Автор работы: Пользователь скрыл имя, 25 Октября 2011 в 12:55, курс лекций
Работа содержит 8 лекций по дисциплине "Античная философия" : сущность, описание.
Этот
парадокс существует и в сократовском
выражении. Хотя Сократ уж никак не может
быть приписан ни к Пармениду, ни к Зенону.
Известно, что он этими вещами не занимался,
и вообще слово “бытие” у Сократа отсутствует,
так же, как и понятие непрерывности. К
логике и математике Сократ не имел ровным
счетом никакого отношения. Но тем не менее
этот же парадокс известен и в сократовском
варианте. Он у Сократа выражен проще и
скромнее, но с не меньшей основательностью:
что значит — мы знаем что-то, узнаем что-то?
Я не знаю, и вдруг — знаю. Это ведь во времени
происходит... Допустим, я решаю задачку:
раз, два, три, четыре, пять, шесть шагов
— и решил. Но, говорит Сократ, я должен
решение узнать в качестве решения. Вспомните
то, что я говорил об уме, который есть
дополнительный элемент или феномен мышления.
Чтобы узнать — нужно знать. Узнавание
силлогизма не входит в содержание самого
силлогизма и в качестве содержания силлогизма
не описывается. Сократ говорит: ес-
104
ли я
узнаю решение в качестве решения
или знание в качестве знания - значит
я его уже имел.
Тот же
парадокс, но в сократовской форме. У Сократа
он связан с теорией воспоминания, согласно
которой знание наше, как следы прошлых
встреч с Богом, хранится в душе, что в
действительности мы ничего нового не
узнаем, а лишь вспоминаем: нечто просто
всплывает из глубин нашей души. И у Платона,
наряду с великолепными мифами, которыми
он косвенно и символически передает свою
мысль, есть еще сходный миф о мальчике-рабе,
в котором Сократ, беседуя с мальчиком,
выуживает из глубин его души лежавшее
там знание теоремы Пифагора.
И дело
в том, что это уже, как ни странно,
ответ на парадокс. Вообще-то, конечно,
не являющийся ответом. Мы еще будем
говорить о нем в связи с
Платоном; почему здесь возникает
идея “прирожденности” знаний, в каком
смысле, и почему новое знание есть
воспоминание. У Платона сказано: воспоминание
не просто о каких-то фактах и обстоятельствах
жизни, а воспоминание встреч души с Богом,
в прошлых ее блужданиях.
А пока
вернемся к Зенону. Значит, я сказал,
во-первых, есть парадокс и, во-вторых,
он фигурирует не только у Зенона. Какая-то
повторяющаяся загадка и одновременно
основание нашего мышления. Я привел пример
парадокса, связанный с биографией Бора
(собственно поэтому рассказ малоизвестного
датского писателя и сохранился в книгах
о Боре); в личной интеллектуальной биографии
Бора названный эпизод имел чрезвычайные
последствия. Осмысление этого эпизода
и этой проблемы вообще легло в основание
интеллектуального облика и стиля Нильса
Бора как физика, который, как известно,
сделал немаловажные открытия в XX веке.
Сам он одно время собирался даже заняться
философией, а не физикой, и написать трактат
по эпистемологии (теории познания), где
он и хотел раскрутить этот парадокс. А
в результате — воспоминание о парадоксе
и печать, которая этим парадоксом была
наложена на духовный облик Бора, сыграли
свою роль в возникновении идеи дополнительности
в физике, в квантовой механике XX века.
Во всех
этих вещах, которые я назвал парадоксами
или апориями и которые схожи
даже по проигрываемому материалу (у
датского студиозо точно так же фигурирует
слово
105
“бесконечность”,
как оно фигурирует у Платона
в пересказе зеноновских апорий
в знаменитом тексте, называемом “Парменид”),
во всех этих апориях фигурирует идея
разделения на бесконечное число
все более мелких частей, что делает
невозможной нашу способность помыслить
то, о чем мы говорим.
Сделаем
еще один шаг: и в случае Зенона,
и в случае Сократа, и в случае
Декарта — в контексте такого
парадокса каждый раз фигурирует
мысль о том, что есть какая-то
дополнительная сила, не входящая в содержание
нашего мышления и в сочетание частей
времени — впереди нас или сзади нас, —
которая непрерывно воспроизводит и создает
заново нас самих. Какая-то другая сила...
