бесспорный, абсолютно доказанный фактами  урок  революции,  то

только тот, что  исключительно союз большевиков  с  эсерами  и  меньшевиками,

исключительно немедленный  переход к Советам сделал бы  гражданскую  войну  в

России невозможной». Меньшевики и эсеры пришли к  этому  выводу  лишь  после

того,  как  очутились  в  состоянии  растущей   политической   изоляции   от

трудящихся. В свою очередь, большевики  и  левые  эсеры  не  воспользовались

случаем легитимации  Советской власти волей  социалистического  «большинства»

Учредительного  собрания,  прекратив  его  деятельность  до   окончательного

выяснения отношений  между соперничающими фракциями.

Вследствие взаимной несогласованности действий представителей  революционно-

демократического  лагеря был упущен исторический шанс внести в организацию и

деятельность  органов  Советской  власти  правовые   условия   политического

плюрализма, дающие социалистическим партиям равные возможности, в том  числе

и  гарантии  участия  оппозиционного  «меньшинства»  в  работе   местных   и

центральных  органов  власти  и   управления.   Важно   было   в   интересах

предотвращения монополии  власти в  руках  той  или  иной  партийной  фракции

узаконить   демократический   механизм   смены   политического   руководства

Советами. Однако  большевики,  оказавшись  у  власти,  частично  не  успели,

частично не захотели  заранее  связывать  себя  какими-либо  обязательствами

перед оппозиционным  «меньшинством», постепенно превращая  Советы  в  придаток

своей партийной  организации и  контролируемых  его  функциональных  ведомств

(наркоматы, главки  и так далее).

Можно, конечно, объяснить  поползновения  отдельных  лидерств  большевизма  к

диктатуре чрезвычайными  условиями  кризиса,  в  котором  находилась  страна.

Труднее объяснить  их  непримиримость  к  другим  социальным  партиям  вскоре