Натурализм

Такая пылкая и сосредоточена  председатель естественно  должна была увлечься республиканскими идеями. Ночью в своей  каморке Сильвер  читал и перечитывал  том Руссо, который  он нашел у соседа-старьевщика  среди старых замков; книга не давала ему  спать до самого утра. Его пленила мечта  обездоленных, мечта  о всеобщем счастье  всех людей; слова: "свобода, равенство, братство" звучали в его  ушах, словно торжественный  звон.

Но  вот Сильвер встретил Мьетту, он сначала  видел в ней  друга, а потом  – радость и  цель своей жизни. Вечером, в каморке, которая была ему  спальней, повесив  лампу в изголовье  над перочинным кроватью, он брал с полки, висевшей над ним, первый попавшийся том и начинал  с благоговением  читать. На каждой странице покрытой пылью книги  он находил Мьетту. Если речь шла о  какой молодую  девушку или упоминалось  вообще красивое ее добродетельную создания, он непременно ставил на ее место свою любимую; себя он также  ввел в действие. Если Сильвер читал  роман, то в конце  он добывал Мьетту или умирал вместе с ней. Когда же это был некий  политический памфлет  или трактат по политической экономии, – а такие книги  ему нравились  больше, чем романы, потому что, как и  все полуобразованные люди, он стремился  к серьезному чтению, – ему удавалось  привлечь Мьетту и  до сих ужасно скучных  теорий, которых часто  сам не понимал, он считал, что таким  образом он испытывает свое сердце, развивает  способность любить Мьетту, когда они  поженятся. В своих  фантастических грезах Сильвер всегда отводил  место Мьетти. Эта  чистая нежность защитила его от влияния  некоторых неприличных  повестей XVIII века о  любви, случайно попавших в его руки.

Сильвер вместе с любимым  Мьеттою вливается  в отряд восставших рабочих,

Антуан  Маккар, которого считают  своим среди пролетариев, договаривается с  Пьером Ругон о  заманивания в  ловушку республиканцев, среди которых  и его племянник  Сильвер. Измена стоила 800 франков, должен был  оплатить Пьер

Плассан снова  увидел, как тихим улицам, залитым  лунным светом, в тени, над домами, пробирались вооруженные люди. Когда  отряд собрался перед ратушей, Маккар, пристально присматриваясь, нет ли где засады, смело приблизился к воротам. Он постучал и,, когда швейцар, который уже обо всем знал, спросил, чего им надо, Антуан набросился на него с такими яростными угрозами, что тот сделал вид, что страшно испугался, поспешил открыть ворота. Обе их половины стали медленно раздвигаться, раскрывая зловещую зияющую пасть. Тогда Маккар громко воскликнул:

- Вперед, друзья!

Это был сигнал. Маккар быстро, отскочил в сторону. И в тот миг, когда республиканцы  бросились вперед, навстречу им из темноты двора с грохотом вырвался целый сноп пламени и град пуль. Ворота извергали смерть. Национальные гвардейцы, раздраженные ожиданием, спеша  избавиться того страшного кошмара, который окутал их в этом мрачном  дворе, наспех дали залп. Выстрелы вспыхнули  так ярко, что Маккар хорошо разбирательств. Ругон, который у кого целился. Антуаном показалось, что дуло ружья смотрит  прямо на него, он вдруг вспомнил, как недавно покраснела Фелисите, и бросился бежать бормоча:

- Довольно дурака  валять! Этот мошенник еще убьет  меня! Он должен мне восемьсот  франков!

Аполитичний врач Паскаль был среди восставших.

Вечеру Сильвер  встретился лицом к лицу со своим  кузеном, врачом Паскалем, Ученый шел  с отрядом, беседуя с рабочими, с уважением относились к нему. Он сначала пытался отвлечь их от борьбы, но потом, видимо, убежден  их словам, сказал, улыбаясь, как сочувствующая, посторонний человек:

- Может, вы  правы, друзья. Что ж, боритесь, а я здесь для того, чтобы  чинить вам руки и ноги.

Утром он спокойно принялся собирать на пути камешки  и растения. Он страшно жалел, что  не взял с собой геологический  молоток и ботаническую коробку. Его карманы были доверху наполненные  камешками, а из сумки с инструментами, которую он держал под мышкой, свисали  пучки длинных трав.

- Стой! Это ты, мой мальчик! – Воскликнул  он, увидев Сильвера. – А мне  казалось, что я тут сам по  целому нашей семьи.

