Жан-Жак Руссо

       ¹ Верцман И.Е.,Жан-Жак Руссо,М.Э,1958(стр.68-74)

       ² Там же (стр. 81)

       Весной 1756 г. Руссо переехал в свой «Эрмитаж»: соловьи распевали под его окнами, лес стал его «рабочим кабинетом», в то же время давая ему возможность целые дни блуждать в одиноком раздумье.

       Руссо был как в раю, но Тереза и её мать скучали на даче и пришли в  ужас, узнав, что Руссо хочет остаться в Эрмитаже на зиму. Это дело было улажено друзьями, но Руссо страстно влюбился в графиню д’Удето, «подругу» Сен-Ламбера, дружески расположенного к Жан-Жаку. Сен-Ламбер был в походе; графиня жила одна в соседнем поместье. Руссо часто её навещал и, наконец, поселился у неё; он плакал у её ног, в то же время укоряя себя за измену «другу». Графиня жалела его, слушала его красноречивые признания: уверенная в своей любви к другому, она допускала интимность, доведшую страсть Руссо до безумия.

       Г-жа д’Эпине насмешливо относилась к любви уже немолодого Руссо к тридцатилетней графине д’Удето и не верила в чистоту их отношений. Сен-Ламбер был извещён анонимным письмом и вернулся из армии. Руссо заподозрил в разглашении г-жу д’Эпине и написал ей неблагородно-оскорбительное письмо. Она его простила, но её друзья были не так снисходительны, особенно Гримм, который видел в Руссо маньяка и находил опасным всякое потворство таким людям.¹

       За  этим первым столкновением скоро  последовал полный разрыв с «философами» и с кружком «Энциклопедии». Г-жа д’Эпине, отправляясь в Женеву на совещание со знаменитым врачом Троншеном, пригласила Руссо проводить её. Руссо ответил, что странно было бы больному сопровождать больную; когда Дидро стал настаивать на поездке, упрекая его в неблагодарности, Руссо заподозрил, что против него образовался «заговор», с целью осрамить его появлением в Женеве в роли лакея откупщицы и т. п.

       О разрыве с Дидро Руссо известил публику, заявив в предисловии к  «Письму о театральных зрелищах» (1758), что он более знать не хочет своего Аристарха (Дидро).

       Оставив «Эрмитаж», он нашёл новый приют  у герцога Люксембургского, владельца  замка Монморанси, предоставившего  ему павильон в своём парке. Здесь  Руссо провёл 4 года и написал  «Новую Элоизу» и «Эмиля», читая их своим любезным хозяевам, которых он в то же время оскорблял подозрениями, что они не искренно к нему расположены, и заявлениями, что он ненавидит их титул и высокое общественное положение.²

       ¹ Верцман И.Е.,Жан-Жак Руссо,М.Э,1958(стр.89)

       ²Там же (стр.90-93)

       В 1761 г. появилась в печати «Новая Элоиза», весной следующего года — «Эмиль», а несколько недель спустя — «Общественный договор» («Contrat social»). Во время печатания «Эмиля» Руссо был в большом страхе: он имел сильных покровителей, но подозревал, что книгопродавец продаст рукопись иезуитам и что его враги исказят её текст. «Эмиль», однако, вышел в свет; гроза разразилась несколько позже.

       Парижский парламент, готовясь произнести приговор над иезуитами, счёл нужным осудить и философов, и приговорил «Эмиля», за религиозное вольнодумство и неприличия, к сожжению рукой палача, а автора его — к заключению. Принц Конти дал об этом знать в Монморанси; герцогиня Люксембургская велела разбудить Руссо и уговаривала его немедленно уехать. Руссо, однако, промешкал целый день и едва не стал жертвой своей медленности; на дороге он встретил посланных за ним судебных приставов, которые с ним вежливо раскланялись.¹

       Когда-то Руссо называл Вольтера «трогательным», но на самом деле не могло быть бо́льшего контраста, как между этими двумя писателями. Антагонизм между ними проявился в 1755 г., когда Вольтер, по случаю страшного лиссабонского землетрясения, отрёкся от оптимизма, а Руссо вступился за Провидение. Пресыщенный славой и живя в роскоши, Вольтер, по словам Руссо, видит на земле только горе; он же, безвестный и бедный, находит, что всё хорошо.

