Содержание

ВВЕДЕНИЕ

   Проблема  монополизма в стране является на сегодня наиболее актуальной, как  и конкуренция на товарных рынках, монополии привлекают сегодня пристальное внимание не только специалистов, но и широких слоев населения.

   В данной работы я хотела бы подробнее остановиться на том, что же такое монополия. Фирма считается абсолютной монополией тогда, когда она является единственным поставщиком однородного товара, так что границы расширяются до масштабов отрасли. В известном смысле чистая монополия, как и совершенная конкуренция, является, скорее научной моделью, чем реальной действительностью, - в масштабах страны она практически не встречается. Но если взять небольшой городок, поселок, где находится, например, всего один хлебозавод, одна поликлиника, одна школа и т.д., то абсолютная монополия – типичное явление в любой стране. Анализ чистой монополии, как и анализ чистой конкуренции необходим для того чтобы знать как ведет себя фирма в двух крайних случаях: при весьма большом числе конкурентов и при полном их отсутствии. Фактически же рыночные структуры располагаются в интервале между двумя крайними ситуациями, находясь либо ближе к совершенной конкуренции либо ближе к чистой монополии. Поэтому  задачи  данной работы состоят в том, чтобы определить что такое монополия, какие существуют ее разновидности, как появились монополии за рубежом и в России, рассмотреть это явление на конкретном примере – «Норильский Никель», какие перспективы развития монополий в стране, а также определить положительно или отрицательно влияют монополии на экономику страны.

   Объектом исследования являются предприятия и монополии, а субъектом – отношения этих предприятий между собой, между монополистами и покупателями, а так же с государством. Нужно отметить, что в работе уделяется внимание истории монополий в России, для того чтобы проследить как же развивался монопольный рынок и какие условия  сложились к XXI веку для современных монополий.

Особенности формирования и развития монополий в экономике современной россии

   1.1. История монополий в России

   Монополии появились и в России, но их развитие было своеобразным. Первые монополии  образовались в 80-х годах 19 века (Союз рельсовых фабрикантов и др.). Своеобразие развития заключалось в непосредственном вмешательстве государственных органов в создание и деятельность монополий в отраслях, обеспечивавших нужды государственного хозяйства, или имевших особое значение в его системе (металлургия, транспорт, машиностроение, нефтяная и сахарная промышленность).

   Если  подробнее рассмотреть вопрос о степени монополизации в России в первые десятилетия XX в. То можно сделать вывод, что он менее изучен, чем это может показаться. Характеристика процессов утверждения капитализма в нашей стране, особенно его высших форм, долгое время служила обоснованию тезиса о существовании в России начала XX века всех необходимых предпосылок построения социализма. Попытка ряда историков в 1960—1970-х годах рассмотреть характер предреволюционного социально экономического строя с научных позиций была искусственно прервана. В последние же 10—15 лет эта тема значительно реже, чем раньше, попадает в поле зрения историков. Тем более значимым представляется издание монографии известного специалиста поданной проблематике В.И. Бовыкина «Финансовый капитал в России накануне первой мировой войны».

   Обратившись к спорам о степени капиталистического развития России, Бовыкин отмечает, что большинство западных историков склоняется к характеристике России как полуиндустриальной державы с решающей ролью сельского хозяйства. Приводя оценки В.И. Ленина, весьма разнообразные, автор указывает и на понимание им России в качестве государства прусского типа с незавершенными буржуазными преобразованиями — страны, как теперь это называют, второго эшелона капиталистического развития. Такая классификация включает в себя и признание России в начале XX века страной «среднего уровня капиталистического развития». Но что означает так часто используемый термин «среднеразвитый капитализм», если учесть, что, по мнению Бовыкина, утверждения историков об особенностях российского капитализма в большинстве совершенно голословны либо имеют умозрительный характер из-за почти полного отсутствия сравнительных исследований капиталистического развития России и других стран?

   По  приведенной в монографии оценке германского историка К. Функена (1976 г.) термин «среднеразвитый капитализм»  предполагает следующее:

• сельскохозяйственное производство не играет роли основного фактора, определяющего экономическое положение страны;
• общественная структура страны в решающей степени пронизана антагонизмом двух современных классов — наемных рабочих и капиталистов;
• сформировались единые капиталистические отношения воспроизводства;
• подвижности капитала не мешают политические, юридические, культурные препятствия, историческая тенденция к монополии.

   Ни  один из перечисленных признаков, по мнению Функена, не подходит к России. В отношении первого признака в определении «среднеразвитого капитализма» он «безусловно, прав», соглашается Бовыкин. Относительно трактовки остальных признаков можно высказать возражения. Как видно, вопрос о достигнутой степени буржуазных преобразований в России не представляется простым и очевидным.

