Роберт Оуэн

   Немалое воспитательное значение для Роберта  Оуэна имело и то обстоятельство, что в эти юные годы ему приходилось  сталкиваться со множеством людей самых разнообразных характеров и положений в обществе. В Стамфорде у Макгуффога это был высший класс земельной аристократии; лавка на Лондонском мосту посещалась обыкновенными уличными покупателями - рабочими и небогатыми горожанами; в Манчестере у Саттерфильда Оуэн видел купцов, фабрикантов и фабричных рабочих. Неудивительно, что при его врожденной наблюдательности он успел в ту пору жизни, когда многие сидят на школьной скамье, приобрести уже значительный запас житейской опытности и познакомиться с нравами и характерами людей разных сословий.¹ 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

2. Разумная  система иррационального  общества Р. Оуэна

   Будучи  натурой высокогуманной и придерживаясь  воззрений, отличавшихся самою широкою  терпимостью, он был неспособен к  мерам насильственного характера. Оуэн ясно сознавал существующее зло, и все его сочувствие было на стороне  страждущих; но многие из его планов по улучшению быта рабочих были рассчитаны на добровольное содействие лиц, заинтересованных в фабричном деле, и в этом скрывается корень многих из его неудач. Тем  не менее, при ином образе действий, ввиду господствовавшего тогда  в Англии настроения умов и расклада политических партий, вряд ли бы Оуэну удалось сделать и одну десятую долю того, что им действительно сделано для улучшения быта рабочих. Он ясно сознавал, что главные источники зла заключались в невежестве рабочих, в их беспомощности, происходившей от разрозненности, которою часто пользовались алчные хозяева, и в той величайшей несправедливости, что благами, проистекавшими от новых открытий в области точных наук и техники, пользовались не все люди, а только известное меньшинство. Проникнутый сознанием этих несправедливостей, он решился посвятить все свои силы борьбе с ними.

   По  делам фабрики Оуэну часто  приходилось бывать в Шотландии  и между прочим в Глазго, уже тогда большом промышленном городе на реке Клайд. В одну из таких поездок он совершенно случайно познакомился с молодой девицей, мисс Дейл, дочерью одного из богатейших глазговских фабрикантов, пользовавшегося, кроме того, за свое благочестие большим уважением между сектантами округа. В разговоре при их первой встрече мисс Дейл спросила Оуэна, видел ли он водопады на Клайде и находящуюся там фабрику ее отца, и, получив отрицательный ответ, предложила дать ему рекомендательное письмо к своему дяде, управляющему бумагопрядильней.

   Случайно  начавшееся знакомство между молодыми людьми продолжалось.

   Неясно, кому принадлежала тут более активная роль (некоторые из биографов утверждают, что мисс Дейл с первого раза решила, что Роберт Оуэн будет ее мужем), тем более что Роберт Оуэн отличался  тогда большою робостью в обращении  с женщинами, которые, по его словам, были известны ему исключительно  “как покупательницы”,- но только молодые  люди понравились друг другу, и этот роман из фабричного мира, начавшийся для Оуэна так неожиданно, завершился его браком с мисс Дейл и приобретением, в компании с другими лицами, нью-ланаркской фабрики ее отца.

   Хотя  Оуэн и получил согласие мисс Дейл, но ему до сих пор не приходилось  видеть ее отца. Он решил, что лучшим предлогом для такого свидания будут  переговоры о покупке Нью-Ланарка, который Дейл, человек уже весьма преклонных лет и занятый многими  делами, не прочь был продать. Роберту Оуэну было в это время 26 лет, но он выглядел гораздо моложе. Старик отнесся вначале очень недоверчиво к его предложению, посчитав его аферистом; но, убедившись, что за Оуэном стоят весьма солидные капиталисты и крупные фабриканты, взглянул на дело серьезнее и после непродолжительных переговоров согласился уступить Нью-Ланарк за предложенную Робертом Оуэном цену в 600 тысяч, с рассрочкою платежа на 20 лет. Покупка состоялась в 1797 году, и Роберт Оуэн, в качестве товарища, участвующего в девятой части прибылей, и с жалованьем в 10 тысяч, стал во главе дела, которому посвятил 30 лет своей жизни и свои лучшие силы. Вопрос о браке с мисс Дейл, перемешанный со всеми этими деловыми переговорами, получил свое разрешение несколько позже. Старик все еще продолжал противиться. В деревне Нью-Ланарк, купленной вместе с фабрикой, был дом, в котором дочери м-ра Дейла проводили летние месяцы. Покупатели просили бывшего хозяина пользоваться им по-прежнему; Оуэн, вступив в управление фабрикой, имел возможность часто видеться со своей возлюбленной и даже гулять с нею и ее сестрой по очаровательным окрестностям. Прослышав об этом, неумолимый отец потребовал было, чтобы дочери его переехали из Нью-Ланарка; но в конце концов все затруднения как-то исчезли, и брак совершился там же в 1797 году. Роберт Оуэн потом тесно сошелся со своим тестем и сделался одним из самых близких его друзей, несмотря на их полное различие в религиозных взглядах.

