Особенности консультирования лиц, переживших горе

влиянием  реального  огорчения  или  со  стороны  любимого  лица   наступило

потрясение  этой  привязанности  к  объекту.  Следствием   этого   было   не

нормальное отнятие  либидо от этого объекта и перенесение  его  на  новый,  а

другой процесс,  для  появления  которого,  по-видимому,  необходимы  многие

условия.  Привязанность  к  объекту  оказалась  малоустойчивой,   она   была

уничтожена, но свободное либидо не  было  перенесено  на  другой  объект,  а

возвращено к «я». Однако здесь оно  не  нашло  какого-нибудь  применения,  а

послужною  только  к  идентификации  (отождествлению)  «я»   с   оставленным

объектом. Тень объекта  пала, таким образом, на «я», которое  в  этом  случае

рассматривается упомянутой особенной  инстанцией  так  же,  как  оставленный

объект. Таким образом, потеря объекта превратилась в потерю «я», и  конфликт

между «я» и любимым  лицом превратился в столкновение между  критикой  «я»  и

самим изменённым, благодаря  отождествлению, «я» (31(.

    Таким   образом,  потеря  значимого   объекта  постоянно  активизирует  в

человеке  различного  рода  внутренние  попытки сопротивляться   реальности

потери либо путём  её отрицания, либо путём замещения  объекта  потери  новым

объектом,  либо  попыткой   сохранить   его   посредством   различных   форм

интернализации. Конечный результат будет зависеть  от  природы отношений к

утраченному объекту,  а  также  от  форм  интернализации  или других  ранее

использовавшихся  механизмов  и  от  того,  насколько   успешным   было   их

использование.

    С момента  выхода работы Фрейда «Печаль  и  меланхолия»  (1917)  траур   и

депрессия считаются  двумя  главными  альтернативами  человеческого  способа

справиться с потерей  значимых объектов. Другими предложенными  и  описанными

в качестве главных альтернативами были отрицание потери или её  значения  с

идеализацией утраченного  объекта или без таковой, быстрая  замена  его  новым

объектом, патологическая печаль по «связанным» с  ним  объектам  или  идеям,

развитие  соматического  или   психосоматического   заболевания,   а   также

пристрастие  к  алкоголю,   наркотикам   или   перееданию   (28(.   Согласно

общепринятому  мнению,  чем  в  большей  степени  инфантильно,  зависимо   и

амбивалентно  отношение  субъекта  к   утраченному   объекту,   тем   больше

вероятность того, что  вместо более или  менее  нормального  процесса  траура

(mourning process) его реакцией на потерю будет одна  или сразу несколько

патологических альтернатив.

    По нашему  мнению, начиная  со  статьи  Фрейда  «Печаль  и  меланхолия»,

появляется понятие  горя как отнятия либидо от объекта:  психическая  энергия

сосредотачивается на любимом человеке, и когда он умирает, эту энергию  надо

оторвать от умершего человека и передать её другим объектам. « С глаз  долой

– из сердца вон». Задача печали – забывание.  Умерший  человек  должен  быть

забыт ради тех, кто  живёт. В этом состоит логика Фрейда.

    Следующим   фундаментальным  по   значению   направлением   мы   считаем

экзистенциальный  подход, представителями которого являются такие  зарубежные

исследователи как  И. Ялом, А. Лэнгле, В. Франкл и др. 

                        2.  Экзистенциальный подход. 

    Виктор  Франкл,  создатель логотерапии,  считает,  что   человек   при

столкновении с безвыходной и неотвратимой  ситуацией,  когда он  становится

перед лицом судьбы, которая никак не может быть изменена, имеет  возможность

актуализировать свою высшую ценность, осуществить глубочайший  смысл,  смысл

страдания.

    Страдая   от  какого-либо  жизненного   обстоятельства,   мы   внутренне

отворачиваемся от него, создаём  дистанцию  между  своей  личностью  и  этим

обстоятельством. Пока мы страдаем от состояния, которого не должно быть,  мы

находимся в напряжении между фактическим бытием, с одной  стороны, и  бытием,

которое  должно  быть,  -  с  другой.  Страдание   создаёт,   следовательно,

плодотворное напряжение, заставляя человека чувствовать  то, чего  не  должно

быть как такового.  «В той мере, в какой он идентифицирует  себя  с  данным,

он  приближается  к  данному  и отключает   напряжение   между   бытием   и

долженствующим  бытием.  Так  открывается  в   эмоциях   человека   глубокая

мудрость,  которая  важнее  всякой  рациональности   и   даже   противоречит

рациональной полезности» (30, с. 110(.

    По мнению  В. Франкла, печаль  и раскаяние имеют глубокий  смысл для

внутренней  жизни  человека.  «Печаль  о  человеке,  которого  мы  любили  и

потеряли, позволяет  печалящемуся как-то жить дальше, а раскаяние виновного

позволяет ему освободиться от вины и  этим  в  какой-то  мере  искупить  её.

Предмет нашей любви  или печали, который объективно, в эмпирическом  времени,

пропал, субъективно, во внутреннем времени,  сохраняется:  печаль  оставляет

его в настоящем» (29, с. 120(.

