Откуда и когда взяла свое начало Древняя Русь

Норманисты  указывают обычно на финское название шведов "Руотси", не объясняя, что  вообще это название значит (а значить  это слово в финских языках может "страна скал"), сторонники южного происхождения названия указывают  на обозначение в иранских и индоарийских языках светлого или белого цвета, который  часто символизировал социальные притязания племен или родов. Источники дают достаточно представительный материал и для иного подобного толкования. В Западной Европе Русь, как говорилось, называлась также Ругией, Рутенией, иногда Руйей или Руйяной. В первые века в Галлии существовало кельтское  племя рутенов, которое часто  сопровождалось эпитетом "флави  рутены", то есть "рыжие рутены". Это словосочетание в некоторых  средневековых этногеографических описаниях переносилось и на Русь, и, как это указывалось в нашей  литературе, для такого перенесения  требовалось какое-то хотя бы внешнее  основание. И действительно, в Х  веке североитальянский автор Лиутпранд  этноним "Русь" объяснял из "простонародного" греческого, как "красные", "рыжие". Во французских источниках также, скажем, дочь Ярослава Мудрого Анна Русская  осмысливалась и как Анна Рыжая. Название Черного моря как "Русского" встречается более чем в десятке источников Запада и Востока. Обычно это название связывается с этнонимом, служит, в частности, обоснованием южного происхождения Руси.

Это не исключено  и даже вероятно. Но надо иметь в  виду и то, что само это название осмысливалось как "Красное". В  некоторых славянских источниках море называется не "Черным", а "Чермным", то есть Красным. Так же оно называется в ирландских сагах, выводящих первых поселенцев на острове Ирландии из "Скифии" (в ирландском языке: "Маре Руад"). Само название "рутены" происходит, видимо, от кельтского обозначения  красного цвета, хотя на ругов-русов  это название перешло уже в  латинской традиции.

В русской  средневековой традиции тоже была версия, что название "Русь" связано  с цветом "русый". Традицию эту  обычно всерьез не принимают. Тем  не менее у нее весьма глубокие истоки. Так, в некоторых ранних славянских памятниках зафиксировано обозначение  месяца сентября как руен, или рюен, то есть почти так, как в славянских языках назывался и остров Рюген (обычно Руйяна). Значение этого название месяца то же, что и прилагательного "русый": именно коричнево-желтый, багряный (уже позднее слово "русый" станет обозначать несколько иной оттенок). По существу, все формы обозначения  Руси в западноевропейских источниках объясняются из каких-то языков и  диалектов как "красный", "рыжий". При этом необязательно речь должна идти о внешнем виде, хотя и внешний  вид в глазах со седей мог этому  соответствовать. Красный цвет в  столь важной для средневековья  символике означал могущество, право  на власть. Красный цвет могли специально подчеркивать, как подчеркивал автор "Слова о полку Игореве" "черленый", то есть красный цвет щитов русичей. Для язычников эпохи военной  демократии было свойственно и ритуальное раскрашивание, на что обращал внимание Юлий Цезарь, говоря о бриттах (они  красились в синий цвет).

О языке русов  сведений пока мало, и нужна конструктивная концепция, которая позволила бы объяснить разрозненный материал. Выше упомянуто любопытное сообщение  анонима XV века, согласно которому рутены называли поморян "галматами". В  этой связи напрашивается параллель  с иллирийскими далматами, тем более  что и известных по германским источникам гломачей называли также  делемичами. Географ XVI века Меркатор язык рутенов с острова Рюген называл "словенским да виндальским". Очевидно, какое-то время рутены были двуязычными; переходя на славянскую речь, они сохраняли  и свою исконную, которую Меркатор считает "виндальской", то есть, видимо, венедской. В современной германской лингвистике имеет широкое распространение  и обоснованная версия, по которой  в северных, прибалтийских пределах некогда жили не германцы, а иллирийцы  или венеты, так называемые "северные иллирийцы". Доказывается этот тезис  главным образом материалом топонимики. Значительная часть топонимики северо-западного  побережья Адриатики имеет аналогии в Юго-Восточной Прибалтике. Добавим, что та же топонимика встречается  также в северо-западной части  Малой Азии и прилегающих к  ней европейских областях.

Топонимика  иллирийско-венетского облика уходит в достаточно глубокую древность, может  быть, к концу эпохи бронзы, когда  по всему Европейскому континенту происходят значительные передвижения племен, в  том числе передвижения, вызванные  поражением Трои и ее союзников из Малой Азии, в том числе венетов (XII в. до н. э.). Именно в последней  четверти II тысячелетия до н. э. на юго-восточном побережье Прибалтики появляется чуждое для этого района узколицее население, которое и доныне отражается в облике живущих на морском побережье литовцев, латышей и эстонцев. Именно эта часть Балтийского моря называлась некогда Венедским заливом, и такое название применительно к Рижскому заливу сохранялось вплоть до XVI столетия.