   Давид Дейл стоял во главе более чем 40 разных общин Шотландии; Оуэн считал, что в основании верований  всех этих различных сект лежало одно и то же заблуждение; но их частые споры  благодаря взаимному уважению и  убеждению в искренности друг друга никогда не переходили в  раздражение и не порождали охлаждения между ними. Расходясь в религиозных  вопросах, они близко сходились во всем, что касалось улучшения быта рабочих на фабриках, и Дейл многое сделал в этом направлении.²

   Бумагопрядильная  фабрика в Нью-Ланарке считалась  одной из старейших в Шотландии. Она была устроена здесь в 1785 году главным образом из-за возможности  использовать водяную силу, так как  паровые машины тогда еще не применялись.

   Прежний хозяин потратил немало сил на свою нью-ланаркскую фабрику, но все это  не привело ни к чему. Репрессивные меры, обыкновенно принимаемые в  таких случаях, штрафы, расчет, уменьшение жалованья нисколько не поправляли дела. Рассчитанные за лень работники  уходили, ничуть не жалея о покинутом  месте, где ничто их не привлекало, а новые пришлецы, которые приходили  им на смену, скоро вступали в общую  колею.

   Все это происходило лишь потому, что  условия для рабочих везде  были одинаково плохими - 16-часовой  рабочий день, отсутствие выражения  их интересов и прочее. Таким образом, деморализация на фабрике была полная; с коммерческой стороны дело также  велось плохо, и естественно, что  Дейл получал лишь ничтожные доходы, когда передал его в руки Роберта  Оуэна.

   Вступая в управление таким делом, Оуэн хорошо сознавал всю важность предстоявшей ему работы: в его руках оказалось  не только расстроенное коммерческое предприятие, но и громадный социальный эксперимент, который он сам задумал  и успех которого зависел исключительно  от него одного. Недаром он считал начало своей деятельности в Нью-Ланарке  одним из поворотных моментов в своей  жизни.

   Суть  идеи Оуэна заключалась в воспитании людей, человека. Для выполнения такой задачи необходим был не просто руководитель, а просвещенный и гуманный руководитель, который мог бы взять на себя такую педагогическую задачу.

   В это время ему было только 27 лет, но вся его прежняя деятельность, знание человеческой натуры и особенно четырехлетний опыт управления фабрикой Дринкуотера, где ему уже удалось сделать многое для улучшения быта рабочих, немало облегчили его первые шаги.

   Первое  время, как и при поступлении  к Дринкуотеру, Оуэн только старался во всех деталях ознакомиться с положением на фабрике. Он скоро убедился, что  главное препятствие к улучшению  дел заключалось в самих рабочих. Никакие прогрессивные меры не в  состоянии были сделать из них  других людей, и главною причиною фабричных неурядиц являлись враждебные отношения, установившиеся между хозяином и рабочими. Оуэн был убежден, что  разумные улучшения условий труда  рабочих и их материального быта скажутся и на изменении их нравственности и что только таким путем можно  улучшить их отношение к хозяину  дела. В те времена, да и много  лет спустя после того, большинство  фабрикантов видели в своих рабочих  простые орудия труда, вьючный скот, нужный только для того, чтобы выполнять  известную работу; соображения о  каких-либо улучшениях в их материальном быте им и в голову не приходили. Понятно поэтому, с каким недоверием рабочие смотрели на своих хозяев, часто даже в хороших начинаниях с их стороны видя только подвох и скрытое посягательство на свои интересы.

   Оуэн придумал новую систему, основанную на началах справедливости и человеколюбия. Он хотел со временем совсем упразднить наказания, сократить рабочий день, ввести поощрения рабочих.

   Все считали его безумцем, пытавшимся обратить свое внимание на ленивых  рабочих, которые не заслуживают  никакого другого обращения кроме существующего. Ведь на фабрики шли люди оттого, что им некуда было больше деваться. Было ясно, что такие люди, принимаясь за фабричную деятельность не обнаруживали слишком большого усердия к своему делу. Они ведь знали, что как ни работай - больше чем положено с хозяина не получишь, считали что хозяин только и норовит выжать из работника все до последней капли, нажиться на нем. В этом Оуэн видел главную ошибку в трудовых отношениях того времени - рабочих считали лишь силой, способной вращать станки. Да и сами они себя уже по другому не воспринимали. Оуэн же считал, что работник и работодатель - прежде всего партнеры, которые заключают сделку - работника обеспечивают работой, а хозяин имеет прибыль. Соответственно, возможные поощрения тоже должны стимулировать работника на заинтересованность в общем деле, должны вызвать у него интерес к работе, должно быть ощущения целостного, что все заняты одним делом я каждый работник является винтиком большого механизма, без которого не обойтись.

