Любовь, жизнь и смерть в романе И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева»: речевые средства их реализации

         Эпитеты выражают эмоциональную оценку или образную характеристику соответствующего понятия. Эпитетами выступают наречия и причастия, которые характеризуют глагол: нетерпеливо сидел, скоро мелькали, наконец, уехала. «Утром я нетерпеливо сидел с книгой в руках» [6, 197].

           В произведении И.А.Бунин использует следующие виды эпитетов: общеязыковые и индивидуально-авторские [12, 406].

           В роли общеязыковых эпитетов выступают слова с прямым и переносным значением, стилистически окрашенные и нейтральные: солнечный день, рыжая девка, молодые петушки, золотистый восток, дикие чувства, черная коса, счастливые дни.

          Индивидуально-авторские эпитеты выделяются оригинальностью, самобытностью авторского употребления. И.А.Бунин рисует неповторимый зрительный, слуховой, обонятельный образ: круглые руки, выдуманная любовь, музыкальное счастье, всепрощающая нежность, горячие губки. Мы видим, что индивидуально-авторские эпитеты в большинстве случаев – метафоричные образные определения, которые выражают авторскую оценку окружающей жизни.

         Среди эпитетов, созданных автором, есть и такие, которые образовывают сочетание противоположных понятий, которые логически исключают один одного, однако используемые вместе дают новый поэтический образ: горестно-счастливые дни, блаженная тяжесть тела, смертельно блаженное замирание [12, 406].

         Таким образом, при помощи эпитетов автор раскрывает особенности переживаний главного героя, его душевное состояние, выражает свое личное понимание происходящего. Эпитет часто становится центром фразы, в нем заключается смысловая и эмоциональная нагрузка.

        Нельзя не обратить внимания на то, как И.А.Бунин показывает моменты любовных встреч, моменты ревности. Главная роль здесь отводится глаголам – действиям: садилась на камни, обнимала меня, стал на колени, обнял ноги, падала на пол, давилась смехом, целовала меня. В данных случаях динамичные глаголы употреблены вместе с зависимыми словами и эпитетами: «Анхен садилась ко мне на колени, обнимала меня, и я слышал стук ее сердца, впервые в жизни почувствовал блаженную тяжесть женского тела» [6, 167].

         Принимая во внимание вышесказанное, мы можем утверждать, что за каждым глаголом, что употребляет И.А.Бунин для обозначения движения, стоят тонкие смысловые оттенки, которые характеризуют отношения «влюбленных».

          Для раскрытия сторон сложных и противоречивых понятий автор обращается к живому народному говору и фольклору. На страницах романа встречаются и устойчивые выражения, которые органично и по-мастерски вплетены автором в художественное полотно романа. Например, фразеологизм: сердце постоянно болит:

1. Кто-то испытывает тревогу, беспокойство, душевные страдания.
2. За кого, за что. Кто-либо беспокоится, страдает, переживает что-либо, испытывает тревогу за кого-либо.

             Читая роман, можно встретить и слова из песни: «У церкви стояла карета, там пышная свадьба была» и польскую пословицу: «Человек создан для счастья, как птица для полета». Этим автор глубже раскрывает смысловое значение концепта «любовь».

            Сила языка, сила точного образа в «Жизни Арсеньева» таковы, что рождают грусть, волнение и даже слезы. Те редкие слезы, которые вызывают прекрасное.

           Новизна «Жизни Арсеньева» в том, что ни в одной из бунинских вещей не раскрыто с такой полнотой то явление, которое мы, по скудности своего языка, называем «внутренним миром» человека. Как будто есть ясная граница между внутренним и внешним миром. Как будто внешний мир не являет собой одно целое с миром внутренним [12, 407].

           Спецификой языка романа «Жизнь Арсеньева» является то, что его строки нельзя читать без душевного потрясения, без радости, без печали. В этом романе все слилось воедино.

          Говоря о И.А.Бунине, невольно делаешься человеком навязчивым. Все время хочется показать собеседнику-читателю прекрасные места бунинского романа одно за другим. Все кажется, вот это – последнее. Но оказывается, что дальше – еще лучшее место, и нет сил промолчать о нем.

          Бунин писал о человеческом счастье, искал пути к нему. Он писал о правде жизни, которая так актуальна и в наше время. 

2. Средства  создания образности в художественном тексте

          Идейное содержание литературного произведения существует как образное содержание, то есть в виде художественных образов. Довольно часто под художественным образом понимают лишь образ человека, и литературное произведение рассматривают только как собрание образов людей (образов-персонажей). Такое понимание образности литературы слишком узко. Кроме образов-персонажей в литературе есть также образы животных, образы-вещи, образы-пейзажи, образы-события и ряд других. Строго говоря, каждое литературное произведение есть целостный художественный образ-воспроизведение жизни в форме самой жизни. А поскольку жизнь сказывается из жизни людей и окружающих их обстоятельств, то единый образ, составляющий произведение, делится на образы людей, событий, предметов, явлений природы и т.д.

