Экзистенциализм как философское направление. История и основная суть

 Опыт человеческого  существования, неминуемо завершающийся  смертью, приводит мыслящую личность к  открытию “абсурда” как конечной правды своего существования на Земле. Но эта истина должна не обезоруживать, а, напротив, пробуждать в душе му-жественное достоинство продолжать жить вопреки всему и без всяких доводов в пользу такого выбора. 

 Подлинное мужество заключается не в бегстве от жизни (суицид) и не в примирении с действительностью. Нужно схватиться с миром, бороться, бунтовать. 

 Отчаяние  коренится в крушении надежд, возлагаемых  человеком на историю. Но история  не сказка со счастливым концом, ибо  нет Бога, который бы так ее устроил. Отчаяние есть расплата за эту иллюзию. 

 “Мир”, по определению  Камю, “безрассудно молчалив”; это  значит, что история сама по себе не содержит ни задания, ни запроса, ни оправдания человеческих поступков, нелепо искать в ней ответ на вопрос о  нашем предназначении, о том, ради чего нам следует жить. 

 “Безрассудному  молчанию мира” Камю противопоставляет  “порыв”, или “бунт”, самого человека. Так как историческая действительность не имеет разумно-целостного строения (она абсурдна и бессвязна), то нет  оснований рассматривать “бунт” как слепой и стихийный. “Бунтующий человек” не разрушитель, напротив, своим  действием он впервые вносит в  мир некоторую гармонию. 

 В своей этике  Камю пытался обосновать учение о  некоем “праведничестве без Бога”, опирающемся на заповеди христианского милосердия и противопоставленном нравственности, исходящей из социально-исторических установок . 

 Вообще взгляды  Камю эволюционировали от “философии абсурда” в направлении к гуманизму . 

 Влияние экзистенциализма заметно ощущается и в книгах другого известного французского писателя А. Сент-Экзюпери (особенно в его  новелле “Военный летчик”, написанной в 1941-м году). 

 Создателем  религиозного (католического) варианта экзи-стенциальной философии является Габриэль Марсель (1889-1973) - французский драматург, критик, философ. Основные его труды : “Метафизический дневник” (1927), “Быть и иметь” (1935), “Человек-скиталец” (1945), “Таинство бытия” (1951), а также пьесы : “Иконоборец”, “Разбитый мир” и др. 

 В центре внимания Марселя стоит проблема бытия, пре-ломленная через индивидуальный опыт, существование отдельного человека. Он проводит резкое различие между миром “объективности” (физический мир) и миром “существования” (личностный мир), или неподлинным миром обладания и подлинным миром бытия. Дейст-вительность рассматривается не через взаимоотношение между субъ-ектом и объектом, а через форму взаимосвязи между переживающим и переживаемым. Причем они нераздельны, одно без другого невозможно. 

 Марсель порывает с традицией католической схоластики, восходящей к Фоме Аквинскому и его  принципу обоснования веры разумом. Французский мыслитель считает  невозможным какое-либо рациональное обоснование веры. 

 Он противопоставляет  рациональному познанию (“проблеме”) интуитивное, эмоциональное познание (“таинство”). “Бытие есть таин-ство”, - заявляет он. Проблема находится в сфере логического, раци-онального. Человек подходит к проблеме как к чему-то, находящемуся вне и независимо от него. Таинство же включает, вовлекает самого человека, сливает воедино “я” и “не-я”, познающее и познаваемое, стирает грань между субъектом и объектом. 

 Бытие непознаваемо средствами науки, в мире нет закономер-ностей. Рациональность мира, по его мнению, это лишь ложная проек-ция науки на реальность жизни. 

 Причем для  Марселя в основе познания лежит  не интел-лектуальная интуиция, а эмоциональная, имеющая чувственную направленность. На место декартовского “Я мыслю, следовательно, существую” он ставит “Я чувствую, следовательно, существую”. Мышление берет свое начало, таким образом, прежде всего из чувств. На место “вещных” отношений, причинной связи приходят любовь, вера, привязанность, ответственность, послушание. 

 Любовь к  людям основывается на любви к  Богу и отношении к другим как  к “детям Божьим”. “Братство людей” - это братство во Христе. А мир  в целом для Марселя представляет собой связующее звено с Богом. Отношение человека к Богу имеет  эмоциональный, интимный характер и  основывается на вере, надежде, преклонении, не нуждаясь в рациональном обосновании. 

 Человека  Марсель понимает как единство духа и тела или “воплощенное бытие”. Через опыт телесного “присутствия”, “вовлеченности в бытие” человек  входит в поток времени, истории. “Человек-странник” изначально одинок. 

 Христианское  мировоззрение рассматривается  Марселем как средство преодоления  этого одиночества и как возможность  пре-одоления реальных общественных противоречий. Он видит в Боге источник культурно-исторического творчества, обеспечивающий спло-чение людей для созидания многообразного мира культуры. 

 В последний  период своего творчества Г.Марсель  резко критикует “научно-технический  разум” и обвиняет его во всех бедствиях  европейской истории. “Расколотый  мир”, по его словам, порождается  “вещными отношениями” общества, приводящего  к столкновению запросов развития цивилизации  и всемерного совершенствования  способностей личности. 