   Но  на новой фабрике Оуэна было еще  очень далеко до идиллии, сложившейся  в голове у юного предпринимателя.

   Народ, собравшийся к нему на фабрику, действительно был избалован и развращен. Это был всякий сброд из разных стран, невежественный, ленивый и безнравственный. Таким образом, скоро Нью-Ланарк даже превзошел в нравственном безобразии другие мануфактурные

   колонии, вообще не отличавшиеся нравственностью. Вместе с равнодушием к работе явилась наклонность к лени и  праздности; ничтожность заработной платы, сравнительно с выгодами всего  предприятия, и невозможность без  чрезвычайных приключений выбраться  из печальной колеи наемного работника  производили недовольство, которое  мало-помалу переходило в беспечность  о будущем, равнодушие к своей  участи и наконец в тупую апатию ко всему хорошему. Когда же, таким образом, внутренняя опора честности и порядочности, внутренний возбудитель к деятельности исчезали, тогда уже не было возможности удержать эту массу людей, бросившуюся во всевозможные пороки и гадости. В Нью-Ланарке было 2000 человек, и между ними едва можно было найти какой-нибудь десяток людей, хоть несколько порядочных. Пьянство господствовало между всеми работниками в самых страшных размерах. Ни один работник не мог сберечь никакой безделицы из своего жалованья: все пропивалось. Если недоставало своих денег, то нипочем было - украсть что-нибудь у товарища.

   Либеральные фабриканты, на поддержку которых  надеялся д-р Персиваль, не вполне оправдали  его ожидания. Предстояла сильная  борьба с хозяевами, утверждавшими, что так как капитал в деле - их неотъемлемая собственность, то они имеют полное право распоряжаться им по своему усмотрению, без всякого вмешательства посторонних лиц, преследующих разные сентиментальные фантазии; что если они получают большие барыши, то принимают на себя и громадный риск, и что всякое вмешательство, способствующее увеличению расходов, ведет лишь к торжеству иностранных конкурентов. Нашлись даже доктора, которые не постыдились свидетельствовать, что работа на фабриках не только не вредит здоровью детей, но, напротив, укрепляет его и способствует их развитию. Между самими рабочими усиленно распространялось мнение, что всякое обязательное сокращение рабочих часов, являясь, кроме всего прочего, нарушением их личных прав, повело бы только к сокращению их заработков.

   А между тем фабричная работа по самому существу своему не была в то время особенно привлекательна. Индустриализм  только что начал тогда в Англии приходить в силу, и первый принцип, приложенный им к делу, был - эксплуатация рабочих сил посредством капитала. Разумеется, работникам не было сладко от этого, и на фабрики шли люди только оттого, что им было некуда деваться. Понятно, что такие люди, принимаясь за фабричную работу при таких  обстоятельствах, не обнаруживали слишком  большого усердия к своему делу. Они знали, что как ни работай, а все-таки много не получишь с  хозяина, который только и норовил, чтобы выжать из работника сколько  можно больше выгоды для себя. Вследствие таких понятий и такого порядка  вещей установились почти повсюду  враждебные отношения рабочего класса к подрядчикам и заводчикам, и  обратно. Хозяин смотрел на своих  работников как на вьючных скотов, которые обязаны за кусок насущного  хлеба работать на него до истощения  сил; работники, в свою очередь, видели в хозяине своего злодея, который  истощает и мучит их, пользуется их трудами и не дает им ни малейшего  участия в выгодах, ими же ему  доставляемых. Само собою разумеется, что не везде в одинаковой степени проявлялась эта неприязнь, потому что не все хозяева с одинаковым бесстыдством эксплуатировали работников; но основа взаимных отношений между теми и другими везде была одинакова.³

   Убежденный  в том, что пьянство, являясь следствием нищеты и невежества, часто привлекает человека и как запретный плод, как сравнительно дорогое и не всегда легкодоступное удовольствие, Роберт Оуэн решился на весьма смелую меру: рядом с существующими он открыл свои кабаки, где водка лучшего  качества продавалась чуть не вполовину  дешевле. Пришлые кабатчики не выдержали такой конкуренции и постепенно исчезли. Вначале в питейных лавочках Оуэна царило сильное пьянство; но это продолжалось недолго. При отсутствии зазываний и всяких искушений, которыми привлекали многих прежние кабатчики, благодаря значительному улучшению материального положения рабочих, а также и тому обстоятельству, что водка стала уж слишком доступна и пьянство лишилось многих из своих привлекательных сторон, новые кабаки стали посещаться реже.