Жан-Жак Руссо

       ¹Генриетта Роланд-Гольст Ван дер Схалк ,«ЖАН ЖАК РУССО. ЕГО ЖИЗНЬ и СОЧИНЕНИЯ», «НОВАЯ МОСКВА», 1923г.(стр.105)

       Когда ученик достигает пятнадцатилетнего  возраста, наступает пора ввести в  воспитание новый принцип: сочувствие. До сих пор ребенок в своем  наивном эгоизме любил только себя; воспитание не может апеллировать к его чувству, у него еще нет  альтруистических наклонностей. . Лишь с пробуждением сексуальных чувств в молодом человеке начинают бродить благородные силы сочувствия и фантазии, тогда только он перестает жить исключительно внешними чувствами и умом. Тогда наступает пора воздействовать на его альтруистические и социальные наклонности и направить пробуждающиеся в нем силы половой любви на путь любви к человечеству. Теперь ему пора изучать и литературу и вознестись на крыльях возвышенных чувств и символов поэтов и философов к творцу всей красоты, добра и истины - к богу. На восемнадцатом году жизни Эмиль впервые узнает, что у него есть душа и что эта душа бессмертна. Он сам нашел—в своем чувстве и своем разуме-нравственные принципы своих действий. Теперь он познает закон необходимости в моральной области, как раньше познал его в природе; он его воспринимает, как волю и закон всеблагого, всемогущего Творца, которого он славит и которому поклоняется.¹

       Взгляд, что дети лишены чувства и фантазии, кажется странным у человека, который, как Руссо, из собственного опыта  знал, что они и тем и другим обладают в высокой степени. Но он самого себя считал исключением, совершенно особым существом среди смертных к этому удивительному взгляду, находившемуся в противоречии со всем, чему его могло научить наблюдение действительности, его привела индивидуалистическая тенденция его собственного мышления, индивидуалистические предположения. В развитии рода, полагал он, индивидуальная жизнь предшествовала социальной: первобытный  человек жил и работал один, независимо от других. Так и в  развитии индивидуума эгоистические  и эгоцентрические инстинкты  были первоначальными инстинктами, предшествовавшими всем другим; социальные наклонности развиваются гораздо  позже, под влиянием сексуальных  чувств.²

       Мы  знаем, что Руссо ошибался как  в одном, так и в другом. Мы знаем, что первобытный человек был социальным существом и что в совместной жизни с себе подобными человек обрел свою человечность. Мы знаем также, что социальные инстинкты развиваются в ребенке одновременно с эгоцентрическими и что зародыши сексуальных инстинктов существуют у детей уже в очень раннем возрасте. Я раз это так, то воспитатель может, не пробуждая тщеславия, воздействовать и на другие силы и способности ребенка, а не только на его разумный эгоизм и его себялюбие.

       ¹Генриетта Роланд-Гольст Ван дер Схалк ,«ЖАН ЖАК РУССО. ЕГО ЖИЗНЬ и СОЧИНЕНИЯ», «НОВАЯ МОСКВА», 1923г.(стр.105)

       ²Там же(стр.106-109)

         В ребенке тлеет искра социальных наклонностей, любви к ближнему, энтузиазма к благу человечества, сочувствия, чувства справедливости и способности жертвовать собою для товарищей. Воспитатель может раздуть эту искру в мощное пламя; усиливая в ребенке его социальные наклонности, он может оказать значительное влияние на направление желаний ребенка, на содержание его сознания. Не с пятнадцатого года жизни, а с самого начала воспитатель должен воздействовать на социальные наклонности ребенка. Хотя при этом почти неизбежно выступают на сцену честолюбие и соперничество, но честолюбие, стремящееся отличиться на службе товарищам, есть благородное честолюбие, и соперничество, имеющее своим предметом любовь к другим, есть красивое соперничество.

       Руссо недооценил социальную природу человека, что было понятно в обществе, в  котором индивидуализм все усиливался. Не будь этого обстоятельства, этой недооценки, ему бы не пришло в голову изолировать своего идеального воспитанника от всякого общения с детьми-это доказывает, насколько он был слеп в отношении воспитательного влияния такого общения,-он бы и не стремился основывать воспитание до шестнадцатилетнего возраста исключительно на развитии физических свойств ребенка и его разумного эгоизма.

