Раскол в русской церкви в 17 веке и его влияние на культуру

Особенно одиозной в глазах староверов была фигура старца грека Арсения. Он обучался в греческой  иезуитской коллегии в Риме для дальнейшего образования греков-униатов, было известно, что он принимал мусульманство, а при польском короле Владиславе жил как униат. Иерусалимский патриарх Паисий дал ему уничтожающую характеристику, по существу донёс на него царю Алексею. После чего Арсений был сослан в Соловки в оковах за еретичество на вечное житье. Никон не обратил ни малейшее внимание на столь блестящую и разнообразную в вопросах веры биографию ученого грека и поставил его на Печатный двор для проведения книжной справы. В сознании же православных человек, менявший свою веру, мог быть только еретиком. Поэтому участие Арсения в книжной справе заранее делало книги, к которым прикасалась его рука, еретическими: «ведомый всем еретик Арсений грек внесъ въ нихъ, подъ видомъ исправлений, свои ереси»33 Там же. С. 248.. Впрочем, если вспомнить челобитные Аввакума, то Дионисий, Паисий Лигарид, восточные патриархи - тоже были не лучше. 

Итак, распределение  сил в вопросах веры, книжности  и образования было следующим: Царь Алексей Михайлович, «грекофил» по воспитанию и убеждению, как его  определяет Каптерев, являлся, по мысли  того же исследователя не столько  сторонником, сколько инициатором церковных реформ. Патриарх Никон взял у царя «руководящую основную идею для будущей реформаторской деятельности: достигнуть полного единения во всем русской церкви с тогдашнею греческою»11 Там же, Т. II. С. 5.. Однако воплощение этой идеи в жизнь, поиск средств и путей ее реализации стало делом Никона. Царь оказывал поддержку, но демонстрировал свое подчинение главе церкви. Эта позиция царя, имея в виду несговорчивый и самоуправный характер Никона, неминуемо должна была закончиться конфликтом. И действительно, в июне 1658 г. Никон ушел с патриаршей кафедры, однако не снял с себя полномочий (не отдал патриарший клобук и посох как символ патриаршей власти). Дело реформы, по существу, осталось в руках царя и его приверженцев архиереев - заклятых врагов старообрядцев: миторополита крутицкого Павла, архиепископа рязанского Илариона, архиепископа Рязанского Иоакима, ставшего после собора 1667 г. патриархом Всея Руси. И не случайно. Когда Михаил Ртищев спросил у него, какой он веры старой или новой, то «Яким же сказа ему: «Аз-де, государь, не знаю ни старыя веры, ни новыя, но что велят начальницы, то и готов творити и слушати их во всем»22 Дьякон Федор.Послание из пустозерска к сыну Максиму и прочим сродника и братиям по вере. Из части II. // Пустозерская проза. С. 223.. Такое послушание «духовных властей» вызывало ожесточенную ненависть Аввакума и его единомышленников, которые клеймили их последними словами. Но, пожалуй, самое примечательное в этом раскладе сил - проведение Собора 1666 г., весь сценарий которого был заранее продуман, а его исход для царя и его приближения заранее предопределен. В отсутствии реально правящего патриарха и концентрации всей духовной власти в царских руках царь тем не менее нуждался в поддержке духовной власти и придании ей хотя бы видимой самостоятельности. Вместе с тем ему было важно услышать подтверждение правильности церковных нововведений на Руси от вселенских патриархов.  

Для того чтобы  все прошло гладко и без неожиданностей царь, заранее потребовал от архиереев  и настоятелей монастырей письменный ответ за «собственноручной подписью» по трем основным вопросам, от решения которых зависело обсуждение никоновских реформ на Соборе. Вопросы были поставлены так, что отрицательного ответа на них царь не мог получить. Во-первых, спрашивалось о том, считать ли святейших греческих патриархов - константинопольского, александрийского, антиохийского и иерусалимского - православными. Второй вопрос уже предполагал положительный ответ, ибо и на первый вопрос иначе, чем согласием, ответить было нельзя: как следует относится к греческим печатным и древним рукописным книгам, по которым святейшие греческие патриархи проводят службы. Разделяя царево убеждение о православии греков и правильности их книг, нельзя было отрицательно ответить и на третий вопрос об отношении к решениям Московского Собора 1654 г., на котором были приняты реформы патриарха Никона, тем более что его формулировка звучала просто угрожающе: «...собор, бывый въ богоспасаемомъ преименитомъ, царствующемъ, великом граде Москве, при благочестивейшимъ и богохранимомъ государе нашем царе и великом князе Алексее Михайловиче, всея великия и малыя и белыя России самодержце, и при святейшемъ Никоне патриархе, и царского пресветлаго величества при всемъ его синклите, подписанный священныхъ руками, какъ исповедати ныне нам долженствуетъ, иже содеяся въ царскихъ палатахъ въ лето отъ создания мира 7 162, отъ по-плоти рождества Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа въ лето 1654-е»11 Цит. по: Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т. II. С. 21-22.. Естественно, что все архиереи, еще в феврале 1666 г., за два месяца до начала Собора собственноручно положительно ответили по всем трем вопросам. 

