Анализ пьесы. В.Шекспир. Гамлет

     Санкт-Петербургская  государственная  академия театрального искусства 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     У. Шекспир. «Гамлет».  
 
 
 
 
 
 

     Курсовая  работа

     по  анализу драмы 

     студентки 1 курса 

     театроведческого  факультета

      (заочное отделение)

     Ю.В. Савиковской 

     Руководитель  семинара: С. И. Цимбалова 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     Санкт-Петербург 

     2010 
 
 

     Первый  акт, первая сцена 

     Мне кажется, надо обратить внимание на построение - важно, что сцена встречи с  Призраком перед второй, дворцовой  сценой. Ведь могло бы – с точки  зрения представления государства и ситуации – начаться все со второй сцены, с представления нового короля, нового правления, к которому ни у кого нет никаких возражений. Первая дворцовая сцена – с нее начинается Король Лир, например. Но начинается все со сцены, предваряющей ее, дающей некую информацию о реальности, которая не всем известна – что показывает наличие разных слоев информации, в этом космосе не все знают одинаково.  

     Но  и Гамлет, и Призрак – их знания тоже ограничены. Они не носители последней  истины, у Призрака в какой-то мере вообще может быть самая ограниченная область знаний, связанная только с местью и своей историей убийства. Кроме мести, которую должен выполнить его сын и супруги, к которой он проявляет долю благородства, его особо больше ничего не интересует, он появляется только для задания мести (именно узко и четко очерченной), и позже – указать на невыполнение этого задания и оградить Гертруду, взывая к сыну. Предполагать, что он видит (и косвенно следит) все остальное происходящее, мне кажется излишним. Мне кажется, и это важно – показана ограниченность реального человека и после смерти, он ограничен своими представлениями о жизни, их же стремится передать сыну. (Связать это или нет со средневековыми жизненными обычаями, видимо да, показано, ведь в пьесе явно показывается, как не может быть все больше выполнено по ним, убийства не приводят ни к чему хорошему) 

     Первая  сцена – естественна ли эта  ситуация, охранение замка? Наверно  да. Но беспокойство, настороженность  уже проявляется в смене караула. В нем нет ничего торжественного, это ситуация страха, неестественного холода, настороженности, ожидания. Холод имеет оттенок могильного – это присутствие неких новых сил. Появление Призрака четко свяжет их со смертью, которая теперь явственно присутствует в этом мире. Стражники наблюдают странное явление – что-то новое появилось, странное, неожиданное, о чем они пытаются рассказать неверящему Горацио. Но объяснение прерывается реальным доказательством их слов – появлением Призрака. Опять же, пока во дворце идут празднования, реальность изменилась, в ней появилось что-то новое, непонятное человеку – ни стражникам, ни даже – что важно – Горацио. Что-то изменилось, и это изменение – то ли природное, то ли человеческое, люди не могут точно уловить и определить его сущность, первопричину, больше гадают, обращаются к известной им материи – государственным делами - в поиске возможных взаимосвязей. Даже Горацио не может «справиться» с ним, хотя пытается управлять им, узнать у него причины его появления. Он считает, что у Призрака нет права принимать вид монарха Дании. Призрак же живет в своей системе – он уходит, не слушая Горацио, он подчиняется другим законам. Он, как считают стражники, оскорблен таким отношением, но возможно, его поведение имеет свои причины.

     Видевшие  это что-то, это новое пытаются объяснить его в себе, вставить в известную им систему координат. Так – у стражников разговор переходит на государство – они спрашивают у Горацио, к чему все эти военные приготовления и беспокойство. Горацио упоминает о выступлении Фортинбраса против Дании, начавшемся после смерти старого короля. Значит, состояние, что все так же – неправильно, неверно, это только видимость, в целом в государстве тоже все меняется. Внешние противники тоже чувствуют перемену и позволяют себе новые действия, которые были невозможны при жизни старого Гамлета. Но именно он, бывший король, является виновником ситуации Фортинбраса и именно действия старого Гамлета (убийство отца Фортинбраса) – причина его военного наступления сейчас, ответ на то убийство оказался как бы отложенным во времени, что очень важно для пьесы в целом. В связи с этим Горацио вспоминает природные изменения перед другими историческими потрясениями – убийством Юлия Цезаря, и в этот момент Призрак появляется опять. Горацио пытается выведать у него информацию о судьбе государства, обнажая при этом свою предубежденность против Призрака (говоря общие места в отношении к подобным силам). Марцелл вспоминает о ситуации, противоположной данной – гармонии Рождества. Здесь упоминается, таким образом, еще одна, христианская, ситуация, связанная с отцом и сыном, который был послан на невыполнимое задание. Космос пьесы пытается охватить мировые объемы, затрагивая, в числе других, и связи человека с религией и божественным предназначением. Горацио – скептик – лишь отчасти верит этому, но предлагает рассказать обо всем Гамлету. В этой связке виденного с Гамлетом – логическая связь, подразумевающая осознаваемое другими кровное право именно Гамлета узнать произошедшее. Именно Гамлету будет поведано то, что скрыто от многих других, и именно ему передается ответственность понять и разобраться в значении увиденного. Фраза «Я знаю где найти его сегодня» - драматургическая связка для следующей сцены.  