    На биологическом  уровне боль считается бдительным  сторожем.  В  области

душевно-духовного она выполняет аналогичную функцию. То, от  чего  страдание

должно  уберечь  человека,  -  это  апатия,  душевная  вялость.   «Пока   мы

страдаем, мы остаёмся душевно живыми. В страдании мы даже  зреем,  вырастаем

в нём – оно  делает нас богаче и сильнее»  (30,  с.  110(.  Человек,  который

пытается отвлечься  от несчастья или оглушить себя, не  решает  проблемы,  не

устраняет несчастье  из мира; то, что он устраняет  из  мира,  -  это  скорее

лишь следствие  несчастья, лишь состояние неудовольствия. В. Франкл  считает,

что принцип удовольствия здесь является лишь  искусственной  психологической

конструкцией, а не феноменологическим  фактом;  человек  в  действительности

всегда стремится  быть душевно «живым», испытывая  радость или  печаль,  а  не

погружаться в апатию. Парадоксальность того, что  страдающий  меланхолией и

печалью, которые делают его эмоционально холодным  и внутренне омертвелым,

страдает  от  неспособности  к  страданию,  является,  следовательно,   лишь

психопатологической парадоксальностью; в экзистенциальном анализе  страдание

предстаёт как составная  часть жизни, как её неотъемлемая  часть.  «Лишь  под

тяжёлыми ударами  судьбы и в горниле  страданий  жизнь  приобретает  форму  и

образ» (29, с. 113(.

    Виктор  Франкл  в своей работе  «Поиск  смысла  жизни и логотерапия»

приводит   следующий   пример.   «Однажды    пожилой    практикующий    врач

консультировался  у меня по поводу  своей  серьёзной  депрессии.  Он  не  мог

пережить потерю своей супруги, которая умерла два  года назад  и  которую  он

любил больше всего  на свете. Но как я мог помочь ему? Что я мог ему  скзать?

Я отказался вообще от каких-либо разговоров и вместо  этого  поставил  перед

ним вопрос: «Что было бы, доктор, если бы Вы  умерли  первым,  а  жена  Ваша

осталась бы в  живых?» «О, - сказал он, - для неё  это было бы ужасно, как  бы

она страдала!» После  этого я заметил: «Видите, доктор, каким  страданием  ей

бы это обошлось, и именно Вы заставили бы её  так страдать.  Но  теперь  Вы

платите за это, оставшись  в живых и оплакивая её». Он не  сказал  ни  слова,

только пожал мне  руку и молча ушёл.  Страдание каким-то  образом перестало

быть  страданием  в  тот  момент,  когда  обнаруживается  его  смысл,   как,

например, смысл жертвенности. … Я не  мог  изменить  его  судьбу  и  не  мог

возвратить ему  супругу. Но в тот момент я сумел  изменить  его  отношение  к

своей неизменной судьбе. Именно с этого мгновения он смог, наконец,  увидеть

смысл своего страдания.» (37, с. 17(.

    «Возможность  чего-то», которая означает жизнь,  может быть упущена также

и в случае  возможности  подлинного  страдания,  т.е.  реализации  ценностей

отношения. Теперь мы понимаем, почему  Достоевский  сказал,  что  он  боится

своей муки» (30, с. 43(.

    Следовательно,  смысл  судьбы,  которую   человеку  суждено  выстрадать,

состоит, во-первых, в том, чтобы обрести свой образ, и,  во-вторых,  в  том,

чтобы быть принятой как  данность,  если  это  необходимо.  Экзистенциальный

анализ,  таким  образом,  помогает  человеку  сменить  привычный  подход   к

страданию как к  негативу на  более  глубокий  взгляд  –  раскрыть  глубинные

пласты личности, открыть  дверь  в  область  духовного  и стать   способным

страдать.  То  есть  существуют  ситуации,   при   которых   человек   может

реализоваться лишь путём подлинного страдания и  лишь в нём. Франкл  цитирует

Ницше: «Тот, кому есть для чего жить, может перенести почти любое как»  (21,

с. 168(.

    Следующую   концепцию   по   изучению   феномена   горя    представляет

гештальттерапия. 

                          1.1.3.  Гештальттерапия. 

    Значительный  интерес вызывает гештальттерапия Перлза, в рамках которой

в психотерапию вошёл  фундаментальный принцип «здесь и сейчас».

    Перлз, отвечая на вопрос, чем определяется поведение человека, выбирает

настоящее и считает, что работать  можно лишь с  живыми эмоциями. Прошлый

опыт может играть как конструктивную, так и деструктивную  роль. Восприятие

прошлого опосредуется эмоциональными проблемами настоящего. Если человек

стремится избегать травматических событий, он не способен пребывать «здесь

и теперь». Наличие  невыраженных чувств  препятствует истинному

существованию человека «здесь и сейчас». Поэтому процесс  проживания очень

важен. Один из способов достижения этого – выражение  человеком в

фантазии/диалоге  своих чувств к тому, кто ушёл.

    Горе –  сложный процесс, оно вбирает  в себя такие эмоции, как любовь,

злость, фрустрацию, страх и одиночество. Горе катарсисно и терапевтично,

так как в процессе  работы с ним боль уходит и человек  отыскивает ресурсы

для восстановления.

    Сознавание – основа терапевтического гештальт  метода. Оно предполагает

сосредоточение на переживаемом в настоящий момент. Непосредственное

переживание является целебным, так как создаёт условия  снятия наложенного в

прошлом запрета на переживание клиентом чувств, «заканчивания прошлых

ситуаций» - образование  гештальта.

    Один из  приёмов  в работе с горем  – озаботить клиента его «подвешенным