ПРИМЕЧАНИЯ
1. См.: Гераклит.
— В кн.: Фрагменты ранних греческих
философов. Часть I. M.: Наука, 1989, с. 208: “Луку
имя — “жизнь, а дело — смерть.”
2. Цит.
по тому же, с. 217.
3. См.: Аристотель.
Соч. в 4-х тт. М.: Мысль, 1976, т. 1, с.
375.
4. См.: Борхес
Х.Л. Проза разных лет. М.: Радуга,
1984, с. 229.
5. См.: Descartes.
Oeuvres et Letters. Paris: Gallimard, 1953, p. 1358.
6. См.: Мур
Р. Нильс Бор — человек и
ученый. М.: Мир, 1969,
------------------------------
лекция 7 содержание
------------------------------
Рассылки Subscribe.Ru
история философии
История философии ФИЛОСОФиЯ
------------------------------
Мамардашвили Мераб Константинович
"Лекции
по античной философии"
ЛЕКЦИЯ
7
Итак, как
мы поняли из рассуждений Гераклита,
историческая структура человеческого
бытия состоит в том, что есть
во времени некое становление или поиск
смысла (который уже есть). Какие-то обстоятельства
как бы сцепились, и история есть то, что
происходит в виде взаимного прояснения
одним обстоятельством другого в определенной
форме. Эту форму Гераклит называл гармонией.
Есть гармонии и есть пульсирующая сфера
или сгорающие миры Гераклита. Обратите
внимание на метафоры, которыми пользовался
Гераклит; в них всегда содержится простой
смысл, обычно нами не замечаемый. Говоря
“огонь”, мы предполагаем наличие какой-то
субстанции, какого-то предмета. Гераклит
же говорит: сгоревшие миры, и в этом содержится
оттенок смысла, который уже есть в нашем
языке. Ведь что такое “сгоревшие” —
это то, в чем уже нет огня. Слово “огонь”
Гераклитом употребляется в качестве
указания на то, что должно быть и в чем
есть огонь, а сгоревшее — то, в чем нет
огня. Следовательно, то состояние, которое
мы метафорически называем огнем, есть
состояние держания мира, усилие; оно пульсирует
— исчезает, вновь появляется, поэтому
миры мерно сгорают и загораются. Повторяю:
в сгоревшем нет огня, а огонь — это некоторый,
непрерывно возобновляющийся процесс
или гераклитова река, в которую дважды
войти нельзя.
Эта знаменитая
непрерывность бытия была сформулирована
Парменидом, и ее же мы явно обнаруживаем
у Гераклита. И еще: мы установили, что
есть что-то, что поддерживает непрерывность
— какое-то дополнительное обстоятельство,
не являющееся содержанием какого-либо
момента времени или жизни, дополнительное
к содержанию, что можно назвать Богом,
тем декартовским Богом, который должен
непрерывно сызнова порождать. И это дополнительное
порождающее основание не совпадает с
107
------------------------------
содержанием
ни одного из каких-либо моментов. Поскольку
по содержанию моменты времени, моменты
нашей жизни не связаны один с другим и
не вытекают один из другого. Какая-то
конечная форма должна быть — целиком,
чтобы сызнова восполнять в себе бесконечность;
и лишь после этого есть дление. Соответствие
правилам интеллигибельности (понятности)
малейшего изменения в мире и есть представление
этого изменения как зановомиротворения.
То есть для того, чтобы нам понять какое-то,
даже малое, изменение, нужно суметь заново
воспроизвести создание всего мира. И
вот здесь начинает разыгрываться странная
и очень интересная история.
Я сказал,
что бесконечное дается в конечной
форме, — парадоксальная вещь; то конечное,
которое могло бы давать бесконечное,
есть какое-то особое “конечное”, а
не просто какой-то предмет наряду с
другими предметами. Пример такой конечности
можно проследить на очень странных и
до сих пор для нас таинственных вещах,
которые, очевидно, являются вечной, но
плодотворной загадкой, поскольку уже
в случае Гераклита мы могли понять, что
загадки существуют до тех пор, пока мы
их разгадываем, и очень плохо, когда нам
нечего разгадывать. Скажем, греки жили,
пока жил полис; полис был живым до тех
пор, пока для самих греков он был каждый
раз заново, постоянно решаемой загадкой.
