Феноменология религии

Еще большее значение имеет вера в священных животных, которые обладают особой мощью —  бык, или хитростью. — лиса, змея. Если все символы являются образами, функциями и знаками священных  предметов, то змея символизирует, кроме  того, саму священную силу как таковую. Змей — символ не только отдельно взятого  греха, но и самого принципа зла. Символ непроявленной энергии Кундалини  — змея, свернувшаяся в кольца, а  проявленной — разжавшая их. В  русском языке змея — гад, пресмыкающееся, которое считается вещим, отсюда гад — предсказатель, гадатель. Змея, бабочка, мышь и птица воспринимаются как Животные, связанные с душой  человека. Исконный культ животных со временем претерпевает большие изменения. Священные животные становятся нечистыми  животными-табу, как в иудаизме, или  культовыми, или жертвенными. Реальные животные заменяются их изображениями. Многочисленные божества, например, в  Древнем Египте выглядят как люди с головой животных. Одни животные превращаются в атрибуты, или сопровождающих бога — лошадь у Одина или бык  у Шивы. Другие — в его инкарнацию, скажем, кабан или черепаха у Шивы. Жрецы и жрицы .носят имена  животных или их священные маски  — буйвола, гориллы, антилопы. Многочисленные символы животных продолжают жить в  христианском искусстве, например, голубь — душа, дух святой и евхаристия, рыба — евхаристический Христос, павлин и феникс — бессмертие, дракон и змея — Сатана. В более развитых религиях вера в, священность животных предполагает бережное отношение к  ним. Корова — священное животное в маздаизме и индуизме. Буддизм, джайнизм и индуизм требуют по отношению ко всему живому ахизмы (неумерщвления), ссылаясь при этом на многочисленные реинкарнации человеческой души. Буддийские и христианские святые с помощью любви стремятся  преодолеть дикость животных. В ветхозаветном  пророчестве Исайи это произойдет в грядущем царстве мира и добра: . 

Тогда волк будет  жить вместе с ягненком... 
 

И младенец будет  играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи (11:6, 8). 

Для христианских святых это означает возвращение к райскому, изначальному состоянию. 

Вся природа становится в религиозном понимании носительницей  божественного. В монотеистических религиях она — творение бога, которое  призвано восхвалять Творца, в пантеизме  — “живое одеяние божества”  или, по выражению И. Гете, “Бог —  в природе, природа — в Боге”. Если священный предмет постигается  через отличие от себе подобных, т. е. подчеркивается его особенность  и уникальность, то в конечном итоге  эти качества распространяются и  на весь мир. Мир, согласно Августину  Аврелию, — есть чудо и отличается от других возможных миров, как считал Фома Аквинский, тем, что он — существующий. 

Священные пространство, время, числа  

Пространство  

Проблема священного пространства в феноменологии до сих пор не имеет однозначного решения. Неясно, прежде всего, из чего исходить в понимании священного пространства — из священного предмета или символического ряда? Или из того и другого вместе? Или из свойств самого пространства как  особого священного предмета? 

Классическая феноменология  рассматривает священное пространство производным от священного предмета. Священное пространство — в первую очередь, место, которое занимает священный  предмет. Священными были ограниченные пространства в природе — круги, окаймленные камнями, горы, холмы, рощи, гробницы, пещеры. Позже священными стали здания, построенные человеком, а также помещения и предметы внутри них — само жилище, порог, двери, очаг, кладовка, а также особый дом бога. Постепенно вместо хижин, где жили фетиши или духи, появляются великолепные храмы, подобные царским  дворцам (отсюда “большой дом” в значении “храм” — шумерское egal, вавилонское ekallu, древнееврейское hekal). Храмовая архитектура  является отражением божественного  совершенства Космоса. 

