Я проиграл тебя, как Дамаянти

Когда-то проиграл безумный Наль.

Взлетели  кости, звонкие как  сталь,

Упали кости - и была печаль. 

Сказала ты, задумчивая, строго:

- "Я  верила, любила слишком  много,

А ухожу, не веря, не любя,

И пред лицом Всевидящего  Бога,

Быть  может самое себя губя,

Навек я отрекаюсь от тебя". – 

Твоих волос не смел поцеловать я,

Ни  даже сжать холодных, тонких рук.

Я сам себе был гадок, как паук,

Меня  пугал и мучил  каждый звук.

И ты ушла в простом  и темном платье,

Похожая на древнее Распятье.

        

    В июле 1914 года, когда в далеком Сараеве раздался выстрел Гавриил принципа, а затем всю Европу охватил пожар войны, началась трагическая эпоха.

    Патриотический  порыв тогда охватил все русское  общество. Но едва ли не единственный среди  сколько-нибудь видных русских писателей, Гумилев отозвался на обрушившуюся на страну войну действенно, и почти тотчас же (24-го августа) записался в добровольцы. Он сам, в позднейшей версии уже упоминавшихся "Пятистопных ямбов", сказал об этом всего лучше:

И в реве человеческой толпы,

В гуденье проезжающих орудий,

В немолчном зове боевой трубы

Я вдруг услышал  песнь моей судьбы

И побежал, куда бежали люди,

Покорно повторяя: буди, буди. 

Солдаты громко пели, и слова

Невнятны  были, сердце их ловило:

- "Скорей  вперед! Могила так  могила!

Нам ложем будет свежая трава,

А пологом - зеленая  листва,

Союзником - архангельская сила". – 

Так сладко эта песнь  лилась, маня,

Что я пошел, и приняли  меня

И дали мне винтовку и коня,

И поле, полное врагов могучих,

Гудящих грозно бомб и пуль певучих,

И небо в молнийных и рдяных тучах. 

И счастием душа обожжена

С тех самых пор; веселием полна

И ясностью, и мудростью, о Боге

Со  звездами беседует она,

Глас  Бога слышит в воинской тревоге

И Божьими зовет  свои дороги.

    В нескольких стихотворениях Гумилева о  войне, вошедших в сборник "Колчан" (1916) - едва ли не лучших во всей "военной" поэзии в русской литературе:  сказалось не только романтически-патриотическое, но и глубоко религиозное восприятие Гумилевым войны.

    В январе 1918 года Гумилев покинул Париж  и перебрался в Лондон. Гумилев покинул Лондон в апреле 1918 года.

    В этом же году состоялся его развод с А. Ахматовой, а в следующем году он женился на Анне Николаевне Энгельгардт, дочери профессора-ориенталиста, которую С. К. Маковский охарактеризовал, как "хорошенькую, но умственно незначительную девушку". В 1920 году у Гумилевых, по словам А. А. Гумилевой, родилась дочь Елена.

    В 1918 году, вскоре после возвращения  в Россию, он задумал переиздать некоторые из своих дореволюционных  сборников стихов: появились новые, пересмотренные издания "Романтических цветов" и "Жемчугов"; были объявлены, но не вышли "Чужое небо" и "Колчан". В том же году вышел шестой сборник стихов Гумилева "Костер", содержавший стихи 1916-1917 гг., а также африканская поэма "Мик" и уже упоминавшийся "Фарфоровый павильон".

    Нет оснований думать, что Гумилев  вернулся весной 1918 года в Россию с  сознательным намерением вложиться  в контрреволюционную борьбу, но есть все основания полагать, что, будь он в России в конце 1917 года, он оказался бы в рядах Белого Движения.