Как соотносились иллирийский, фракийский и венетский  языки, остается неясным, но принадлежали они, по всей вероятности, к одной  группе. Близок к этой группе был  и кельтский язык, хотя кельтические черты в культуре южного берега Балтики, которые выявляются немецкими археологами  в последнее время, возможно, имеют  уже вторичное происхождение, наслаиваются на более раннюю венето-иллирийскую  культуру. Имена послов и купцов "от рода русского", называемые в  договорах руси с греками Олега  и Игоря, находят более всего  аналогий и объяснений именно в венето-иллирийском  и кельтском языках. Встречаются  в их числе и такие, которые  могут быть истолкованы из иранских языков, что неудивительно, если учесть глубокие местные традиции этого  языка в Поднепровье, а также  в эстонском (чудском) языке.

Итак, русь, славяне, венеды. Исторические судьбы этих трех поначалу разных народов оказались  настолько тесно переплетены, что  в районе Восточной Европы они  со временем стали представлять собой  своеобразное единое целое. Процесс  объединения (ассимиляции) проходил на основе славянского элемента, но этнические различия сохранялись еще довольно долго, в частности, эти различия отразились в "Повести временных  лет". Единое целое трех народов  стало основным компонентом формирующейся  в IX - XI веках древнерусской народности. В то же время наличие различных  этносов в немалой степени  повлияло на форму и характер Древнерусского государства.

Древняя Русь была государством изначально многоэтничным, а потому неизбежно в рамках его  сочетались разные формы управления. Славянская форма была наиболее распространенной и устойчивой, и она в конечном счете просматривается позднее  г. условиях феодальной раздробленности. У балтов и угро-финнов складывается подобная же форма, причем в значительной степени это, видимо, было следствием славянского влияния. Дело в том, что у тех и других еще не был четко отлажен племенной  уровень организации, а разрозненные местные общины (территориальные  или родовые) включались в систему, привносимую славянскими колонистами, и скоро ассимилировались. На юге  Руси ассимилировались остатки ираноязычных племен. Это население издавна  имело довольно развитые формы организации  и долго могло их сохранять. Наибольшее же значение имели русь на юге и  варяги на севере Восточной Европы.

Именно вопрос об этнической принадлежности руси и  варягов, а также о их роли в  создании большого государственного объединения  на территории Восточной Европы послужил основанием длительного спора норманистов  и антинорманистов. Спор этот всегда имел много оттенков от чисто научных  до откровенно политических, спекулятивных. Эти оттенки сохраняются и  сейчас. А потому на существе проблемы надо остановиться несколько подробнее.

В летописи, как  было сказано, соединены разные представления  о начале Руси. Один из древнейших летописцев поставил в начале своего труда три  вопроса: "Откуда пошла Русская  земля", "кто в Киеве нача первее княжити" и "откуда Русская  земля стала есть". Ответ прежде всего на эти вопросы и надо искать в тексте. Он и действительно  есть в летописи: русь - это поляне, некогда они, как и другие славяне, вышли из Норика - римской провинции на Правобережье Дуная. Первыми князьями в Киеве были Кий и его братья, после чего "род их" княжил у полян-руси. Летописец не знал точно, когда все это было, хотя до него дошли предания о дунайских походах Кия, о приеме его неким византийским "царем". Не знал он и о том, почему полян стали называть русью. Но он настойчиво подчеркивал, что "поляне, яже ныне зовомая русь" - племя славянское, что вместе с другими славянскими племенами оно получило начала христианства еще в Норике от апостола Павла и т.п.

Другой летописец  считал, что русь - это варяги, которые  пришли в середине IX века к северо-западным славянским и чудским (угро-финским) племенам и установили господство над  ними, а затем спустились вниз по Днепру и обосновались в Киеве, сделав его "матерью городов русских". Судя по "Слову о полку Игореве" и позднейшим славянским хроникам, были и иные версии происхождения  Руси и начала Русского государства, по крайней мере, происхождения династии. Но две названные оставались главными, повлиявшими и на позднейшую историографию.

Норманистская концепция зародилась в годы бироновщины (30-е годы XVIII века). Это была эпоха  повсеместного торжества абсолютизма, эпоха, когда верили, что от главы  целиком зависит благосостояние государства и подданных, а любой  произвол монарха оправдывался его  якобы обязательно благими намерениями. Это была эпоха, когда на раздавленный аппаратом угнетения народ смотрели как на "не способный" на какую-либо самодеятельность. А начавшееся с  развитием буржуазных отношений  формирование наций заключениям  о "способности" и "неспособности" придавало и этнический характер: одни народы более "способны", другие - менее.

