Стилевая роль пародии в романе «Нортенгерское аббатство»

Письма давали Джейн Остен бесценный материал для её романов. И хотя ни в одном  из них не найти рассказа о войнах или революциях, а действия никогда не выносятся за пределы Англии, влияние происходящего вокруг особенно ощутимо, например, в последнем её романе «Доводы рассудка», где немало моряков, только что вернувшихся на сушу после военных действий, отличившихся в сражениях, плававших в Вест-Индию.

Однако Остен  не считала себя компетентной подробно писать о военных действиях и начавшейся колониальной экспансии Англии. Сдержанность – черта не только творческого облика Остен, но и неотъемлемая часть её жизненной позиции. Остен происходила из семьи с сильными английскими традициями: в ней умели глубоко чувствовать и переживать, но в то же время были сдержанными в проявлении чувств.

Её литературная биография явно разделяется на две  части, два периода. Она начала писать рано, написала цикл «Ювеналия», эпистолярный роман «Леди Сьюзен», ранние варианты поздних романов «Сьюзен», «Первые впечатления» и «Элиноир и Мэриан». Литературная работа продолжалась до 1803 года, когда Остен было двадцать восемь лет. Потом следует длительный перерыв и к творчеству она возвращается лишь в 1811 году, когда ей было уже тридцать шесть лет. Она переписывает «Элиноир и Мэриан» и издает в 1811 году под названием «Рассудок и чувствительность», с тех пор взяв «Автор «Рассудка и чувствительности» как свое литературное имя. Она переписывает «Первые впечатления» и это её самый известный роман «Гордость и предубеждение», вышедший в 1813 году. Далее она пишет новые романы (у них нет ранних вариантов) – «Мэнсфилд-парк», «Эмма», «Убеждение». Последний роман считают автобиографическим, в нем идет речь о трудной любви девушки, которой было уже двадцать восемь лет, к морскому офицеру. Она выкупает рукопись «Сьюзен» и переписывает как роман «Нортенгерское аббатство». Последние годы она больна и пишет иногда карандашом в постели. Джейн Остен умерла в июле 1817 года, не дожив нескольких месяцев до сорока двух лет. Она жила в городах Стивентоне, Бате, в Саутхемитоне, потом в Чэтеме, а умерла и похоронена в Винчестере, куда выехала для лечения. В архиве остались рукописи незавершенных романов «Уотсоны» и «Сэндитон».

Эстетические  взгляды Остен сложились в  атмосфере просветительского взгляда на мир: она читала Генри Фильдинга, Оливера Гольдсмита, Самюэля Джонсона, Лоуренса Стерна, Самюэля Ричардсона, Даниэля Дефо и Джонатана Свифта, любила поэзию, прекрасно знала Шекспира, читала первые романы Вальтера Скотта, которые начали выходить с 1814 года, и прочла статью Скотта о собственном творчестве, с разбором четырех романов. Избыток назидательности, сентиментальности, готические ужасы, скучное бытописание были для нее равно неприемлемы. Она знала и французскую литературу – любила роман «Опасные связи» Шадерлот де Лакло, привезенный ей Элизой де Фейл и в Англии считавшийся смелым, аморальным. Её зрелость уже пришлась на викторианство, когда стала утверждаться ханжеская атмосфера и то, что она любила и читала с юности, стало подвергаться цензуре и сокращениям. Отголоски этих настроений ощущаются в романе «Мэнсфилд-парк».

В чем же своеобразие избранного Остен пути? Если в «готическом романе» нравственные вопросы решаются на модели воображаемого мира, то у Остен – на модели, воспроизводящей окружающую писательницу действительность. Разница – и принципиальная разница - в живописно-пластическом изображении жизни. В романах Остен мир предстает не в размытых, полускрытых во мраке, погруженных в безмолвие формах, таинственных и грандиозных. Здесь все знакомое, ручное, домашнее, все залито ярким солнечным светом, каждый предмет тщательно выписан, каждая сценка напоминает чистые дворики или интерьеры фламандских живописцев. Не случайно сама писательница называла свои произведения  «миниатюрными изделиями из слоновой кости, над которыми надо работать тончайшими инструментами, затрачивая массу труда для достижения едва заметного эффекта».

Суть в том, что в «готическом» романе нравственные конфликты решаются на модели воображаемого  мира, у Остен – на модели, воспроизводящей окружающую писательницу действительность. Разница – и принципиальная разница – заключается, прежде всего, не в нравственно-оценочном, а в живописно-пластическом изображении жизни. В романах Остен мир предстает не в размытых, полускрытых во мраке, погруженных в безмолвие формах, таинственных и грандиозных. Здесь все знакомое, ручное, домашнее, все залито ярким солнечным светом, каждый предмет тщательно выписан, каждая стенка напоминает чистенькие дворики или интерьеры фламандских живописцев. Не случайно сама писательница называла свои произведения «миниатюрными изделиями из слоновой кости, над которыми надо работать тончайшими инструментами, затрачивая массу труда для достижения едва заметного эффекта».