       Первый акт, вторая сцена 

     Придворная  сцена, в которой зритель из уст короля узнает о ситуации при дворе – Гертруда вышла за Клавдия после смерти бывшего короля, брата Клавдия. Много говорилось на семинаре о том, что Клавдий абсолютно честен в своем первом монологе, обращенном ко двору. Возможно, это так, но он явно выбирает слова в своей речи, и в ней есть отсылка на его двуличность в том, что он постоянно указывает на два своих состояния – «в радости и слезах», «со смешанными чувствами печали и радости». Назвать его состояние искренним, мне кажется, нельзя. Но что важно, что он действительно противостоит изменениям - для него в государстве и мире ничего не изменилось. Он понимает важность произошедшего – с него и начинает монолог, но не видит, почему это должно стать причиной для беспорядков, он ожидает полного контроля над ситуацией в настоящем и будущем. Его ум «справился с природой», что он советует сделать и Гамлету, и не понимает причин его отказа. Клавдий хочет во многом вести все как было, управлять королевством, как оно было раньше – у него те же придворные, возможно, тот же Полоний, что и при Гамлете – ведь позиция главного королевского советника вряд ли изменилась. Этим выведена важная черта драматургического слоя пьесы, связанного с государственным правлением, с Клавдием и Полонием – косность, негибкость, подчеркнутая зацепленность за свои позиции. Даже более – инерционность, сознательное сопротивление изменениям и нежелание признать их, зацепка за прошлое. Здесь еще сохраняется видимость гармонии, в то время как в природе она уже нарушена. Правда, упрекнуть в косности и некоторой субъективности, ограниченности можно, по-существу, каждого персонажа (иначе они бы не были составляющими элементами целого – пьесы), включая Призрака и наверно даже Гамлета – не так ли, например, и Гертруда до конца цепляется за свое спокойствие и не хочет верить будоражащим ее новостям от Гамлета. Упоминание Клавдием Фортинбраса – еще раз указывается, что тот действует именно в связи со смертью старого Гамлета, считая, что теперь с Данией можно разбираться по-другому – отношение, которое Клавдий стремится пресечь, пытаясь дипломатически, через дядю, повлиять на Фортинбраса. Потом он обращается к Лаэрту, желающему уехать во Францию, и отпускает его (почему тот хочет уехать, наверно в принципе неважно, на семинаре говорилось о Франции – как о стране, полной жизни, наверное, вернуться в жизненность из холода Дании). В этом обращении Клавдий упоминает важность для себя Полония, одновременно отождествляя себя с датским троном. Кстати, важно заметить, что в череде сравнений, приведенных Клавдием, трон выводится в параллель с организмом, в котором все части служат друг другу – голова ладит с сердцем, руки служат для пользы рта. Позже мы будем наблюдать, как этот механизм будет нарушаться и разваливаться, имея первопричиной именно верхушку власти. И – последнее обращение – к Гамлету. Гамлет отвечает наперекор, по сути, не удостаивает ответом, не принимает предложенный вид обращения, отвечает только на слова Королевы, выступающей посредницей, так как нормальный диалог между Клавдием и Гамлетом нарушен. Королева, надо заметить, тоже не принимает того факта, что беда Гамлета редкостна. При этом он тоже отвечает не совсем на ее слова, вылавливая из них только задевшее его «кажется». Важное столкновение видимости и сущности. Гамлет хочет быть, а не казаться, но в какой-то мере противоречит себе – разве, специально одев черное, он не сделал все, чтобы придворные увидели его траур? А потом – не становится ли он жертвой выбранной маски, этого надетого на себя «казаться», что, вроде бы, было сделано для блага, для открытия правды, но приносит больше разрушений, чем ожидалось?