       Отношения обострились, когда Руссо, в «Письме  о зрелищах», сильно восстал против введения в Женеве театра. Вольтер, живший близ Женевы и развивавший  посредством своего домашнего театра в Фернее вкус к драматическим представлениям среди женевцев, понял, что письмо направлено против него и против его влияния на Женеву. Не знавший меры в своём гневе, Вольтер возненавидел Руссо: то глумился над его идеями и сочинениями, то выставлял его сумасшедшим.

       Полемика  между ними особенно разгорелась, когда  Руссо был запрещён въезд в  Женеву, что он приписывал влиянию  Вольтера. Наконец, Вольтер издал  анонимный памфлет, обвиняя Руссо  в намерении ниспровергнуть женевскую  конституцию и христианство и  утверждая, будто он уморил мать Терезы.²

       Мирные  сельчане Мотье взволновались. Руссо  стал подвергаться оскорблениям и угрозам, а местный пастор произнёс против него проповедь. В одну осеннюю ночь целый град камней обрушился на его  домик.

       ¹ Верцман И.Е.,Жан-Жак Руссо,М.Э,1958(стр.112)

       ² Там же(стр.123)

       Он  уехал в Париж, где, несмотря на тяготевший над ним приговор, его никто  не трогал. Прожил около года в замке герцога Конти и в разных местностях южной Франции. Отовсюду он бежал, терзаемый своим больным воображением: в замке Три, например, он вообразил, что прислуга заподозрила в нём отравителя одного из умерших слуг герцога и потребовал вскрытия покойника.

       С 1770 г. он поселился в Париже, и для него наступила более мирная жизнь; но душевного покоя он всё-таки не знал, подозревая заговоры против него или против его сочинений. Главой заговора он считал герцога де Шуазеля, который приказал завоевать Корсику будто бы для того, чтобы Руссо не стал законодателем этого острова.

       В Париже он окончил свои «Признания» (Confessions). Встревоженный вышедшим в 1765 г. памфлетом («Le sentiment des citoyens»), безжалостно раскрывавшим его прошлое, Руссо пожелал оправдаться путём искреннего, всенародного покаяния и тяжёлого унижения самолюбия. Но себялюбие взяло верх: исповедь превратилась в страстную самозащиту.

       Раздражённый  ссорой с Юмом, Руссо изменил тон  и содержание своих записок, вычеркнул  невыгодные для себя места и стал писать вместе с исповедью обвинительный  акт против своих неприятелей. К  тому же воображение взяло верх над  памятью; исповедь превратилась в роман, в неразрывную ткань Wahrheit und Dichtung.

       Роман представляет две разнородные части: первая — поэтическая идиллия, излияния поэта, влюблённого в природу, идеализация его любви к г-же де Варан; вторая часть проникнута злобой и подозрительностью, не пощадившей лучших и искреннейших друзей Руссо. ¹

       В масонских архивах Великого Востока Франции Руссо, также как и Граф Сен-Жермен, числится в списках членов масонской ложи «Общественного Согласия Святого Иоанна Экосского» с18 августа 1775 года и до своей кончины.

       2 июля 1778 г., после утренней прогулки, Руссо почувствовал себя нехорошо. Тереза, услыхавшая его стоны,  прибежала и нашла его лежащим  на полу; она помогла ему подняться,  но он снова упал и при  этом поранил себе лоб; это  дало повод к толкам, будто  он покончил с собой самоубийством.²

       ¹Верцман И.Е.,Жан-Жак Руссо,М.Э,1958(стр.129-135)

       ² Генриетта Роланд-Гольст Ван дер Схалк ,«ЖАН ЖАК РУССО. ЕГО ЖИЗНЬ и СОЧИНЕНИЯ», «НОВАЯ МОСКВА», 1923г.(стр.117)

         Он взял ее руки в свои  и молча пожал их; в 11 часов утра он умер. Де-Жирарден распорядился похоронить его на островке, лежавшем среди большого пруда в парке; таково было желание самого Руссо, которое он незадолго до того высказал своему хозяину однажды, когда в честь его на этом самом островке был устроен музыкальный вечер. Над его могилой шелестели тополи.

       Его желание было исполнено; его могила на острове «Ив» стала привлекать сотни поклонников, видевших в нём  жертву общественной тирании и мученика гуманности — представление, выраженное юношей Шиллером в известных стихах, сопоставляющих с Сократом, погибшем от софистов, Руссо, пострадавшего от христиан, которых он пытался сделать людьми. Тринадцать лет спустя Революция торжественно перевезла его останки в Пантеон, чтобы поместить их рядом с останками его великого противника Вольтера. Но двадцать лет спустя, во время реставрации, два фанатика тайно ночью похитили прах Руссо и бросили его в яму с известью.¹

       Главные философские произведения Руссо, где  изложены его общественные и политические идеалы: «Новая Элоиза», «Эмиль» и «Общественный договор».