       Великие социалисты-утописты более позднего периода, главным образом Фурье  и Оуен, первые восприняли в себя и развили новые ценные воззрения Руссо на воспитание, Фурье только теоретически, Оуен и на практике. Но их социалистическое мышление охранило их от опасности смещения великого принципа освобождения личности ребенка с индивидуалистическими антисоциальными тенденциями, как это роковым образом случилось с мещанским утопистом Руссо.¹

       Было  вполне последовательно, что Руссо, отрицая в ребенке чувство, аффективные  наклонности, выключил его и из морального мира. Ибо основой этого мира, морального отношения "я" к "не я", он считал исключительно чувство. "В чувствительном сердце любовь к добродетели есть прирожденный дар"—это было для него аксиомой. Все в нем восставало против воззрения Сократа, что добродетель есть познание. Никто упорнее его не стремился к самопознанию, никто больше его не наблюдал, изучал, анализировал себя, не копался в самом себе более беспощадной и безжалостной рукой; но ему ни на одну минуту не приходило в голову видеть в этом самоизучении путь к добродетели. Для него это был путь к собственной апологии и собственному апофеозу, путь к самооправданию, самолюбованию, самопочитанию и самообожанию.

       ¹Генриетта Роланд-Гольст Ван дер Схалк ,«ЖАН ЖАК РУССО. ЕГО ЖИЗНЬ и СОЧИНЕНИЯ», «НОВАЯ МОСКВА», 1923г.(стр.109-112)

       Добродетель, напротив, вытекала из неотразимых  и непосредственных склонностей, из порывов горячего чувства и нежности, из потребности оказывать людям  добро, делать их счастливыми, сливаться  с ними сердцем. И потому, что эти  чувства были так живы в его  собственном сердце, он считал себя самого лучшим из людей. Когда он подмечал эти чувства в других людях, он тянулся к ним сердцем; когда  он уносился на крыльях мечты в  цветущие сферы фантазии, такие люди представлялись его воображению  подобными драгоценным сосудам, до краев наполненным чувством. В  их взглядах и словах, в их жестах, их молчаливом рукопожатии, в их горячих  поцелуях и смахиваемых украдкой слезах проявлялся неугасаемый внутренний пыл их сердец.

       Дрожа от счастья, он наслаждался среди  творений своей фантазии и с отвращением  возвращался к холодной, пустынной, сухой и жесткой действительности и к живущим в ней существам.¹

       В область конкретной действительности Руссо вступает в своем «Общественном  договоре», где ему приходится иметь дело с относительностью вещей, там умолкает смелый революционный мыслитель и слышится голос робкого, осторожного мещанина.

       Человек — таков ход мысли в «Общественном договоре»— рожден свободным, свобода—это общее, неотчуждаемое человеческое право. "Право сильного"—лишь лживое выражение. Необходимость может заставить повиноваться силе, но с правом это ничего общего не имеет. Основой общественного договора поэтому не может быть ни завоевание, ни расширение отцовской власти, ни согласие всех повиноваться одному. Ни отдельный человек, ни народ не могут отчуждать своей свободы, а тем менее свободы последующих поколений; политическое и социальное рабство противны и разуму, и человеческому праву. Первоначальной основой государства было, по всей вероятности, соглашение между членами его, при чем каждый член жертвовал частью своей независимости, получая взамен от власти целого защиту своей личности и своей собственности. Путем такого соглашения все соединяют свои силы под высшим управлением одной общей воли. Рождается моральная и коллективная личность, носительница общественной власти, которую Руссо называет "владыкой"; члены ее, как граждане, участвуют во власти, как подданные, они подчиняются закону.

       Но  можно ли еще считать свободными членов политического общества после  того, как они сами связали себя таким образом общественным договором? Да, отвечает Руссо.