       Клавдий отвечает Гамлету жизненной философией спокойного отношения к смерти и смене поколений, которая, в принципе, правильна. Но она не может быть искренней, так как он в этот момент знает больше, чем говорит. Но что важно, Клавдий действительно стать для него «нежнейшим отцом», сделать  Гамлета «первым в роде», но  - только под «лаской наших глаз». То есть при условии, что Гамлет примирится с нынешней, кажущейся Клавдию естественной государственной иерархией. Клавдий и Гертруда прилагают совместные усилия, чтобы Гамлет остался и не ездил в Виттенберг. Если бы это не было сделано (что кажется в принципе возможным), Гамлет бы уехал и пьеса не состоялась. Трагический герой и сам пытается уйти, уехать, убежать от своей обязанности – при чем уже на другом, субстанциальном уровне, о чем напрямую говорит в последующем монологе: «О если б ты, моя тугая плоть, // Могла растаять, сгинуть, испариться!». Гамлет не просто хочет уехать в Виттенберг, он напрямую думает о том, как уйти из жизни. То, что жизнь изменилась – и радикально – по крайней мере, для одного героя - после его монолога становится очевидным. Не только изменилась, ему больше невозможно жить. Его реакцию можно назвать чрезмерной (еще раз вспомним аргументы Клавдия) и эмоциональной, но такова она и она есть. Сам того не зная, Гамлет вторит стражникам и Горацио, рассуждавшим о плохих знаках для будущего – «Нет, не видать от этого добра!». Но – что важно – он уже здесь, в начале пьесы, не готов и не хочет действовать, он хочет затаиться, он хочет умереть, думает о смерти, останавливаясь только страхом греховности этого действия. Гамлет видит Горацио (странно, что стражники видели его раньше Гамлета, но это опять та логика, которая Шекспиру не совсем важна). Важно уравнение Гамлета и Горацио (по крайней мере, со стороны Гамлета) – «Мы попросту друзья!». Гамлет упоминает, что видит отца в очах души своей. Для Гамлета это утеря идеала человека – такого больше не будет. Важное указание, что с его смертью для него нарушены основы мира, что непонятно пока никому (кроме, возможно, Фортинбраса – где-то в Норвегии), но вскоре будет испытано многими. На что Горацио, несколько помедлив, не может не рассказать ему об увиденном. В этом разговоре важен постоянный упор на реальность виденного, на соответствие одежды и внешнего вида Призрака королю – до самых мелочей. Горацио постоянно в дальнейшем развитии пьесы будет привлекаться Гамлетом для такой объективной проверки реальности – Горацио нужен здесь и далее в сцене спектакля, и в самое конце, после  смерти всех героев, как объективный рассказчик обо всем увиденном. Гамлету важны все детали увиденного, он дотошно об этом спрашивает, включая даже временной отрезок появления Призрака. Гамлет просит не говорить никому об увиденном – это должно и станет достоянием немногих, но, тут же заранее решается заговорить с Призраком, «хотя бы ад, восстав, зажал мне рот». С этого момента он готов на новое, неожиданное для себя действие – пока только узнать что-то новое, какую-то новую правду. Но его ощущения, мысли о будущем уже темны, полны страха – «Быть беде!». Для него это как предзнаменование вскрытия темных деяний, которые были спрятаны от мира – по существу, это состояние вторит его убеждению, что в этом мире жить невозможно, он готов к такому открытию, он как бы сам поторапливает его, из чего и вырастет тот трагический скачок, который произойдет после разговора с Призраком.  

     Первый  акт, третья сцена   

     Отъезд  Лаэрта – тот, кто может уехать, уезжает. Для Лаэрта пока это возможно, в этом мире для него еще все нормально, он возвращается к естественному ходу своей жизни. Тем не менее, он оставляет в этом мире – Дании – сестру, которая уже (до начала пьесы) была связана с Гамлетом отношениями взаимной привязанности, которая могла стать любовью. Пьеса спускается на еще один план человеческого существования – от бога, природы и неизведанного, больших катастрофических потрясений в первой сцене– через уровень государственного строя и изменений во второй – до человеческих отношений на индивидуальном, личном уровне в третьей. И даже здесь все не может быть по-прежнему – симпатия Гамлета к Офелии не может развиваться и продолжаться, она должна быть остановлена. От нее предостерегает Офелию Лаэрт, упоминая связанность Гамлета своим высоким положением и невозможность принимать решения и жить, без вовлеченности в действия государства и, соответственно, зависимости от них. В этом его слабость – «Он ничего не выбирает в жизни» и опасность для Офелии, как считает Лаэрт. Важное упоминание, связывающее представленные уровни пьесы, государственный и личный. Однако для Лаэрта не существует третьего (вернее, первого) уровня, влияние которого наиболее остро ощущает над своей жизнью Гамлет. Лаэрт не субстанциален, что будет хорошо проявлено в его решительных действиях именно на земном, государственном уровне – не затрагивая более высоких пластов действия. Его месть и восстание будут на удивление легки по сравнению с мучительно развивающимися в пьесе действиями Гамлета. И Лаэрт, и позже Полоний упоминают о переменчивости молодого желания и влечения, не видят в нем ничего постоянного и оберегают от него Офелию. Полоний оберегает дочь от веры чему-то клятвенному и святому из уст Гамлета: для него уже на этот момент нарушена вера в такие святыни жизни, как любовь. Офелия подчиняется воле отца, как будет подчиняться и позже. Полоний делает ряд наставлений Лаэрту – в них, как и в более позднем обращении к дочери – видно желание Полония иметь все под контролем, все знать, всеми управлять, так как в своем понимании ситуации он не сомневается. Есть некоторые элементы интриганства уже в том, что он спрашивает Офелию о разговоре с Лаэртом только после того, как тот ушел – Полоний ведет себя хитроумно даже на уровне семьи, вот он-то действительно честен в своем дальнейшем закручивании интриги и расследовании состояния Гамлета, разведывание - это его первейшее и естественное желание. В этом определенная и очевидная параллель с Гамлетом, каждый идет по своему пути, не считая достойным внимания путь другого и относя другие правды и знания, с легкой руки ограниченности, к сумасшествию - ведь и Гамлет назовет Полония сумасшедшим стариком.