Славяне попадали в число последних, германцы, у  которых пробуждение национального  сознания началось несколько ранее, - в разряд первых. Откровенная тенденциозность  создателей норманской теории 3. Байера и Г. Миллера вызвала резкую отповедь М. В. Ломоносова, доказывавшего, что  варяги-русь - выходцы с южного и  восточного берегов Балтики, принадлежавшие к славянскому языку. Если учесть, что такое представление было распространено в источниках XV - начала XVIII века, причем не только славянских, то говорить о Ломоносове как о  родоначальнике антинорманизма можно  лишь условно: по существу, он восстанавливал то, что ранее уже было известно, лишь заостряя факты, либо обойденные, либо произвольно интерпретированные создателями норманно-германской концепции. Спор в это время довольно четко  выявлял и позиции: немецкая часть  Академии наук и бюрократии держалась  норманизма, русские ученые и кое-кто  из придворных - антинорманизма.

В XIX веке картина  станет более сложной. Против норманизма выступит немец Г.Эверс, а одним  из столпов норманизма станет выходец  из крепостного сословия М.П.Погодин (1800-1875). Правда, его эмоциональные  восклицания в защиту норманизма слишком слабо подкреплялись  конкретным материалом. Он вообще считал, что "главное, существенное в этом происшествии, относительно к происхождению  Русского государства, есть не Новгород, а лицо Рюрика, как родоначальника династии". "Младенец Рюриков, Игорь, - поясняет эту мысль Погодин, - с  его дружиною есть единственный ингредиент в составлении государства, тонкая нить, которою она соединяется  с последующими происшествиями. Все  прочее перешло, не оставив следа. Если бы не было Игоря, то об этом северном новгородском эпизоде почти не пришлось бы, может  быть, говорить в русской истории или только мимоходом". Иными словами, норманское участие в сложении государства сводится у Погодина к происхождению государя.

В наше время  многие из тех, кто отводит норманнам  куда большую роль, кто признает норманской не только династию, но и  дружину и вообще социальную верхушку, не считают себя норманистами. Это  произошло потому, что вопрос о  составе социальной верхушки стал отодвигаться как несущественный, а внимание сосредоточилось  на отыскании элементов социального  неравенства, которое должно вести  к образованию классов и государства.

Спор норманистов  и антинорманистов действительно  не может теперь восприниматься так, как это было в прошлом столетии. Возможности князя с дружиной вовсе не были столь беспредельными, как это казалось дворянско-буржуазным историкам и социологам. Внутренние законы развития общества в конечном счете преодолевают внешнее воздействие. Но только в конечном счете. А живущее  поколение может и не дождаться  торжества исторической закономерности, потому что на пути ее встанет какая-то извне появившаяся сила.

В старой норманистской  литературе обычно подчеркивался благодетельный характер норманского завоевания или  просто утверждения норманнов на верху социальной лестницы. Но в  отдельных работах и публицистических сочинениях просматривалось и чисто  расистское упоение превосходством силы. Антинорманисты обычно указывали  на отсутствие германизмов в языке, языческих культах, вообще в культуре.

Нынешние неонорманисты  часто этим аргументам противопоставляют  указания на то, что норманны и всюду  в Европе не оставили никакого следа. Только это утверждение неверно. Норманны всюду оставили след, и  след кровавый, разрушительный. Правильным было бы сказать, что они нигде  не играли созидательной роли. А  такой вывод будет полезен  для сопоставления с тем, что  происходило в Восточной Европе. Он, во всяком случае, должен учитываться  нынешними приверженцами идеи "норманно-славянского  синтеза", пытающимися представить  дело таким образом, будто известные  всей Европе кровожадные разбойники сразу "размякли", как только увидели  созревших для получения государственности  славян.

Необходимо  подчеркнуть, что норманскую теорию нельзя опровергнуть общими соображениями. Исходя из теоретических положений, можно лишь отвергнуть рассуждения  о "способных" и "неспособных" к чему-либо народах. А эти рассуждения, вытекая из норманистской концепции, вовсе для нее не обязательны. Не имеет особого значения и спор о роли пришельцев. Если это норманны, то, по аналогии с Западной Европой, ее следовало бы оценить как отрицательную. Но и такая оценка не подрывала  бы норманизма. Иными словами, норманизм  опирается на самые различные  методологические посылки, причем все, принимающие фактическую аргументацию норманистов, неизбежно являются ее приверженцами, как бы далеко они  ни расходились в оценке роли и  влияния норманнов в Восточной  Европе. Некоторое время назад  решающим доводом против норманизма служило убеждение, что все народы из века в век развиваются примерно на одной и той же территории. Теперь этот аргумент помогает скорее норманизму, так как факт многочисленных переселений и перемещений народов  очевиден.