   Указав  на методологическую неясность указанной проблемы, Бовыкин приходит к мысли о локализации капиталистического развития в России начала XX в. отдельными отраслями и географическими районами. Это позволяет говорить об эволюции его взглядов — по сравнению с прежними, принятыми в советской историографии, общими положениями о наличии в России высокоразвитого капитализма — материальной предпосылки для социалистической революции. Вместе с тем и в новой работе в заключение говорится о высокой степени буржуазных преобразований в стране.

   Рассмотрим  приведенные в монографии доказательства. Бовыкин подчеркивает, что возможность использования западной технической и организационной помощи определяется способностью конкретной страны воспринять технику, организационные формы, капиталы и оградить свой внутренний рынок от конкуренции; важным условием является положительный баланс между притоком новых инвестиций и вывозом капиталов. Однако он обоснованно отмечает, что большая часть внутренних накоплений и иностранных кредитов шла на поддержание царского самодержавия и помещичьего землевладения. Приведенный Бовыкиным статистический материал, систематизированный в таблицах, свидетельствует о том, что в структуре народного хозяйства стоимость фондов промышленности (включая мелкую) составила 8,8%, а сельского хозяйства — 34,8 %. Правда, удельный вес стоимости продукции промышленности (6522 млн руб.) в суммарной величине национального продукта в 1913 г. (20 266 млн руб.) представлял больший показатель: примерно треть . Тем не менее аграрно-индустриальный характер российской экономики к 1914 г. очевиден.

   Важным  считает Бовыкин вывод И.Ф. Гиндина  о том, что денежный рынок России в качестве рынка, имеющего самостоятельное значение для кредитования и финансирования хозяйства, сложился только в 1909—1913 годах. Но и в последующий период для него была характерна пониженная эффективность вследствие замедленного оборота капиталов в русской торговле, ряда других факторов. Эта пониженная эффективность русского денежного рынка ставила его, несмотря на крупные ресурсы, в один ряд с денежными рынками второго порядка (Италия, Австро-Венгрия).

   Другим  примером служат крупные промышленные фирмы, занятые военным судостроением, «Руссуд» и «Наваль». В марте 1913 г. было заключено соглашение о производственной кооперации; возникла личная уния директоров; к февралю 1914 г. был создан объединенный технический отдел. Все это можно, конечно, рассматривать как шаги на пути к трестированию. Однако автор приводит относящиеся к 1914 г. слова руководителя банковской группы, контролировавшей предприятия: «К сожалению, настоящий момент является не совсем благоприятным в смысле биржевой и общей экономической конъюнктуры для окончательного фузионирования предприятий, а кроме того, возвращаясь к условиям аренды земель обществами, мы должны указать еще на то обстоятельство, что если недостаточная долгосрочность, юридическая неопределенность и разрозненность договоров являются отрицательным показателем в каждом Обществе отдельно, то тем более это скажется при слиянии обществ воедино. Исходя из последних соображений, мы считаем, что вопрос о поглощении «Наваля» «Руссудом» является пока еще преждевременным и поэтому должен быть сведен к вопросу о более тесном единении названных обществ в лице общих органов управления». Бовыкин отмечает, что дальнейшие шаги были сделаны «Руссудом» и «Навалем» уже в условиях начала первой мировой войны./1/

   Спустя  десятилетие тема монополизации  нашла продолжение в работе Лаверычева «Государство и монополии в дореволюционной  России». Постановлением Отделения истории АН СССР (1972 г.) и особенно постановлением («рекомендациями») отдела науки ЦК КПСС подверглись осуждению все попытки научного, без равнения на теоретические штампы, изучения капиталистических отношений в России. В названных документах поиски историков «нового направления» были расценены как ревизионистские концепции. Наличие высокомонополизированных ведущих отраслей производства и кредита было провозглашено в качестве незыблемого показателя зрелости России для социалистических преобразований. Монография Лаверычева 1982 г. открывалась обзором высказываний Ленина по проблеме монополизации. Уже на первой его странице воспроизводилось положение, прочно вошедшее в историко-партийные документы советской эпохи, о том, что государственно-монополистический капитализм являлся полнейшей материальной основой социализма. Сегодня, спустя двадцать лет после выхода монографии Лаверычева, положения о государственно -монополистическом капитализме как конечном продукте развития капитализма, высшей и последней стадии капиталистической эволюции, воспринимаются как всего лишь идеологические постулаты прошлого.