           Художественный образ есть наглядное, конкретно-эмоциональное и одновременно обобщенно-осмысленное, идейно-оценочное воспроизведение жизни в форме самой жизни. Литературно-художественный образ создается творческим воображением писателя на основе его жизненного опыта и мировоззрения, закрепляется средствами языка и композиции и имеет общественно-эстетическое и познавательно-воспитательное значение [8, 11].

          Образность художественной речи, т. е. ее способность вызывать в воображении читателя живые образы и наглядные картины, достигаются в первую очередь подбором слов и предложений с предметно-конкретным значением [8, 12].

          Образность заложена в самой природе слов. С ранних лет знакомясь с предметами и явлениями, ребенок одновременно усваивает их названия. Благодаря этой связи, сохраняющейся на всю жизнь, слово способно вызывать у человека различные образы: зрительные, слуховые, осязательные, моторно-двигательные. Задача писателя – найти такие слова и так сочетать их друг с другом, чтобы они выражали его замысел наиболее наглядно, конкретно, образно [21].

         Не следует думать, что если образность возникает в результате конкретизации предмета высказывания, чем больше будет названо конкретных признаков и обозначено деталей этого предмета, тем более это высказывание будет образно. Излишество конкретных деталей и подробностей не менее пагубно для образности, чем их недостаток или отсутствие.

             Следовательно, образность художественной речи достигается отнюдь не всякой детализацией, а лишь строгим отбором и умелой группировкой таких деталей, которые стимулируют работу воображения читателя. Подлинно образная речь емка и экономна: немногими словами и фразами она выражает многое [21].

            Образная речь всегда эмоциональна, т. е. насыщена чувствами, переживаниями. Эмоциональная выразительность, или экспрессивность, художественной речи создается прямыми и переносными значениями слов, средствами синтаксиса и интонации, ритмикой и звуковым составом высказывания.

          Арсеньев—герой романа И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева». Алексей Александрович Арсеньев— герой автобиографического характера. Все в романе как бы намекает на то, что через его образ Бунин воссоздает этапы своего собственного жизненного пути. Родное село Арсеньева— Каменка — во многом напоминает родину Бунина — хутор Бутырки Елецкого уезда; отец Арсеньева— Александр Сергеевич — это воссозданный портрет отца Бунина — Алексея Николаевича. В русской литературе образ Арсеньева замыкает целый цикл художественных автобиографий из жизни русского поместного дворянства («Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука» С.Т.Аксакова, «Детство», «Отрочество», «Юность» Л.Н.Толстого, «Детство Никиты» А.Н.Толстого). К созданию образа Арсеньева Бунин подошел задолго до написания самого романа. Фактическими набросками к «Жизни Арсеньева» считают его «Безымянные записки» и «Книгу моей жизни» (1921). Роман «Цикады» (1926), написанный, по определению И.Ильина, в жанре философско-религиозных «мечтаний», тоже является как бы последним подступом к образу Арсеньева. В 1929 г. Бунин публикует написанный в 1906 г. рассказ «У истока дней» и дает ему подзаголовок: «Из давних набросков «Жизни Арсеньева»»[21].