Загадкой — не как предметом научного
рассуждения, не как проблемой науки, а
проблемой того, что может быть в принципе,
не сегодня, так завтра, решено конечным
числом шагов; то есть в смысле того, в
чем мы участвуем и что окажется условием
нашей жизни в случае полиса — греческой
гражданственности, и что продолжает жить,
пока за этим есть страсть, эмоция, напряжение,
вертикальное бодрствующее стояние, которое
на своей вершине держит дление. Полис
ведь есть какое-то социальное устройство;
то или иное, оно приходит, уходит, появляется,
сменяет одно другое, исчезает. Социальные
устройства бывают разные; если грубо,
они могут быть разделены на две категории.
Одни складываются стихийно — те, которые
мы застаем как нечто, что сложилось по
традиции, сплетением каких-то естественных
обстоятельств человеческой жизни, человеческих
свойств. Например, кровные связи независимо
от нас организуют социальную общность
— общность по крови. Полис же есть попытка
108
------------------------------
организации
такой социальной общности, которая не
порождается стихийными, спонтанными
процессами истории, не дается традицией,
— это социальные связи, которые уже прошли
через горнило гражданского сознания
и впервые конституируются, проходя через
это горнило, в том числе через агору, то
есть через публичное существование закона.
Поскольку известно, что человеческий
смысл и человеческое бытие устанавливаются
после написания закона. Справедливость,
как говорил Монтень, это нечто, что проявляется
только в открытом для закона пространстве.
Или можно сказать так: вещи неназванные
— наполовину не существуют, что, казалось
бы, противоречит поэтическому высказыванию;
“мысль изреченная есть ложь”. Я же, фактически,
говорю, что мысль неизреченная — не только
ложь, а ее вообще не существует. Хотя,
если вдуматься, оба эти высказывания
говорят одно и то же.
Но ведь
это социальное, которое конституировалось
не спонтанно, не кровными связями, не
традицией, не переплетениями социально-природных
процессов, — тоже нечто реально
существующее. В виде законов, общения,
материи человеческих связей, то, что я
называл полисом. Допустим, существуют
материальные предметы особого рода, которые
есть носители гармонии. Для античных
греков небо, например, было не просто
небом, как для нас, а “умным телом”. Будучи
телом, оно, в то же время, наглядно, не
выходя за пределы своего телесного расположения,
являлось для них как бы ходячим умом.
Наглядно существующий “ум”, носитель
гармонии. В этом смысле и для пифагорейцев
вещи были числами — то есть некоторые
вещественные численные организации,
пропорциональные и мерные, были привилегированными
носителями гармонии. Выделение таких
предметов всегда находится в привилегированном
отношении к организации и способу осуществления
нашего мышления. Скажем, что означало
для Платона существование идеального
или умного предмета, называемого телом?
Круговращение небесных сфер?! Нет, это
предмет, наблюдение которого вводило
порядок в движения души. Иными словами,
есть некоторые умные тела, и через них
впервые упорядочиваются наши душевные
состояния, которые иначе, без отношения
к таким предметам распадались бы. Наши
ощущения не имели бы никакой устойчивости,
рассеивались бы... — что они и делают,
буду-
109
------------------------------
чи предоставленными
самим себе. Следовательно, “идеальный
предмет” как бы конструктивен по
отношению к мыслительным и душевным
возможностям человеческого существа.
Только благодаря умному телу (небу
или пифагорейскому числу, которое
тоже — вещь) на стороне человека откладываются
впервые какие-то упорядоченности, которые
могут воспроизводиться во времени, не
подчиняясь неминуемому процессу распада
и рассеивания во времени. Движения нашей
души не упорядочены натуральным образом.
Сами по себе они исключают для нас возможность
пребывать в состоянии внимания, памяти
и т. д. Вот, например, я собрался, сосредоточился...
но это ставит меня же в зависимость от
меня самого. А исходная философская мысль,
на базе которой строилось научное и вообще
наше мышление, состоит в другом: я должен
это сделать на чем-то; есть вещи, которые
меня сосредотачивают. Такой “вещью”
и являются небо, числа, полис как социальный
артефакт или социальная форма.