Меняется атмосфера, меняется и психология персонажей, и степень индивидуализации характеров. Вспоминается остроумное замечание Вирджинии Вульф из эссе «Готический роман»: «Вероятнее всего, что девице, обнаружившей обнаженный, кишащий червями труп там, где она рассчитывала увидеть прелестный, написанный маслом пейзаж, только и остается, что пронзительно взвизгнуть и упасть в обморок. А когда девицы пронзительно визжат и падают в обморок, они все на одно лицо». Эмоции героев Рэдклифф применимы лишь к миру воображаемому, ограничены довольно узкой сферой: страх преследуемой жертвы, умиление красотой природы, угрызения совести раскаявшегося злодея... Слишком велик здесь отсев «несущественного», «неинтересного», неподходящего, с  точки зрения автора, для произведения в искусстве. Вся масса будничных впечатлений и переживаний остается за пределами идеализированной живописной картины.

В романах Остен  тоже любовь, тоже ревность. Но ревнивица  может завидовать хорошенькой шляпке подруги, а героиня, в предвкушении встречи с возлюбленным на балу, делать мучительный выбор между платьями с вышивкой и в горошек.

Художественная специфика  творчества Остен не позволяют ей писать не о местах, где она не бывала, ни о людях, подробностей жизни  которых она не знает. Такой подход весьма любопытен, что у Остен не в пример авторам «готического романа», нет пространных описаний пейзажа, интерьера, внешности персонажей. Но для писательницы  малейшие нюансы поведения людей неразрывно связаны с окружающей их обстановкой, и чтобы психологически точно описывать первое, она должна досконально знать второе.

И еще одно, причем существенное различие стилей. Мир Остен буквально  пронизан юмором и иронией, естественно  сопутствующими тонкой наблюдательности автора и обилию реалистических подробностей. Напротив, в «мечтательном мире» Рэдклифф нет места этим качествам. При всей сюжетной динамике романы Рэдклифф, по существу, статичны: к финалу героиня все та же – невзгоды и тяготы жизни не пошатнули ее нравственности, но и не обогатили жизненным опытом. У Остен на протяжении книги героиня духовно взрослеет: глубже, тоньше разбирается в людях, отбрасывает «предубеждения» и чрезмерную «чувствительность», познает разницу между романом и жизнью, несчастьем вымышленным и реальным...

Джейн Остен принадлежит к тем редким художникам, которые появляются задолго до того времени, когда их достижения могут быть должным образом оценены. Не случайно то, что она не нашла подлинного понимания ни у своих современников, ни в XIX веке. Лишь в XX веке, когда жанр романа пережил значительные изменения, творчество ее получило, наконец, признание. Это связано, в первую очередь, с предельной, по тем временам, объективизацией повествования, со стремлением отказаться от прямого поучения, заставив героев жить собственной, независимой от автора, жизнью. Не случайно также и то, что «наследники» у Джейн Остин появились лишь на рубеже XX века. Выше говорилось уже о Генри Джеймсе, сознательно проводившем принцип «непроницаемости» через все свое творчество. Э. М. Форстер, так же как Остин, блестяще владеет даром иронической «инсинуации». Из мелких событий обыденной жизни он воссоздает удивительно емкие и значимые картины эпохи («Путешествие в Индию», «Хауардс Энд»). Айви Комптон-Бернетт сделал остиновский диалог сердцевиной своего повествования, сведя до минимума авторский текст. Можно было бы назвать еще нескольких «наследников». Впрочем, употреблять этот термин следует с осторожностью; лучше говорить, по-видимому, о чертах сходства между Джейн Остин и этими писателями, которых отделяет от нее столетие.

И, наконец, причина вечной молодости Остин - в ее тонкой иронии и веселом смехе. Непреложные истины, внешне с почтением принимаемые ею, подвергаются ироническому осмеянию; смех ее не только веселит, но и будит мысль и подтачивает самые основы ложных общественных принципов. В этом непреходящее значение иронии Остен, ее гуманность и этическая ценность.

Романы Остен - связующее звено между творчеством  романистов эпохи просвещения и  романистов XIX столетия. Как явление  переходное, романы Остен обнаруживают тенденцию к освещению не столько движения героя в пространстве и времени, сколько интерес к его характеру, взаимоотношениям его с окружающими, к фиксации настроений и чувств. Тема нравственного прозрения, поиска моральных ориентиров и этических ценностей продолжена Остен в романах «Эмма» и «Доводы рассудка». Среди английских писателей XIX в. Остен высоко оценил Вальтер Скотт, в XX в. ее почитателями стали Вирджиния Вулф, Моэм, Честертон, Пристли, Форстер, Олдингтон. Отмечались ее простота и естественность, «особая законченность и совершенство» (В. Вулф).