Разрабатывая оппозицию  “священное пространство — мирское  пространство”, М. Элиаде в своей  ранней работе “Миф о вечном возвращении. Архетипы и повторение” существование  земного, видимого священного места  связывал не с присутствием в нём  священного предмета, а с наличием некоего небесного, невидимого архетипа последнего, именно предданность которого и делает данное место священным. “Окружающий нас Мир, где ощущается  присутствие и труд человека —  горы, на которые он взбирается, области, заселенные и возделанные им, судоходные реки, построенные города, святилища, — имеет внеземные архетипы, понимаемые как “план”, “форма”, либо как обыкновенный “двойник”, но существующие на более  высоком, космическом уровне”. Оппозиция  “сакральное место - профанная область” здесь сближена с оппозицией “космос - хаос”. Однако пустынные области, населенные чудовищами, невозделанные  земли, неведомые моря, куда не осмеливается заплывать ни один мореплаватель, и  т. п. не имеют своего собственного прототипа, в отличие, например, от Вавилона или  египетских номов. Все эти дикие  пространства соответствуют мифической модели другого типа: они уподобляются хаосу, относятся к еще недифференцированному, бесформенному бытию, предшествующему  сотворению. Следовательно, можно сделать  вывод, что именно “небесный архетип” — “форма”, “план”, “двойник”  — позволяет перейти от сакрального  места к представлению о пространстве как к реальности, где одно место  отличается от другого, где “здесь”  отличается от “там”. Важнейшая характеристика пространства, различие “здесь - там” вводится без опоры на предмет, в  этом пространстве находящийся. Коренная Черта сакрального пространства — возможность ориентации по сторонам света, звездам, горам и т. п., значит, в нем существует ответ на вопрос “где?”. Профанное пространство характеризуется  отсутствием устойчивых направлений  и форм; оно также связано с символическим рядом, но уже другим. Эти очень ценные наблюдения Элиаде, к сожалению, не получили у него дальнейшего развития и потому правильны лишь отчасти. Там, где он усматривал и разбирал одну оппозицию “священное - мирское”, на самом деле их три: сакральное (священное, освященное) - профанное (по отношению к сакральному — оскверненное); сакральное - мирское (десакрализованное); профанное (по отношению к мирскому — неосвященное) - мирское. Сам же Элиаде упорно стремился разделять священное и мирское в онтологическом плане. Мирское пространство оказывается вообще не принадлежащим к символическим рядам, т. е., с одной стороны, не имеет “двойника”, с другой, не связано с мифической моделью другого типа. 

Сакральность и  сакрализация мирского пространства обеспечиваются наличием или, соответственно, установлением  в нем центра. Последнее Элиаде определял как “освящение пространства”: “Благодаря парадоксу ритуала любое  освященное пространство совпадает  с Центром Мира, точно так же, как и время какого бы то ни было ритуала совпадает с мифическим временем “начала”... Таким образом, реальность и долговечность постройки  обеспечивается не только через преобразование мирского пространства в пространство трансцендентное (“центр”); но и через  преобразование конкретного времени  в мифическое”. Кроме того, священное  пространство Элиаде отличал от мирского как однородное от неоднородного. Однако статус мирского пространства остается абстрактным. Когда скандинавские  колонисты завладели Исландией  и вспахали землю, они не рассматривали  происходящее как своеобразное творчество или обычный труд. Для них это  было ничем иным, как повторением  прадействия: превращение хаоса  в Космос с помощью божественного  акта творения. Обрабатывая пустынную  землю, они как бы повторяли деяния богов, которые организовали хаос, наделив  его формами и законами. Мирское  пространство как реальность появляется, по мнению Элиаде, лишь в результате десакрализации; но какой бы ни была степень десакрализации мира, человек, избравший мирской образ жизни, не способен полностью отказаться от религиозного поведения. Есть пространства священные, т. е. “сильные”, значимые, и другие — неосвященные, не обладающие ни структурой, ни содержанием, одним  словом, аморфные. Более того, для  религиозного человека такая неоднородность пространства проявляется в опыте  противопоставления священного пространства, которое только и является реальным, всему остальному - бесформенной протяженности, окружающей это священное пространство. Проявление священного онтологически  сотворяет мир. В однородном и  бесконечном пространстве, где никакой  ориентир невозможен и, соответственно, нельзя сориентироваться, иерофания  Обнаруживает абсолютную точку отсчета, некий центр, функция которого и  есть священное пространство. Религиозный  человек жаждет бытия, ужас индивида перед хаосом, простирающимся за границами  его мира, соответствует ужасу  перед небытием. Неизвестное пространство не космично, потому что не освящено. Оно лишь некая аморфная протяженность, без ориентиров и структуры. Подобное мирское пространство представляет для религиозного человека абсолютное небытие. Если, к несчастью, ему выпадает заблудиться там, он ощущает себя лишенным своей “онтологической” субстанции, как бы растворенным в  хаосе; и заканчивает тем, что  погибает. Оппозиция “сакральное - профанное” заменена тут оппозицией “сакральное (священное) - десакрализованное (морское)”. В сакральном должна существовать не только ориентация, но и ориентир. 