Последние слова  он произнес с какой иронией, искренне насмехаясь над козней отца и дяди Антуана. Сильвер очень обрадовался  этой встрече с двоюродным братом; врач, единственный из всех Ругонов, жал  ему руку во время встреч и проявлял искреннюю привязанность к нему. Увидев, что Паскаль весь покрыт пылью после похода, юноша решил, что врач действительно присоединился  к республиканцам, он искренне обрадовался  и с юношеским задором начал  говорить о правах народа, о его  святое дело и бесспорную победу. Паскаль, улыбаясь, слушал его и с интересом  следил за жестами и страстной  игрой его лица, он словно изучал Сильвера, анатомировал его энтузиазм, стараясь узнать, что скрывается за этим благородным пылом.

- Какой же  ты заядлый! Какой упорный!  Да ты же настоящий внук  своей бабки!

Во время боя  убивают Мьетту, Сильвера с другими  восставшими берут в плен и  ведут старым кладбищем.

Юноша поднял голову. Они уже дошли до конца прохода. Он заметил могильную плиту и  вздрогнул. Мьетта была права: эта плита  предназначена для нее. "Здесь  покоится Мария… скончавшейся…". Она  умерла, камень накрыл ее. Тогда, теряя  последние силы, он оперся на холодную, словно обледенелую плиту; какой  теплый был этот камень, когда они  целыми вечерами просиживали на нем! Она приходила с этой стороны, она стерла краешек плиты, прыгая на нее, когда перелезали через стену. В этом следе осталось то от ее существа, от ее гибкого тела. Сильвер даже подумал, что все эти вещи имеют  какое роковое значение для него, что этот камень для того и лежит  здесь, чтобы он мог умереть на нем, на том месте, где он любил.

Ренгад  зарядил пистолеты.

Умереть! Умереть! Эта мысль  о смерти захватывала  Сильвера. Значит, именно сюда его и вел  длинный белый  путь,, спускающийся с Сен-Рура к Плассана. Если бы он это знал, то шел бы быстрее. Умереть на этой плите, умереть в глубине  узкого прохода, вдыхая воздух, в котором  еще слышался вздох  Мьетты! Никогда Сильвер  не мог и мечтать  о такой утешение в своем горе. Небо змилостивилось над  ним. И он ждал с  какой-то странной улыбкой.

Закрыв  глаза, Сильвер слышал мертвецы страстно призывают  его. В темноте  он видел только Мьетту, которая лежала под  деревьями, покрытая флагом; ее мертвые  глаза смотрели в  небо. Ренгад выстрелил, и всему пришел конец: череп юноши  раскололся, словно большой спелый гранат; Сильвер упал лицом  на плиту, припав губами к тому месту, на которое  обычно прыгала Мьетта, к тому месту, на котором  она оставила часть  своего существа… .

А между тем в  Ругонов вечером, за десертом, среди  теплых испарений  над столом, заставленным остатками обеда, раздавался громкий  смех гостей. Наконец  Ругон присоединились ко всем богачам! Их жажда, усиленная  тридцатилетним сдерживанием стремлений, скалит острые зубы. Эти  прожорливые люди, эти худые хищники, наконец дорвались  к радостям жизни, громко приветствовали новорожденного Империю, период дележки богатейшей добычи. Государственный  переворот, который  вернул счастье Бонапарта, одновременно закладывал фундамент карьеры  Ругонов.

Пьер  встал, высоко поднял бокал и воскликнул;

- Пью за принца  Луи, при императоре!

Гости, свою зависть утопили  в шампанском, вскочили с мест и, чокнувшись, приветствовали этот тост громкими возгласами. Это было великолепное зрелище. Плассанськи  буржуа – Рудь, грань, Вюйе и другие –  плакали, обнималась, наступив ногой на еще теплый труп Республики. Но вот Сикардо  спала блестящая  мысль. Он снял с головы Фелисите розовый  шелковый бантик, который  она кокетливо  приколола над  правым ухом, десертным  ножом отрезал  кусочек шелка  и торжественно воткнул  его Ругон в  петлю. Пьер скромно  отказывался и  випручувався с сияющим  лицом, мимрячы:

- Нет, нет, прошу  вас, еще слишком  рано. Надо подождать,  пока будет опубликован  декрет.

- Черт побери! –  Воскликнул Сикардо.  – Пожалуйста, не  возражайте! Вас награждает  старый наполеоновский  солдат!

В желтом салоне взорвались аплодисменты. Фелисите замирала от восторга. Молчаливый Гран, опьянев  от энтузиазма, влез на стул и, размахивая над головой салфеткой, произносил речь, которую  никто не расслышал  среди общего шума. Желтый салон сходил с ума, торжествовал.