       Еще задолго до своего появления "Новая Элоиза" вызвала разнообразные толки, и ее выхода в свет ожидали с большим нетерпением. Для некоторых из своих приятельниц, Руссо переписал несколько экземпляров; это было для него приятной работой, потому что Юлия была его любимым детищем; переписывая свое произведение, он снова переживал то дивное чувство счастья, которое наполняло его во время процесса творчества; с чисто-детской радостью он выбирал наилучшую бумагу и цветные чернила и соединял листы светло-голубыми лентами.

       Благодаря этим копиям книга, конечно, стала известна многим, и появления ее ждали с  некоторым волнением. Наконец, в 1761 году она вышла из печати: она  имела поразительный успех, подобного  которому, может быть, не было в истории  литературы. Светские дамы, собиравшиеся на бал, приказывали отпрягать лошадей  и до утра зачитывались ею; в течение  первых дней на книгу абонировались, платя по марке за час; книготорговцы  не были в состоянии выполнять  заказы. Это было нечто иное и  большее, чем чисто-литературный успех,- да и мнения писателей о книге  разделились, их критическое око  сразу усмотрело в ней много  слабых сторон и длиннот, какая-то лихорадка  энтузиазма и восхищения охватила людей. ²

       ¹ Генриетта Роланд-Гольст Ван дер Схалк ,«ЖАН ЖАК РУССО. ЕГО ЖИЗНЬ и СОЧИНЕНИЯ», «НОВАЯ МОСКВА», 1923г.(стр.118)

       ²Там же(стр.84)

       Ибо книга эта разбивала гнетущие оковы застывшей, гладкой, пустой, чисто-внешней, чисто-рассудочной жизни умирающего режима. Она открывала глубочайшие  тайники сердца, неизведанные глубины  личности. "Новая Элоиза" означала освобождение личности, и, прежде всего, личности женщины, от невыносимых пут условности. Тысячи увлекавшихся "Новой Элоизой" женщин из самых разнообразных кругов общества любили, почитали и обоготворяли в Руссо не только симпатичного или блестящего автора, нет, они обоготворяли в нем своего избавителя, освободителя их человеческой личности.

       Самому  Руссо этот колоссальный успех его  книги у женщин не принес счастья; их экзальтированное восхищение автором, как это часто бывает у лиц  слабого пола, выродилось в необузданное обожание, предмет которого, если он не святой и если у него в груди  не камень вместо сердца, должен окончательно потерять голову от тщеславия.¹

       "Любовь, глубокая, настоящая, пылкая, страстная  любовь между мужчиной и женщиной представляется современникам столь же смешной, как любовь между мужем и женой. Верность—это нелепая, старомодная привычка. Порхающий мотылек становится символом высшего искусства жизни. Отдельные прочные связи свет обозначает насмешливым именем "почтенных уз". Не дышит ли это выражение чем-то добродетельным и затхлым, чем-то, напоминающим старую провинциальную тетку? Мы видим, как тонкие губы кавалера складываются в насмешливую улыбку, когда он указывает своей даме на парочку, повинную в столь старомодной пошлости.

       Уважение  к женщине? У кого еще его можно  встретить? Галантность, вежливость, да, они существуют, но уважение? Стало  аксиомой следующее положение: "Если вы трижды скажете женщине, что она  прекрасна, то она в первый раз  поблагодарит, во второй поверит, а  в третий вознаградит вас". Любовь сводится к шутке и легкомысленному  порханию, всякие узы, конца которых  нельзя заранее определить, кажутся  слишком тяжелыми этим людьми с легкими  сердцами. Ради бога, только не примешивайте в чашу наслаждения ни серьезности, ни зависти, ни печали, ни ответственности!

       Женщина применяется к новым нравам; она  подавляет свои глубочайшие инстинкты, она стыдится своей стыдливости. Она научается смеяться над непорочностью  и целомудрием, над добродетелью и верностью; она подавляет в  себе жажду другой любви, полной нежности и обожания, ибо это смешно, а  больше всего она боится казаться смешной. Но ей никогда не удается  убить в себе это внутреннее стремление. "Вы,—говорит г-жа дю-Деффан герцогине Шуазель,—лишены чувства; и все-таки вы страдаете, потому что не можете обойтись без него⁴⁴