Рассмотрим триаду “сакральное — профанное - мирское” на примере одной из мифологем  греческой религии — мифологемы сирен, мимо которых проплывал хитроумный Одиссей. Сирены — в греческой  мифологии полуптицы-полуженщины, позднее  полурыбы-полуженщины, в них сочетаются дикая стихийность и божественный голос, т. е. предметность, с которой  они связаны, -вода и звук (но не слово). Сирены завораживают своим пением мореплавателей, и никто не может не откликнуться на него. Пространство, где существуют их голоса, — сакральное, не имеющее  “плана”, поскольку накрепко объединено с голосом (а не со сторонами света, звездами и т. п.), обладающим не формой, но ориентацией, правда, без конца  меняющейся. Пространство содержит различие “здесь - там”, но “там” никогда  не становится “здесь”, это непреодолимая  дистанция. Центр пространства (если под центром понимать место, откуда исходят голоса сирен) — везде. Как  замечает В. Козовой, сирены всегда ведут  корабль в известном, но без конца  меняющемся направлении. Это не хаос, в котором вообще нет ориентации равно как и предметности, в  том числе и голоса, но и не Космос с присущими ему ориентирами  и соответственно именами. Мирское  пространство Элиаде ни профанное, ни сакральное, оно — геометрическое, В нем есть устойчивая ориентация, но нет ориентира, его символ —  дорога, а не путь. Не случайно для  Элиаде затруднительным было разделение мирского — однородного и нейтрального — пространства и пространства геометрического, которое также однородно и  нейтрально. В геометрическом пространстве никакая ориентация и никакое  качественное различие в нем не происходят от его собственной структуры. Священным  предметом, с которым соотносится  здесь пространство, является звук. Это пространство может быть как  десакрализовано (омирщено), так и  профанировано (осквернено). Десакрализуют  пространство спутники Одиссея, залившие уши воском, — они не слышат никакого пения и потому ничего не нарушают; профанирует его Одиссей, нарушая  табу слушающий сирен, при этом он крепко держится за мирское пространство корабля, которое, устойчиво сориентировано глухими мореплавателями. 

По-видимому, наиболее адекватно суть священного пространства определял X. Керлот, замечая, что оно  является, так сказать, промежуточной  зоной между хаосом и Космосом. Если воспринимать пространство в качестве царства всего потенциально сущего, то оно — хаотично; если же рассматривать  его в качестве сферы, где пребывают  все структуры и формы, то оно  ближе к Космосу. 

Представление о  бесконечном священном пространстве Хайлер связывает с определенными  представлениями о Боге: внешние  места молитвы (иудейская синагога, исламская мечеть, христианская церковь) вновь обретают характер предметной святости. Тора-Лада, молитвенная ниша, ориентированные, соответственно, на Иерусалим  и Мекку, алтарь (позднее хранилище  реликвий и даров) становятся видимым  залогом присутствия Бога. Реформаторский пуританизм убирает из церкви внешнюю  святость, однако лютеранство продолжает почитать алтарь как символ присутствия  Бога. Поклонение такого рода — через  видимую святыню приводит к паломничеству  и инкубации (проведению ночей в  храме для достижения Божественного  Откровения в видениях и снах), а  также к обращению с молитвой в направлении центральной святыни  — Рима, Иерусалима, Мекки. Наряду с  верой в присутствие Бога в  определенном пространстве существует вера в его жизнь на небесах, именно К ним молящиеся воздевают  руки и устремляют взгляды. Распространение  представлений о соединении Бога с определенным пространством приводит в позднем иудаизме к тому, что  Бог обозначается как пространство. Ключевым Символом Пространства является крест. “Материалы эпохи неолита содержат огромное количество крестов, а также предоставляют данные для того, чтобы трактовать крест как знак четырех главных направлений горизонта и как символ бога земли. Символ земли в виде квадрата с диагональным крестом свидетельствует о связи понятий “четыре стороны света”, “четыре страны света”, “четыре области земли”. Не менее популярна графема в виде диска с таким же крестом. В одних случаях она представляет собой сочетание символов неба (круг) и земли (крест), в других — видимо, выражает понятие “четыре области мира, четыре стороны света”, соотносимое не с землей, а с небом”. Три измерения пространства символизируют трехмерный крест, который дает шесть пространственных направлений, составленных, “из четырех точек компаса плюс точка зенита и надира”. К шести точкам, полученным таким способом, добавляется седьмая — центр, и пространство становится логической структурой. 