   Но  симптоматично другое. Прослеживая  этапы монополизации в России, автор говорит о последних  двух десятилетиях XIX в. как о полосе создания картелей — непрочных и неустойчивых соглашений. Что же касается первого десятилетия XX в., то Лаверычев, рассматривая деятельность монополистических союзов, указывает на создание ряда известных синдикатов. Однако, трудно согласиться с употреблением выражения «монополизировали производство» применительно к этим синдикатам. Характерно, что абзацем ниже автор не только отмечает более низкий уровень развития монополистического капитализма в России, чем в Англии, Франции, Германии и США, но, совершенно обоснованно, объясняет это явление «преобладанием в нашей стране легкой промышленности с ее менее зрелыми монополистическими союзами картельного типа и большим удельным весом сельского хозяйства в экономике». Существенное значение имеет и замечание Лаверычева об отсутствии либо символическом применении в России системы штрафов за невыполнение соглашений между монополиями. Подобную систему Лаверычев называет существенным элементом укрепления картельных соглашений./2/

   Следствием  такого положения, отмечал он, стал тот факт, что в России наиболее значительные и прочные соглашения завершающей стадии производства (например, в текстильной отрасли) охватывали единицы крупнейших предприятий. Дальнейшее исследование степени монополизации предприятий в тяжелой промышленности привело Лаверычева к выводу о том, что большинство картелей высшей ступени относятся к объединениям, связанным с выполнением казенных заказов. В частности картели в металлообрабатывающей промышленности, непосредственно связанные с выполнением казенных заказов, отличались, в сравнении с картелями легкой и пищевой промышленности, лучшей организацией, узкой специализацией. Вместе с тем удельный вес большинства этих картелей в экономической жизни страны был невелик.

   Накануне  первой мировой войны, по мнению автора, отмечался интенсивный процесс возникновения и развития монополий высшего типа — концернов и трестов, число которых достигло нескольких десятков. Было бы логичным, исходя их названия монографии, рассмотреть отдельной главой, или хотя бы отдельным разделом, деятельность концернов и трестов. Но автор ограничивается упоминанием о создании военно-промышленных групп, не приводя конкретных примеров об объединении управления, производственной деятельности, сбыта в рамках возникших концернов. Более существенным представляется пример монополий в нефтяной промышленности, где к 1914 г., по данным Лаверычева, три фирмы давали 60,7 % общероссийской добычи нефти и охватили 90 % торговли нефтью и нефтепродуктами. В этой связи представляется обоснованным замечание Лаверычева о предпринятых накануне 1914 г. попытках создания комбинатов, включавших все стадии производства. Вертикальное комбинирование, по его оценке, находилось на стадии создания (у истоков) союзов типа концернов и трестов.

   В качестве одной из причин замедленного развития монополий автор называл мелочную опеку и регламентацию процесса объединения предприятий со стороны государства. Абсолютистское государство, стремясь ограничить развитие синдикатов и банков, действовало вразрез с закономерностями хозяйственного развития./3/

   Доводы  в поддержку устоявшихся в  советской историографии представлений  изложены и в монографии Ю.А. Буранова об акционировании промышленности Урала. Как считает автор, акционирование уральских горнозаводских хозяйств в 1900—1910 гг. по своей сути ничем не отличалось от аналогичных процессов в стране. Правда, здесь же Буранов оговаривается: на Урале значительное влияние на промышленность оказывал комплекс пережиточных явлений, в силу чего даже не ставился вопрос о ее коренной технической перестройке. В определенной степени это было связано с отсутствием у русских коммерческих банков заинтересованности в ее развитии. Поскольку коммерческие банки не вкладывали новых капиталов в уральскую промышленность, а попытки мобилизации помещичьих средств (то есть средств владельцев горнозаводских округов) вели к полному и быстрому их исчерпанию, указывает Буранов, источником ресурсов мог быть или залог недвижимости в ипотечных банках, или выхлопатывание неуставных ссуд, или использование других форм государственного финансирования.

   Некоторые владельцы горнозаводских округов  в попытках преодолеть возникшие  финансовые трудности, решались преобразовать  семейно-паевые товарищества в акционерные  общества. Однако, по сути дела, повествует автор, новая форма владения была прикрытием тех же самых семейно-паевых товариществ, поскольку акции были распределены между старыми владельцами. Сделав такое принципиальное заключение, опирающееся на фактический материал третьей главы, Буранов тут же делает заявление, лишенное аргументации: акционерные компании этого типа были уже капиталистическими ассоциациями со всеми вытекающими из этой формы возможностями. Характерно, что буквально через абзац звучит противоположный по смыслу общий вывод автора о всего лишь подготовительном характере установления связей между банками и уральским горнозаводским хозяйством.