Но  клочок розового шелка, торчащий в Пьеровий петельке, был не единственным ярким  пятном на триумфе  Ругонов. В соседней комнате под кроватью еще валялся забытый  ботинок с окровавленным  каблуком. Свеча, горевшая над телом господина  Пейрота на другой стороне улицы, кровоточила  в ночной тьме, словно открытая рана. А  вдали, в глубине  площади Сен-Митра, на могильной плите  застывала лужа крови… 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Термин натурализм был предложен Эмилем Золя. Он образован от латинского слова natura — природа. Золя так определяет сущность новой эстетики: “Произведение искусства — это кусок природы, преломлённый через темперамент художника”.

В натурализме меняет свой смысл понятие “среда”. В  романах Бальзака герои были порождением  социальной среды, того круга общества, к которому они принадлежали. В  произведениях натуралистов социальная среда приобретает черты биологической  среды обитания. Она воздействует на героев не только через воспитание, общественные условности, финансовое положение, но и определяет их “видовые”, физиологические черты. В романе Золя «Жерминаль» (цикл «Ругон-Маккары», 1885) среда накладывает отпечаток  на внешний облик героев. Работа в шахтах делает их бледными, низкорослыми, малокровными, с белёсыми волосами и въевшейся в кожу угольной пылью.

Натуралистическое понятие среды сформулировал  французский критик Ипполит Тэн (1828–1893). Он был последователем философии  О.Конта, верившего в истинность “позитивных”, то есть безусловно установленных, фактов. Они позволяют объяснить  все стороны человеческой жизни. По словам И.Тэна, “пороки и добродетели  — такие же продукты социальных процессов, как медный купорос и  сахар — продукты процессов химических”. Во введении к своей книге «История английской литературы» (1863–1865) Тэн  выделил три ключевых фактора, определяющих человеческую жизнь: расу, среду и момент.

Раса — “наследственное предрасположение, которое человек вносит за собой в мир”. Среда — внешние обстоятельства, “физические или социальные условия”, которые “изменяют или пополняют природный характер”. Среда накладывается на наследственность, взаимодействует с ней. Момент указывает на историческую эпоху, на определённый этап в истории жизни человека и общества.

Тэн заложил основы натурализма. Новую литературную школу  создал Эмиль Золя. В 1868 году он задумал  цикл романов, который получил название «Ругон-Маккары». Двадцать романов, написанных с 1871 по 1893 год, рассказывают историю  потомков Аделаиды Фук, дочери зажиточного  огородника. Она выходит замуж  за батрака Пьера Ругона, а после  его смерти живёт с контрабандистом, бродягой и пьяницей Маккаром. Существование  Аделаиды бессознательно: она как  “ласковое, смирное животное, покорное своим инстинктам”. Дети её растут под влиянием своих наследственных склонностей. Они не знают никаких  общественных ограничений и “свободно  следуют своим инстинктам” (роман  «Карьера Ругонов»; перевод Е.Александровой).

Наследственность  обусловливает судьбу детей Аделаиды. Пьер Ругон, наследующий расчётливость, крестьянскую хватку отца в сочетании  с нервической утончённостью  матери, прибирает к рукам состояние  Фуков. Его потомки поднимаются  вверх по социальной лестнице, становятся коммерсантами, финансистами, политическими  деятелями. Детей Маккара называют “волчатами”: по этой линии наследуются  алкоголизм, лень, страсть к бродяжничеству, вспышки гнева. Потомки Маккара  становятся рабочими, крестьянами, наёмными служащими. Из поколения в поколение  они опускаются всё ниже по социальной лестнице, на самое дно общества.

Золя приводит во взаимодействие среду и наследственность, анализирует “одновременно и  волю каждого и общий напор  целого”. В предисловии к роману «Карьера Ругонов» (1871) он представляет Ругон-Маккаров как “группу людей”, “на первый взгляд глубоко различных, но, как свидетельствует анализ, близко связанных между собой” законами наследственности. Наследственность Золя сравнивает с силой тяготения, самым очевидным из всех законов природы.

Важную роль в  этом эксперименте играет момент. Изображая, как его герои “рассеиваются  по всему современному обществу”, писатель исследует историческую эпоху в  её целостности. История семьи Ругон-Маккаров — это ещё и история Второй империи (1851–1870), времени царствования Наполеона III. Он был известен как “Наполеон маленький” в сравнении с его великим предком. Вторая империя вошла в историю Франции как эпоха политической продажности, торжества пошлости, “необычайная эпоха безумия и позора” (Золя). Она началась погубившим республику государственным переворотом и завершилась поражением страны в войне с Пруссией и оккупацией Франции. Интриги, которые привели к становлению Второй империи, описываются в первом романе — «Карьера Ругонов», крах правления Наполеона III — в одном из последних романов, «Разгром» (1892).