           В романе Арсеньев— герой, проходящий несколько ступеней развития, — от первых шагов маленького ребенка, воспринимающего мир и себя самого лишь на уровне зрительных и звуковых реакций; через отрочество подростка, начинающего ощущать пространство и время, многомерность окружающего его мира, неоднозначность встречающихся в его жизни людей и, наконец, обнаруживающего в себе самом первые признаки самоанализа, внутренней рефлексии; к юности и полувзрослому состоянию, когда начинается самостоятельная (и от родителей, и от дома) жизнь, когда в его душе разыгрывается глубокая драма первой любви, эгоизма и истинной свободы своего Я. Неразрешенность этой дилеммы для юного Арсеньева приводит любовную драму к трагическому исходу (смерть Лики). Видимо, в истории отношений Арсеньева и Лики нашла отражение бунинская «теория любви»: любовь-страсть превращается в любовь-привычку, любовь-привязанность, прибежище от одиночества. Сам Бунин позже писал о созданном им образе: «Я хотел показать жизнь одного человека в узком кругу вокруг него. Человек приходит в мир и ищет в нем место, как и миллионы ему подобных: он работает, страдает, мучается, проливает кровь, борется за свое счастье и в конце концов или добивается своего, или, разбитый, падает на колени перед жизнью. Это все!.. Арсеньев, Дипон, Диран, можете назвать героя как угодно, суть дела от этого нисколько не изменится». Основная особенность образа Арсеньева в том, что он как бы раздваивается на двух Арсеньевых: один — «юный» — живущий, взрослеющий, совершающий ошибки, делающий свои «первичные» умозаключения; другой — «повествователь», — уже с расстояния прожитых лет оценивающий поведение «юного» Арсеньева, вспоминающий и оценивающий его чувства и мысли, его взаимоотношения с людьми. Некоторые исследователи, поэтому сравнивают Арсеньева с героем «Поисков утраченного времени» Пруста. Как и у Пруста, Арсеньев вспоминает не столько историю своей жизни, сколько историю своих мыслей, своего восприятия; это «воспоминания о воспоминаниях», память о памяти, которая «есть некая совершенно особая духовная сущность, понимаемая художником как суть искусства». Бунин в начале романа приводит цитату из рукописи поморского проповедника XVIII века Ивана Филиппова: «Вещи и дела, аще не написаннии бывают, тмою покрываются и гробу беспамятства предаются, написаннии же яко одушевленнии…» [6, 5]. Тем не менее, образ Арсеньева остается в русле русской толстовско-достоевской психологической традиции. Для него главный вопрос не «как жить», а «в чем смысл жизни». Во многом образ Арсеньева имеет ностальгический характер: он гордится своим родом — «знатным, хотя и захудалым», тоскует о его былом величии и богатстве. Арсеньев — не эпический, а лирический герой, его не интересуют «социально-общественные задачи искусства», он отдает предпочтение «вечным темам». Призывы типа «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!» раздражают Арсеньева-человека и Арсеньева-писателя. Образ Арсеньева у многих исследователей ассоциируется с «Третьей симфонией» Рахманинова (1936): те же элегические видения детства и юности, та же красота и радость отчего дома и родной природы, та же цикута ностальгии, то же душевное смятение, удручающая радость дум о смерти, пронзительное ощущение свершившихся в мире катаклизмов (Н.П.Смирнов). Высказывалось также мнение, что образ А. и весь роман имеют музыкальную структуру, строящуюся на вариациях шести тем: любовь, природа, искусство, душа, Россия и биологическая наследственность. Если «юный» Арсеньев погружен в «быт», который проявляется для него в «стремлении к прекрасному в каждой мелочи» (он даже «упрекает» Марка Аврелия в том, что у того «было пониженное чувство жизни»), то Арсеньев-«повествователь» практически теряет свою земную телесность, жизнь превращается для него «в вечное ожидание»: то он, подобно Данте, поднимающемуся на гору Чистилища, взбирается ко гробу усопшего великого князя, с которым когда-то встретился в молодости (конец 4-й части), то ему (во сне) является образ давно умершей Лики, и он видит ее «с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал ни к кому никогда». Образ Арсеньева превращается в воспоминание души героя о своей «земной» жизни в России. Став, по сути, первым «феноменологическим» героем русской литературы, образ Арсеньева, как ни странно, практически не оказал на нее непосредственного влияния [21].

            Исходя из этого, можно сделать вывод, что И.А. Бунин очень четко сгруппировал и отобрал детали, слова для создания образов своего романа. Они выражают его замысел наиболее конкретно и понятно. 
 
 
 
 

1. Своеобразие лексической системы  романа

        Роман «Жизнь Арсеньева» - наиболее значительное произведение Бунина. Он носит итоговый характер, обобщая явления и события  почти полувековой давности. К  этому времени писательское мастерство автора достигло совершенства, окончательно сложился авторский стиль бунинская лексика.

               Автобиографическая основа «Жизни Арсеньева» несомненна, но перед нами не собственно воспоминания, а художественное произведение, в котором давние события и факты переосмыслены. Книга не просто лирический дневник далекого прошлого, безвозвратно отошедших дней. Первые детские впечатления и впечатления отрочества проходят перед мысленным взором автора в виде воспоминаний и потому отличаются экспрессивной лексикой, которая передает удивление ребенка перед огромностью окружающего мира: «Помню, что ехали мы целую вечность, что полям, каким-то лощинам, проселкам, перекресткам не было счета и что в дороге случилось вот что: в одной лощине, - а дело было уже к вечеру и места были очень глухие, - густо рос кустарник, темно-зеленый и кудрявый, и по ее противоположному склону пробирался среди кустарника «разбойник», с топором, засунутым за пояс , -самый, может быть, таинственный и страшный из всех мужиков, виденных мной не только до той поры, но и вообще за всю мою жизнь»[6, 11].

             Зато общий тон литературных пейзажей, которых великое множество в начале романа, элегичен и сентиментален, И.А.Бунин, изображая их, использует готовые риторические формулы и штампы «высокого» стиля: «…глядя в бездонное синее небо, как в чьи-то дивные и родные глаза, в отчее лоно свое. Плывет и, круглясь, медленно меняет очертания, тает в этой вогнутой синей бездне, высокое, высокое белое облако.… Ах, какая томящая красота! Сесть бы на это облако и плыть, плыть на нем в этой жуткой высоте, в поднебесном просторе, в близости с Богом и белокрылыми ангелами, обитающими где-то там, в этом горном мире!»[6, 10]. Для усиления экспрессии автор использует повторы слов («высокое, высокое», «плыть, плыть»); использованы элементы и церковно - христианской лексики («отче лоно свое», «близости с Богом и белокрылыми ангелами»);  в последующих описаниях и воспоминаниях также присутствует церковная лексика («колокольня Михаила Архангела», «римский храм Петра»).