    Гумилев был арестован 3-го августа 1921 года (он был признан виновным в участии в заговоре, в котором он не участвовал, он был просто знаком с одним из руководителей заговора- Н. И. Лазаревским), за четыре дня до смерти А. А. Блока. И В. Ф. Ходасевич, и Г. В. Иванов в своих воспоминаниях говорят, что в гибели Гумилева сыграл роль какой-то провокатор. Гумилева признали виновным и расстреляли.

    В воспоминаниях о Гумилеве не раз  цитировалась фраза из письма его  к жене из тюрьмы: "Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы". Упоминалось также, что в тюрьме перед смертью Гумилев читал Гомера и Евангелие. Написанные Гумилевым в тюрьме стихи не дошли до нас. Они были вероятно конфискованы Чекой и, может быть - кто знает? - сохранились в архиве этого зловещего учреждения. И Гумилев - первый в истории русской литературы большой поэт, место погребения которого даже неизвестно. Как сказала в своем стихотворении о нем Ирина Одоевцева:

И нет на его могиле

Ни  холма, ни креста - ничего.

    Алексей Толстой написал позже: “Я не знаю подробностей его убийства, но, зная Гумилева,- знаю, что стоя у стены, он не подарил палачам даже взгляда смятения и страха. Мечтатель, романтик, патриот, суровый учитель, поэт. Хмурая тень его, негодуя, отлетела от... страстно любимой им Родины... Свет твоей душе. Слава - твоему имени”. 

    Анализ  творчества Гумилева

    Поэзия  Гумилева в разные периоды его  творческой жизни сильно отличается. Иногда он категорически отрицает символистов, а иногда настолько сближается с  их творчеством, что трудно догадаться, что все эти замечательные стихотворения принадлежат одному поэту. Здесь вспоминаются слова проницательного А.Блока:  “Писатель - растение многолетнее... душа писателя расширяется периодами, а творение его - только внешние результаты подземного роста души. Поэтому путь развития может представляться прямым только в перспективе, следуя же за писателем по всем этапам пути, не ощущаешь этой прямизны и неуклонности, вследствие остановок и искривлений”.

    Эти слова Блока, поэта, высоко ценимого Гумилевым, и в то же время основного его оппонента в критических статьях, наиболее подходят к описанию творческого пути Гумилева. Так, ранний Гумилев тяготел к поэзии старших символистов Бальмонта и Брюсова, увлекался романтикой Киплинга, и в то же время обращался к зарубежным классикам: У.Шекспиру, Ф.Рабле, Ф.Вийону, и даже к эпически-монументальным произведениям Некрасова. Позже он отошел от романтической декоративности экзотической лирики и пышной яркости образов к более четкой и строгой форме стихосложения, что и стало основой акмеистического движения. Он был строг и неумолим к молодым поэтам, первый объявил стихосложение наукой и ремеслом, которому нужно так же учиться, как учатся музыке и живописи. Талант, чистое вдохновение должны были, по его пониманию, обладать совершенным аппаратом стихосложения, и он упорно и сурово учил молодых мастерству. Стихотворения акмеистического периода, составившие сборник “Седьмое небо”, подтверждают такой трезвый, аналитический, научный подход Гумилева к явлениям поэзии. Основные положения новой теории изложены им в статье “Наследие символизма и акмеизм”. “Новому направлению” было дано два названия: акмеизм и адамизм (с греческого - “мужественно-твердый и ясный взгляд на жизнь”). Главным их достижением Гумилев считал признание “самоценности каждого явления”, вытеснение культа “неведомого” “детски мудрым, до боли сладким ощущением собственного незнания”. Также к этому периоду относится написание Гумилевым серьезной критической работы “Письма о русской поэзии”, опубликованной позже в 1923 году.