       ¹Генриетта Роланд-Гольст Ван дер Схалк ,«ЖАН ЖАК РУССО. ЕГО ЖИЗНЬ и СОЧИНЕНИЯ», «НОВАЯ МОСКВА», 1923г.(стр.112)

       ²Там же(стр.143)

       Хотя  каждый отдельный человек может  иметь свою особую волю, противоречащую общей воле, которую он представляет, как гражданин, хотя его личный интерес  может притти в конфликт с общим интересом; но общественным договором Он защищен от всякой личной зависимости и свободен делать все, что согласуется с разумом и справедливостью. В этом заключается его свобода. Если он не хочет повиноваться общей воле, получившей выражение в законах, то его надо заставить повиноваться, то-есть заставить быть свободным. Выявленной в законе народной воле надо подчиняться, как естественной необходимости. Закон не может противоречить общим интересам, ибо в таком случае народ действовал бы против собственного блага, а это невозможно. Народ непогрешим, народная воля не может ошибаться, она всегда направлена на общее благо. Правда, народ может быть введен в заблуждение, обманут; в таком случае он как будто стремится к злу, но правильное положение вещей восстановляется само собою.

       "Владыка"  нуждается в органе для выполнения  общей воли и применения в  особых случаях закона. Таким  органом является правительство,  которое Руссо называет правителем  или магистратом. Члены правительства,  следовательно, являются не господами,  а служителями, уполномоченными  народа. Народ назначает их, наделяет  их определенными правами и  всегда волен изменить или  взять назад эти права, ибо  отчуждение народной воли несовместимо  с природой общественного организма  и прямо противоречит цели  социального договора.

       Форма правления может быть монархической, аристократической или демократической. Чем более оно сконцентрировано, т. -е. чем меньше число людей, в руках которых оно находится, тем оно будет сильнее. Монархия есть самое сильное правительство, ибо в монархии все нити собраны в одних руках. Но ее цель не благо народа, а благо короля, постоянно стремящегося к усилению своего могущества. Не следует судить по управлению доброго и мудрого короля, а надо смотреть, как злой или неспособный правитель выполняет свою задачу-служить общему благу.

       Теоретически  демократия, управление через многих, является наилучшей формой правления. Но, чтобы осуществить ее, требуется  совокупность целого ряда условий, как-то: небольшие размеры страны, простота нравов, равенство имуществ и т. д. "Если бы существовала нация богов, она управлялась бы демократически; для нации же людей такая совершенная  форма правления непригодна". На практике, следовательно, аристократия, самая древняя форма правления, является в то же время и наиболее желательной, поскольку, однако, она  не опирается на наследственную аристократию.¹

       ¹Генриетта Роланд-Гольст Ван дер Схалк ,«ЖАН ЖАК РУССО. ЕГО ЖИЗНЬ и СОЧИНЕНИЯ», «НОВАЯ МОСКВА», 1923г.(стр.143-145)

         Ибо эта последняя представляет самую плохую форму правления, как выборная аристократия-самую лучшую. Она служит наибольшей гарантией способности, добросовестности, опытности, бескорыстия и т. д. правителей. Ибо, покуда народная воля не будет введена в заблуждение, она всегда будет выбирать наиболее достойных граждан для выполнения функций управления.

       Нет формы правления, которая была бы наиболее желательной сама по себе. Преимущество той или другой формы  зависит от природы государства, от его размеров, его богатства, его  населения, от развития производительных сил и т. д.

       В общем, единоличное управление является наиболее подходящим для больших  стран, аристократическое—для средних  и демократическое— для малых. Верным признаком хорошего управления служит правильное приращение населения, дурного-уменьшение его^. Каждое правительство склонно расширять свою власть за счет владыки, т. -е. народной воли. Поэтому народ должен стоять настороже и охранять "свое право, принуждая к повиновению или устраняя правительство, не удовлетворяющее своему назначению—служить народному благу. Народ представляет законодательную власть, которая есть сердце государства; он должен регулярно собираться на общие собрания, чтобы выполнять функции, вытекающие из сущности общественного договора. В этих собраниях прежде всего всегда должны ставиться на голосование следующие два вопроса: во-первых, угодно ли владыке сохранить существующую форму правления; во-вторых, угодно ли ему оставить управление в руках тех, на кого оно в настоящее время возложено.

       Как только народ передает свои функции  в руки представителей, он погиб; это  означает конец свободы; власть народа неделима и неотчуждаема. Руссо ссылается  на институты древнего Рима в доказательство того, что и в странах с большим  населением народу незачем передавать свои права представителям, он может  обсуждать и решать все вопросы  в общих собраниях.