Собор открылся 29 апреля 1666 г., и самое любопытное для нашей темы - это отсутствие подлиных материалов событий, происходивших на Соборе. Оказывается «протокольный отчет» о заседаниях собора вел «по поручению государя» уже упоминаемый нами Симеон Полоцкий. Благодаря его стараниям до нас дошла только «литературная обработка». Полоцкий очень вольно отнесся к своей задаче. Н.Ф.Каптерев, подробно исследовавший эту проблему, пишет: «Полоцкий, при обработке соборнаго материала, относился к нему довольно свободно и даже вносилъ в соборные деяния и нечто свое личное. Так он приделал к соборным деяниям сочиненное им вступление, совершенно безсодержательное, не имеющее никакой исторической ценности и к делу прямо не относящееся, - обычный продукт тогдашнего пустого красноречия. Затем, вместо подлинной речи царя к собору, поместил в деяниях речь своего собственнаго сочинения. То же он сделал и с речью митрополита Питирима, которую тот говорил от лица собора в ответ на речь царя. Причем сам Полоцкий в своих соборных деяниях делает такия простодушныя пометы: «Слово великого государя, или, доложивъ его, великого государя, сию последующую» и действительно затем в деяниях помещает речь своего сочинения. Или имъ надписано: «здесь речь преосвященного митрополита (т.е. Питирима) написати, или, вместо ея, сей ответ» и помещает далее ответ им самим составленный»11 Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. С. 28-29.. Ради своего литературного труда Полоцкий путает первый и второй Соборы 1666 г и «приглашает» на первый вселенских патриархов, хотя они были лишь на втором. Первый же, весенне-летний собор состоял только из русских архиереев и, по мысли государя, должен был выработать единое отношение русской церкви к реформам, проведенным в ней, т.е. решал вопросы местного церковного благочиния. Второй же собор, открытый 29 ноября и закончившийся в 1667 г. решал вопросы о царской и патриаршей властях, о судьбе патриарха Никона и о русском старообрядчестве, прибегая к помощи вселенских патриархов, которые были приглашены на Собор. 

Но вернемся к труду Полоцкого, который позволил себе объединить два Собора в один и более того опустить один из главных вопросов второго Собора, посвященного прениям о царской и патриаршей власти. Совершенно очевидно, что Полоцкий не книжник-летописец, в задачу которого входило как можно более точное изложение событий, свидетелем которых он являлся. Полоцкий мыслит себя автором, которому происходящее служит лишь материалом для его собственных творений. Его нисколько не смущает новизна затеянного им труда. Особо интересны пометы, которые он делает по ходу дела и в которых смело берет на себя роль как бы «соавтора» события. Он надеется на свой разум, свою ученость и понимание происходящего и полагает, что им самим сочиненная речь, которую не произносил на самом деле царь и митрополит, не изменит смысла событий. Много позже в 1678 г. в «Вертограде многоцветном» Полоцкий так определил «мысль», сравнив ее с корнем дерева: 

Но яко что  въ корени от силы таится,  

то послежде во ветехъ и в плодех явится; 

Тако что сокровенно во мысли пребудетъ, 

то по мале во делехъ проявленно будетъ11 Полоцкий Симеон. Вертоград многоцветный. // ПЛДР. Т. 13. С. 110.. 

Для Симеона  мысль проявляется в делах  разума - созднии и записывании  слова: «Егда убо хощеши нечто  глаголати, / потщися прежде оно умомъ  разсуждати...»22 Там же. С. 134.. Дело разума в обучении, размышлении и создании новых книг. Его ученик Сильвестр Медведев твердо выучил эти правила новой книжности, и, когда умер Симеон, он, выполняя заказ его царствующего ученика Федора Алексеевича, написал большую эпитафию. В ней, в частности были следующие строки: 

Ибо тоя поборник и сын верный бяше,  

учением правым то миру показаше. 

В защищение  церкве книгу Жезл создал есть, 

в ея же пользу Венец  и Обед издал есть, 

Вечерю, Псалтырь, стихи со Рифмословием,  

Вертоград многоцветный с Беседословием. 

Вся оны книги мудрый он муж сотворивый, 

в научение роду российску явивый.11 Русская силлабическая  поэзия XVII-XVIIIвв. Л., 1970, С.189. 

Существенное  отличие книжной культуры, пришедшей  на Русь вместе с учеными малороссами, от традиционной древнерусской книжности  состояло в том, что книгу оказалось возможным творить расширяя свой разум и обучая себя, а не умаляя свои познавательные возможности («азъ не учен...» - писали старые книжники). Традиционно на Руси письмо было ремеслом, «рукодельным занятием». Б.А. Успенский приводит слова Сильвестра из «Домостроя»: «А видел еси сам в рукодеях и во многих во всех вещех мастеров всяких было много: иконники, книжные писцы, серебренные мастеры, кузнецы и плотники и каменьщики, и всякие кирпищики и стеныщики и всякие рукоделники»22 Цит. по: Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (Х1-Х1Хвв.). М., 1994. С.62. (примеч.). Речь здесь идет о письме как о ремесле - скорописи, которая необходима была для ведения деловых государственных служб (работы в приказах), духовные же лица учились чтению медленному, душеполезному. Однако во 2-ой половине ХVII в. привычная система явно нарушается. Симеон должен был выполнять на Соборе по заданию царя функции писаря, но одновременно и книжника. Но будучи представителем западной образованности он понял свою задачу принципиально иным образом и создал литературную обработку исторического события. Вообще же проблема школьного образования и научения встала совсем иначе под воздействием последнего, «третьего», как его определяет Б.А. Успенский, юго-западного влияния. 

За всеми противостояниями и катаклизмами рассматриваемого нами времени, ученые культурно-лингвистичской школы увидели основное противоречие эпохи, связанное с изменением языкового  кода древнерусской культуры. Оно  выражалось в изменении отношения к языку. Оформление среди новаторов двух партий «грекофилов» и «латиномудров» открыли полемику, в центре которой находились вопросы о переводе на латынь православного вероучения. «В этой полемике отчетливо проступает принципиальная разница в самом отношении к языку, когда для одной стороны язык является просто средством передачи мысли, а для другой он выступает прежде всего как средство выражения Богооткровенной истины, т.е. в одном случае языковое выражение выступает как нечто условное (конвенциональное), а в другом - как интимно связанное с самим содержанием»11 Успенский Б.А. Избранные труды. - М., 1994. - Т. 1. - С.342.. 

Первая позиция (конвенциональная) утверждает, что  язык свободен от идеологической нагрузки, которую он выражает. А потому равноправны все языки и обучение им зависит только от возможностей и желания каждого человека. «Латинствующий» Симеон Полоцкий по приезде в Москву усиленно начал заниматься церковнославянским языком, и его перевод Псалтыри есть сознательное устроение в «славенском» языке рифм, ритмов и нот, т.е. еще и записи на «языке музыки»- «подложенных гласех», богоданных псалмов: 

Тем во инехъ  языцехъ в метры преведени,  

Разумети и  пети удобь устроени. 

Им же азъ  поревновавъ, тщихся то ж творити, 

Въ славенском диалекте въ меру устроити, 

Да ся от чтущихъ  удобь уразумеваютъ 

И в подложенных  гласех сладце воспеваютъ22 Полоцкий Симеон. Псалтирь рифмотворная // ПЛДР. - Т. 13. - С. 159.. 

Иными словами  Полоцкого интересует не только само содержание текста, но и доходчивость его, возможность наиболее адекватного восприятия текста читателем и слушателем. Симеон интересуется не только «способом выражения», но и «способом восприятия». 