    Эта книга исключительно поэтической  критики занимает особое место в  истории русской критической  мысли. Статьи и рецензии, вошедшие в нее, писал большой поэт и  страстный теоретик стиха, человек  безупречного поэтического слуха и точного вкуса. Обладая безусловным даром предвидения, Гумилев-критик намечает в своих работах пути развития отечественной поэзии, и мы сегодня можем убедиться, как точен и прозорлив был он в своих оценках. Свое понимание поэзии он выразил в самом начале своей программной статьи “Анатомия стихотворения”, открывающей сборник “Письма о русской поэзии”. “Среди многочисленных формул, определяющих существо поэзии, выделяются две,- писал Н. Гумилев,- предложенные поэтами же, задумывающимися над тайнами своего ремесла. Они гласят: “Поэзия есть лучшие слова в лучшем порядке” и “Поэзия есть то, что сотворено и, следовательно, не нуждается в переделке”. Обе эти формулы основаны на особенно ярком ощущении законов, по которым слова влияют на наше сознание. Поэтом является тот, кто “учитывает все законы, управляющие комплексом взятых им слов”. Именно это положение и лежит в основе той громадной работы, которую после революции проводил Гумилев с молодыми поэтами, настойчиво обучая их технике стиха, тайнам того ремесла, без которого, по его мнению, настоящая поэзия невозможна. Гумилев хотел написать теорию поэзии, этой книге не суждено было родиться, и отношение его к “святому ремеслу” поэзии сконцентрировано в нескольких статьях и рецензиях, составивших “Письма о русской поэзии”.

    Но  с годами поэзия Гумилева несколько  меняется, хотя основа остается прочной. В сборниках военной эпохи  в ней вдруг возникают отдаленные отзвуки блоковской, опоясанной реками, Руси и даже “Пепла” Андрея Белого. Эта тенденция продолжается и  в послереволюционном творчестве. Поразительно, но в стихотворениях “Огненного столпа” Гумилев как бы протянул руку отвергаемому и теоретически обличаемому символизму. Поэт словно погружается в мистическую стихию, в его стихах вымысел причудливо переплетается с реальностью, поэтический образ становится многомерным, неоднозначным. Это уже новый романтизм, лирико-философское содержание которого значительно отличается от романтизма знаменитых “Капитанов”, акмеистической “прекрасной ясности” и конкретности.

Анализ  стихотворения “Капитаны” (1910)

I

На  полярных морях и  на южных,

По  изгибам зеленых  зыбей,

Меж базальтовых скал и жемчужных

Шелестят  паруса кораблей. 

Быстрокрылых  ведут капитаны,

Открыватели новых земель,

Для кого не страшны ураганы,

Кто изведал мальстремы и мель, 

Чья не пылью затерянных хартий,

Солью моря пропитана грудь,

Кто иглой на разорванной  карте

Отмечает  свой дерзостный путь. 

И, взойдя на трепещущий мостик,

Вспоминает  покинутый порт,

Отряхая ударами трости

Клочья  пены с высоких  ботфорт. 

Или, бунт на борту обнаружив,

Из-за пояса рвет пистолет,

Так, что сыпется золото с кружев,

С розоватых брабантских  манжет. 

Пусть безумствует море и хлещет,

Гребни  волн поднялись в  небеса, -

Ни  один пред грозой не трепещет,

Ни  один не свернет паруса. 

Разве трусам даны эти руки,

Этот  острый, уверенный  взгляд,

Что умеет на вражьи фелуки

Неожиданно  бросить фрегат. 

Меткой  пулей, острогой железной

Настигать исполинских китов

И приметить в ночи многозвездной

Охранительный свет маяков? 

II

Вы  все, паладины Зеленого Храма,

Над пасмурным морем  следившие румб,

Гонзальво и Кук, Лаперуз  и де Гама,

Мечтатель и царь, генуэзец Колумб! 

Ганнон  Карфагенянин, князь  Сенегамбий,

Синдбад-Мореход  и могучий Улисс,

0 ваших победах  гремят в дифирамбе

Седые валы, набегая на мыс! 

А вы, королевские псы, флибустьеры,

Хранившие золото в темном порту,

Скитальцы арабы, искатели веры