Отзывы  подлинных ценителей творчества Джейн Остен

Имя Джейн Остен, даже в  пору наименьшей ее известности, никого не оставляло равнодушным. Ею восторгались - либо возмущались; ее любили - либо третировали; в ее романах находили все новый и новый смысл и глубину - либо все новые и новые поводы для недовольства. Середины не было. Уже у первых критиков Джейн Остен особенность эта проявилась полностью.

Одним из самых ранних и  преданных поклонников ее таланта  был Вальтер Скотт. Вскоре после ее смерти он пишет в дневнике (14 марта 1826 года): «Снова, вот уже, по крайней мере, в третий раз, перечитал превосходно написанный роман мисс Остен «Гордость и предубеждение». Эта молодая дама обладает талантом воспроизводить события, чувства и характеры обыденной жизни, талантом самым замечательным из всех, которые мне приходилось встречать. О глубокомысленных и высоких материях я пишу с такой же легкостью, как и любой другой в наше время; но мне не дан тот поразительный дар, который благодаря верности чувства и описания делает увлекательными даже самые заурядные и обычные события и характеры. Какая жалость, что такое талантливое существо умерло так рано!».

А в статье, специально посвященной  Джейн Остен, Скотт пишет: «Понимание человеческих отношений, тот особый такт, с которым она рисует характеры, столь знакомые всем нам, напоминает о достоинствах фламандской школы». Он восхищается «силой повествования, необычайной точностью и четкостью, простым и в то же время комическим диалогом, в котором собеседники выявляют свои характеры, как в настоящей драме».

Ту же мысль высказал Р. Шеридан, прославленный драматург  и острослов. Он рекомендует всем, кто не читал «Гордости и предубеждения», познакомиться с этим романом  и добавляет: «Ничего не читал  умнее и остроумнее этого романа!»

Р. Саути писал, что в  романах Джейн Остен «больше  верности природе, и, как мне кажется, тонкого чувства, чем в любом  другом произведении ее века». Джейн  Остин восхищались Колридж и  Дизраэли, Маколей и Рэскин.

Т. Б. Маколей сравнивает Джейн Остен с Шекспиром. Его мнение разделяют Дж. Г. Льюис и А. Теннисон. Льюис пишет: «Мисс Остин называют Шекспиром в прозе; этого мнения придерживается, в частности, и Маколей. Несмотря на чувство несообразности, которое овладевает нами при звуках слов - Шекспир и проза, признаемся, что величие Джейн Остин, ее удивительное драматическое чувство сродни этому высочайшему свойству Шекспира...» И еще: «По силе созидания и оживления характеров Шекспир поистине нашел в Джейн Остен младшую сестру. Заметьте, однако, что взамен его поэзии мы должны поставить ее смелую прозу - смелую благодаря своей скромной правдивости». Теннисон уточняет сравнение с Шекспиром: «Реализм и правдивость Dramatis Personae Джейн Остен ближе всего Шекспиру. Правда, Шекспир это солнце, в то время как Джейн Остен - маленький астероид, правдивая и блестящая звезда».

4. Пародия как вид литературы: основные черты

«Пародия» - термин греческого происхождения с достаточно прозрачной этимологией (parodia - para «рядом», odie  «пение»); παρωδός "поющий наизнанку, пародирующий". Обычно этим словом обозначают литературное произведение, которое с комической или сатирической целью, оскверняя и искажая, подражает некоему известному предшествующему произведению, или отдельным линиям его сюжета, или героям.

Пародия родилась до разделения литературы на жанры, до появления самой литературы и  письменности. Пародия родилась "прежде губ". "Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони: от века я помазана, от начала, прежде бытия земли. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою. Я родилась прежде, нежели водружены  были  горы,  прежде  холмов. когда еще Он не сотворил ни земли, ниполей, ни начальных пылинок вселенной. Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли: тогда я была при Нем художницею и была радостью всякий день, веселясь пред лицом Его во все время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими". Это песня Премудрости из Книги Притчей (8, 22-31).

Как об особом виде литературных произведений о пародии упоминал еще Аристотель. Предполагалось,  что первые пародии были близки к бытовому передразниванию,  и были мимическими. Пародийность выделяется и в фольклоре некоторых народов с развитием языка,  художественного творчества появляются литературные пародии.  Рассмотрение пародий в литературной критике обращает к определению ее сути по сближению с самой художественной литературой. Пародия –  своеобразный жанр,  находящийся на границе литературы икритики.  Безусловно,  в пародии есть художественное начало,  но оно сочетается с пафосом критицизма.  Всякая пародия вторична,  должно существовать нечто первичное, самостоятельное, для того, чтобы подражать ему, выражая насмешливо-ироническое отношение. Существует следующее определение литературой пародии: