Сниженная лексика в немецком языке

Особой любовью  носителей Kanakisch пользуется дательный падеж: “Alder, dem is dem Problem, weisstu?”

«Старик, это  проблема, понимаешь?»        

 Глагол в  вопросительном предложении заканчиваются  на  –tu или  –su:  “Raussu?” вместо “Rauchst du?” –  ‘Куришь?’, “Hastu Problem, oder was?” – ‘Проблемы есть, или как?’.  На Kanakisch принято обсуждать «по-настоящему важные вопросы» – женщин, машины и драки:

“Siehssu dem Tuss?”

«Телку видишь?»

“Dem Ampel is grun, aber wenn rot is, fahr isch trotzdem druber, isch schwör, Alder!”

«Фонарь зеленый, но если будет красный, все равно  поеду, клянусь, чувак!»

На Kanakisch говорят турки, русские и немцы, для которых ввиду зачастую негативного отношения их родителей к эмигрантским кругам использование языка «этих самых» – еще один способ выразить свой протест миру взрослых.         

 Вторым по  значимости источником пополнения  регистра разговорной лексики  в молодежном сленге является  словообразование. По мнению В.Д.  Девкина, разговорное словообразование  практически не располагает своим  собственным арсеналом средств  и сколько бы то ни было  значительной избирательностью  словообразовательных типов [Девкин 1994: 16]. Однако именно «неразборчивость  в средствах» (вольное словообразование) , а не наличие собственных средств являются отличительной чертой народного словотворчества, его фирменной маркой. Так зачастую заимствованная лексика, являвшаяся в исходном языке нейтральной и перешедшая в принимающий язык без переосмысления понятия или с расширением/сужением понятия,  приобретает разговорную окраску ввиду звукового онемечивания или фонологической германизации (средство, которого литературный язык старается избегать):

Monnis ← англ. money ‘деньги’,

Workmän ← англ. workman  ‘рабочий’,

worken/wörken ← англ. to work ‘работать’,

konnäckten ← англ. to connect ‘соединяться’.

Здесь налицо фонологизация по принципу: «Говори и пиши так, как слышишь ты сам» [Ehmann 2001: 152].  (Можно смело утверждать, что этот же принцип заложен и в основу языка Kanakisch: так, например, ассимиляция по глухости rauchst_du, при которой звук [d] оглушается и становится неслышим для  турецкого уха, приводит к появлению звукоподражательных форм с  –su и –tu, в чем-то копирующих просторечное –ste для вопросительной формы третьего лица вспомогательных глаголов: haste? ← hast du?)

Наряду с онемечиванием  заимствованных лексем наблюдается  и обратный процесс, связанный с  таким средством словообразования как «словоискажение» или лексическая мутация:

laschi ‘ленивый, скучный’ ← lasch ‘вялый, ленивый’,

alleinsam ‘одинокий’ ←  allein ‘один’ и einsam ‘одинокий’,

vordergestern ‘(аж) позавчера’ ← vorgestern ‘позавчера’ (усиливается наличием внутри лексемы компонента der – формы дательного падежа определенного артикля die),

Randalo ‘скандалист(о)’ ← randalieren ‘скандальничать’,

radikalo ‘радикальный’ ← radikal ‘радикальный’.

При этом заимствованным лексемам  в последних двух примерах (Randale, radikal) «возвращается» их «исконное» романское звучание путем добавления итальянского аффикса –о. В первом случае (Randalo) для усиления выражения антисимпатий, во втором (radikalo) –  особый анархически-экзотический элемент усиления  значения слова.

Все приведенные  выше примеры наряду с лексической  мутацией иллюстрируют и  такую словообразовательную возможность как «творческая словоигра» (kreatives Wortspiel). В большей мере сюда относятся слова, образованные не по какой-либо словообразовательной модели (с нарушением семантической сочетаемости или же при транспозиции), а спонтанные фонологические уподобления (а иногда и ошибки-оговорки), ввиду своей неожиданной оригинальности закрепившиеся в языке:

labundig ‘живой’ ← lebendig ‘живой’,

hoppeldihopp ‘быстро, опа-оп’ ← hoppel ‘прыгать, скакать’ и hopp ‘гоп’,

doppeldidoch ‘вдвойне’ ← doppel ‘вдвойне’ и doch ‘да, действительно’.

Во всех трех случаях мы можем говорить о неологизации, которая позволяет говорящему (изначально – автору) выделиться, показать свою оригинальность ( der Aspekt der Credibility по Г. Эманну [Ehmann 2001: 11]). Ряд неологизмов в современном молодежном сленге довольно широк: Halbbomber ‘полоумный’, fluffig ‘приятно мягкий, воздушный’, Heizkeks ‘заводила, зажигала на вечеринке’, alken ‘нажраться, напиться’, Toffel ‘дурак’, Proggi ‘прога, программа’, Poli ‘полиция’.

Если рассматривать  лексему alken ← Alki ‘алкаш’, то она иллюстрирует нередкий  для молодежного словообразования прием – вербализацию имен существительных:

festen ‘праздновать’ ← Fest ‘праздник’,

müllen ‘болтать чепуху’ ← Müll ‘мусор/чепуха, хрень’,

zoffen ‘спорить’ ← Zoff ‘спор’.

В случаях же с Proggi и Poli речь идет о неологизмах, образованных путем «экономизации»  –  сокращением нейтральных лексем Programm и Polizei. Суффикс  –i  В.Д. Девкин относит к аффиксам, которые не обладают исключительной разговорностью и делят свои функции с литературными:    

-chen, -lein, -e, -er, -ling, -ei, -erei, -o [Девкин 1994: 16]. Так, относительно лексемы Proggi  Г. Эманн замечает, что негативная коннотация четко прослеживается лишь в контексте:

Lass mal dein Proggi reparieren, ja! Heute fährst du echt’n astreines Proggi!

«Смени пластинку!  Сегодня ты несешь полную чушь!»

Здесь интернет-жаргонизм  Proggi ‘прога’ переосмыслен и получает значение ‘образ мысли/поведения’. В общем, по изменению значения можно выделить следующие варианты:

1)                            полное изменение значения (семантическая вариация): fundamental/fundi ‘супер, класс, клево’, Massage ‘драка, удар’, Tomate ‘башка, репа’, Melone ‘голова, башка’;

2)                            расширение значения (семантическая эддиция): fett ‘жирный, супер, очень хороший’, cool ‘спокойно, расслабленно, очень хорошо’, schoppen ‘делать покупки, употреблять алкоголь’;

3)                            сужение значения: Looser ‘ненадежный человек’, Mega-Deal ‘большая, хорошая вещь’,

4)                            возвращение начального значения (семантический парадокс): Massage ‘сообщение’, ätzend ‘едкий’, Korkenknaller ‘вялая  шутка, скучное общение’.

Как видно из приведенных нами выше примеров, нередко  переосмыслению в молодежном сленге подвергаются слова, пришедшие из жаргонов. Чаще всего это Интернет-жаргонизмы: Massage, Proggi, Looser и т.д. Исследователи компьютерного жаргона подчеркивают, что постоянным пользователям Сети присуще своеобразное чувство юмора, что отражается в экспрессии бытующих в  Нackerese  (язык хакеров) номинаций:

Whois –  ‘системная команда’,

Bagbiter – ‘программист, допустивший ошибки’,

Cruftsmanship – ‘непонятное свойство программы’,

Two-Spot – ‘двоеточие’,

Flatworm – ‘подчеркивание’,

user-friendly/freundlich  – ‘система с удобными средствами общения’,

Hacker – ‘программист-фанатик’,

kludgy – ‘сделанный наспех’,

hackish – ‘искусный, хакерский’,

Ezine – ‘электронная версия популярного издания (газеты, журнала)’.

Каждый носитель того или иного жаргона неосознанно  переносит жаргонную лексику  на ту сферу общения, которая не связанна с «ареалом бытования» переносимого жаргонизма. Новизна звучания, а, следовательно, и экспрессивная привлекательность  закрепляют слово в молодежном сленге, где оно может поменять свое значение ввиду употребления носителями, незнакомыми  с начальным значением или  же имеющими о нем опосредованное/неверное представление.

Степенью своей  экспрессии выделяются солдатский и  криминальный жаргоны. Всеобщая воинская повинность и процессы криминализации современного немецкого общества вносят  свою лепту в формирование молодежного сленга, пополняя его словарь милитаризмами и арготизмами:

Kanone (воен. жар.) ‘шишка, начальник’,

einen Marsch machen (воен. жар.) ‘задать кому-либо взбучку’,

j-m den Marsch blasen (воен. жар.) ‘поставить кого-либо на место’,

der alte Marschierer (воен. жар.) ‘вояка, солдафон’,

Knasti (крим. жар.) ‘зек’,

knasten (крим. жар.) ‘упечь, посадить’,  

Hefenbruder (крим. жар.) ‘шушера, мелкий преступник’.         

 Несмотря  на ослабевающую роль диалектов встречаются довольно интересные заимствования из диалектной лексики:

Fickfack/Fickfackerei ‘отговорка/(в качестве брани) проклятье!’ ← средневерхненем. fickfacken ‘показывать фокусы, делать глупости’ при наличии аллюзии на английское (американское)  ‘to fuck’ ;

knuspern ‘спать с мужчиной/женщиной’ ← северонем. knuspern ‘грызть, есть что-либо сладкое’; по мнению Г. Эманна, в сленге, выражает иронию по отношению к Гансу и Гретте, (“knusper kusper knäuchen”) которые, вероятно, «искали в лесу не только бабушку» [H. Ehmann 2001: 79].        

 Таким образом,  можно сказать, что основными  источниками пополнения регистра  сниженной лексики в молодежном  сленге явяляются:

1)    заимствования из других языков (преимущественно из англиского);

2)    заимствования из жаргонов (криминальный, компьютерый);

3)    заимствоания из общелитературного языка с переосмыслением значения;

4)    словообразование.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, можно сказать, что поставленные перед началом данного исследования задачи нами достигнуты.         

 Нельзя не отметить разночтения среди лингвистов-составителей словарей при попытке дать точное лексикографическое отображение сниженных словарных единиц, причину которого мы видим в неверном подходе к данному лексическому материалу, т.е. в попытке «для удобства» дать той или иной лексеме какой-либо стилистический маркер, в то время как стилистический маркер – отражение функциональной нагрузки лексемы в конкретной речевой ситуации и может варьироваться в зависимости от сферы употребления слова и интенции говорящего. С нашей точки зрения, уместнее говорить о стилистическом кластере лексемы, т.е. о совокупности стилистических маркеров одной сниженной лексической  единицы, способной выполнять вообще и в языке молодежи в частности  ряд функций:

1)    когерентную;

2)    дейктическую;

3)    номинативную;

4)    инвективную;

5)    психологическую;

6)    идентифицирующую;

7)    экспрессивную.

Особо следует  выделить эстетическую функцию, так  как она проявляется не в устной речи как таковой, а в литературе (о молодежи) с целью придать  диалогам в тексте живое, разговорное  звучание, отличающее «сниженный язык», который всегда конкретнее и ярче, чем чопорный и слишком абстрактный  литературный язык, экономичнее и  удобнее, выражает субъективные чувства  и создает непринужденную атмосферу  общения.

Говоря об источниках пополнения сниженной лексики в  молодежном сленге, мы подчеркиваем возросшую  актуальность заимствований из английского  языка, что объясняется языковой модой, культурными стандартами, привносимыми в Германию из США через поп-идустрию и компьютерную продукцию.

Следует отметить и новую тенденцию – заимствование  из турецкого языка, объясняемую  уже тесным взаимодействием собственно немецкой и эмигрантских (в данном случае турецкой) культур.

Одновременно  можно говорить о слабеющей роли диалектной лексики в языке молодежи, а также о незначительном заимствовании  из европейских языков.

Рассматривая  словообразование как источник пополнения регистра сниженной лексики, мы не находим  собственно «сниженных словообразовательных моделей», так как словообразование разговорной речи делит средства с литературным языком. Тем не менее, речь может идти о  ряде таких характерных для молодежного языка приемов, как:

1)    фонологическая германизация (при заимствовании);

2)    лексическая мутация;

3)    творческая словоигра;

4)    неологизация;

5)    вербализация имен существительных;

6)    изменение значения слова.

В заключение хотелось бы сказать, что данная работа ни в  коей мере не претендует на полноту  ввиду некоторой ограниченности фактического материала, которым является не живая речь носителей языка, а  художественная литература, а также  в связи с многообразием аспектов исследования  сниженной лексики, охватить которые в одной работе не представляется возможным. Одной из перспектив дальнейшего исследования могла бы стать проблема перевода сниженной лексики на другой язык.