Время  

Для понимания священного времени в феноменологии религии  сложилась теория соответствий, выявляющая основы символической традиции. Согласно этой теории священное время соответствует  священному пространству: четыре времени  года -четыре стороны света. Священное  время отделено от обычного так же, как священное пространство от профанного. Как и священное пространство, священное время защищено табу-предписаниями, что делает его неоднородным и  небеспрерывным. Прежде всего, запрещается  работа, которая лишает время святости. Примитивные народы связывают свои празднества с жизнью природы, например, скотоводческие — со временем появления  приплода, земледельческие — со временем сева и сбора урожая. Есть праздники, обусловленные движением  звезд и планет — началом лета и зимы, полнолунием и новолунием. Некоторые торжества переходят  в восточно-эллинистических мистических  религиях, иудействе и христианстве в религиозные праздники, посвященные  событиям священной истории. Например, иудейский Песах, восходящий к празднику  появления приплода у скота и  начала сбора урожая, связан с исходом  народа Израилева из Египта. Христианская Пасха, берущая начало в языческом  празднике воскрешения бога плодородия или бога весеннего солнца, является ликованием на воскресение Спасителя. Как в иудействе, так и в  христианстве весь год образует святую историю, и ее отдельное событие  в каждом празднике становится живым  настоящим. В буддизме и индуизме известны подобные праздники — дни  рож-дения и смерти Будды, день рождения Кришны. Облик божества приобретают  и пространство (в иудаизме), и  время как таковое (во многих индогерманских религиях). 

Основываясь на той  же теории соответствия, X. Керлот замечал, что “именно представление о  семи направлениях пространства (т. е. два для каждого из трех измерений  плюс центр) дало начало проекции семиричного  порядка во времени. Воскресе-нье  — день отдыха — соответствует  центру”. 

Понятия вечности и  временности служат для обозначения  двух качественно различных состояний  реальности: бытия и существования, сущего и существующего, абсолютного  и относительного, постоянного и  изменчивого, священного и мирского, бессмертия и смерти. Конкретное содержание этих понятий зависит от типа мировоззрения — мифологического, религиозного или философского во всем многообразии их видов, форм и проявлений. Противопоставление вечного и временного уходит своими корнями в мифологию. Вечными, или священными, предметами считаются те, которые благодаря Своим внутренним свойствам могут противостоять изменениям, разрушениям, времени. Эту способность они приобретают за счет того, что наполнены вечностью, т.е. обладают особой, инородной времени, священной силой, такие предметы — обиталище для душ предков или жертвенники. Вечность — другое-иное-оное время имеет абсолютную ценность, а все другое ценно и реально посредством связи с ним. Вечность — время прасобытий и прадействий богов, героев и предков. Совершенные в священном времени прадействия образуют события священной истории, через причастность к которой человек приобщается к вечности, Каждая историческая религия, различные философские школы вырабатывают свое представление о вечности, времени и об их взаимоотношении и взаимодействии. В религиозном мировоззрении временность оценивается как не истинная и не окончательная реальность: для брахманизма и индуизма — не имеющее самостоятельной ценности и иллюзорное существование, для буддизма — бесконечность рождений и, следовательно, страданий; для христианства — следствие греха, отсюда под вечностью понимается преодоление состояния временности. Философские школы (в основном объективно-идеалистические) либо противопоставляют вечность и временность, как абсолютную и относительную реальности, как трансцендентное и имманентное, т. е. под вечностью понимают сверхвременность, либо снимают противоположность этих понятий, полагая вечность временной бесконечностью существования природы или материи. Современная физика и математика существенно изменили представления о времени, но еще не выработали общую теорию поля, с которой связано новое понимание про-странства-времени-Вечности.