Иная позиция  жестко связывает смысл выражаемого  текста со способом его выражения, привязывая язык к идеологии. Следствием этой позиции было утверждение о неразрывной связи церковнославянского языка с православием, латыни с католичеством, татарского с мусульманством и т.п. Такая установка делала все иные языки, кроме церковнославянского «нечистыми». «Латинский язык вопринимается как типичный еретический язык, который по самой своей природе искажает содержание христианского учения: невозможно выражаться на латыни, оставаясь православным, и напротив, - для того, чтобы быть православным, необходимо принять православный же способ выражения, т.е. обратиться к греческому или церковнославянскому языку»11 Успенский Б.А. Избранные произведения. - Т.1. - С.341.. Евфимий Чудовский посвящает обоснованию этой точки зрения сочинение под названием: «Рассуждение - учится ли нам полезнее грамматике, риторике <... > или и не учася сим хитростем, в простоте Богу угождати <... > и которого языка учитися нам, славянам, потребнее и полезнешее - латинского или греческаго» (1684-1685 гг.), где доказывает, что обучение латыни приводит к отпадению от православия. 

В этом жестком  противостоянии языков становятся понятными  культурно-лингвистические основания  позиции старообрядцев, их радение  за чистоту веры, сопрягаемое с  верностью одной букве и готовностью  умереть за «единый азъ». Никоновская книжная справа есть посягательство на книжный язык, следовательно и на веру. Аввакум в своем обращении к царю Алексею выражает именно эту позицию: «Ведаю разум твой; умеешь многи языки говорить: да што в том прибыли? С сим веком останется здесь, а во грядущем ничижме ползует тя. Вздохни-тко по старому, как при Стефане бывало, добренько, и рцы по русскому языку: Господи, помилуй мя грешнаго! А киръелеисон-от отставь; так елленя говорят; плюнь на них!! Ты ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком; не уничижай ево и в церкви, и в дому, и в пословицах. Как Бог не меньше греков; предал нам и грамоту нашим языком Кирилом святым и братом его. Чего же нам еще хощется лутче тово? Разве языка ангельска? Да нет, ныне не дадут, до общего воскресения»21Аввакум. Из книги Толкований. Толкование на Псалом XL1V // Пустозерская проза. - С.122.. Как видим, Аввакум отказывает в правоверии даже греческому языку, что является отражением взгляда на греков как на изменников православию после Флорентийской унии. Остается лишь русский - природный язык, однако есть и другой - небесный «ангельский». 

Итак, на земле  стоит говорить лишь по-русски, на языке  данном Богом. Так считал черноризец Храбр в известном и упоминаемом  староверами сказании «О писменах». Его аргумент о большей чистоте русского языка состоит в том, что греческий язык создавался язычниками, в то время как церковнославянский святыми Кирилом и Мефодием. Эта позиция не допускает никаких грамматических правил и понимает текст как раз и навсегда данный на этом языке, на котором он был написан. Иными словами и Кирилл с Мефодием выступают не как переводчики, а как Богом избранные проводники священного текста, вместе с которым и формируется язык - церковнославянский. Наличие грамматических правил12Стоит напомнить, что в 1648 г. в Москве была впервые напечатана «Грамматика» Мелетия Смотрицкого. не может служить основанием правки Богооткровенного текста, считали староверы. Последователи Никона понимают условность всякого текста и необходимость соответствия его грамматическим правилам. Иллюстрируя эту мысль, Успенский приводит полемику Симеона Полоцкого и протопопа Лазаря: «Лазарь упрекает никониан в том, что в их книгах написано: «Христосъ воскрес никто же не веруетъ», говоря: «Се же велий соблазнъ: ибо вси веруемъ» Отвечая на этот упрек, Симеон Полоцкий обосновывает правильность данной фразы, ссылаясь на граматические правила: «Никто же не веруетъ тождо знаменуетъ еже всякъ веруетъ», и советует своему оппоненту: «Иди прежде научися грамматичествовати»... Замечательно, что Симеон Полоцкий исходит при этом из латинской грамматики, где двойное отрицание означает утверждение; известно вообще, что он изучал церковнославянский язык по латинской грамматике - церковнославянский и латынь объединяются им как книжные языки...»21Успенский Б.А. Избранные произведения. - Т.1. - С.347.. Последнее рассуждение выводит нас на еще одну чрезвычайно важную тему, благодаря которой возможно еще с одной стороны понять интересующую нас проблему «конца древнерусской книжности».