 Марсель видит  вину философии 17-19-го веков, и не без  оснований, в успокоенности, упоении  успехами разума и отсутствии “мудрости”, способной объединить различные  способы человеческого освоения мира. “Научно-технический разум” в это время вступает в откровенное  противоборство с религиозно-философской  “мудростью”. Это противоречие он называет базисным конфликтом буржуазной эпо-хи. 

 Марселя страшит  “массовое общество” и его  продукт - “человек массы”, который  полностью утерял личностное начало и всецело под-чинен “механическим законам” социальной жизни. “Человек массы” живет в царстве социальных отношений, лишенных личностного измерения. Он становится всего лишь совокупностью функций, у него исчезает подлинно гуманное отношение к ближнему. 

 Чрезвычайно отрицательно оценивает Г.Марсель  и преувеличение роли техники, составляющей “душу” цивилизации Нового времени  и современности (“технической цивилизации”). Человек, почувствовавший себя центром  Вселенной, приходит к утверждению  мощи своего разума через покорение  внешнего мира, что грозит в конце концов полной его дегуманизацией. 

 Отсюда задача – разрушить иллюзии “духа  абстракции”, раци-онально-технического разума, сделать человека трагически мудрым. А пробуждение творческого начала личности связано с пробуждением в ней добродетели христианской мудрости. Таковы основные черты католического экзистенциализма Габриэля Марселя. 

 В 60-70-е годы прошлого века экзистенциализм, став одним  из самых популярных направлений  западной философии, приобретает множество  последователей и сторонников по всему миру. Особенно восприимчивой  к его идеям оказывается художественная интел-лигенция и студенческая молодежь. Важное значение для человечества конца двадцатого века имели предупреждения экзистенциализма против безоглядной веры в науку и технику, против недобро-совестности приспосабливающегося к экономическим и социальным реалиям сознания (т.е. против конформизма). Экзистенциализм по-новому и весьма продуктивно поставил и разрешил проблему свободы человека, выбора жизненных путей. 
 

     От  мощного стимула первоначальных, алжирских впечатлений происходил  «романтический экзистенциализм»  Альбера Камю. Он сообщал о  намерении написать о своем современнике, «излечившемся от терзаний долгим созерцанием природы». У раннего Камю господствует языческое переживание красоты мира, радость от соприкосновения с ним, с морем и солнцем Алжира, от «телесного» бытия. Все острее ощущающий экзистенциалистское отчуждение, Камю не оставляет потребности в постоянном «контакте», в «благосклонности», в любви — «абсурд царит — спасает любовь».

     «Романтиком-экзистенциалистом»  стал герой романа «Посторонний»  (1937-1940, опубл. 1942). На двойной — метафизический и социальный — смысл романа указывал Камю, пояснявший странное поведение Мерсо прежде всего нежеланием подчиняться жизни «по модным каталогам». Сюжет «Постороннего» Камю видел в «недоверии к формальной нравственности». Столкновение «просто человека» с обществом, которое принудительно «каталогизирует» каждого, помешает в рамки «правил», установленных норм, общепринятых взглядов, становится открытым и непримиримым во второй части романа. Мерсо вышел за эти рамки — его судят и осуждают. Не столько за то, что он убил человека, сколько потому, что ведет себя «не по правилам», с удовольствием выпил кофе во время похорон матери и т.п.

     Мерсо «не от мира сего» потому, что он принадлежит иному миру — миру природы. В момент убийства он ощутил себя частью космического пейзажа, его движения направляло солнце. Но и до этого мгновения Мерсо предстает естественным человеком, который может подолгу и без всякой как будто причины смотреть на небо, Мерсо — пришелец, инопланетянин; его планета — море и солнце. Мерсо — романтик, запоздалый язычник.

     Но  Мерсо «романтик-экзистенциалист». Слепящее солнце Алжира освещает поступки героя, которые невозможно свести к социальным мотивировкам поведения, к бунту против формальной нравственности. Убийство в «Постороннем» — еще одно «немотивированное преступление». Мерсо в одном ряду с Раскольниковым и Лафкадио. Различие между ними в том, что Мерсо уже не спрашивает о границах возможного, — само собой разумеется, что для него возможно все. Он свободен абсолютно, ему «все дозволено».

     Мерсо абсолютно свободен потому, что «абсурд царит», а он себя осознает героем абсурдного мира, в котором нет Бога, нет смысла, есть одна истина — истина смерти. Роман Камю со смерти начинается, смерть — центральная точка повествования и его финал. Финал, в ракурсе которого все и оценивается — и все не имеет никакой цены, не имеет значения. Мерсо приговорен к смерти — как и все смертные, а потому он не подлежит суду, отсутствие смысла освобождает его от вины, от греха.

     Мерсо не живет — он существует, без «плана», без идеи, от случая к случаю, от одного мгновения к другому. Сартр заметил, как построено повествование: «...каждая фраза — это сиюминутное мгновение <...> каждая фраза подобна острову. И мы скачками движемся от фразы к фразе, от небытия к небытию» («Объяснение «Постороннего», 1943).

     Роман  «Чума» (1947) написан в жанре хроники.  Следовательно, реальность внешняя  стала поучительной, в ней появилось  нечто такое, о чем должно  рассказать языком летописи. Появилась  история — история чумы. Абсурд  перестает быть неуловимым, он  обрел образ, который может  и должен быть точно воссоздан,  изучен ученым, историком. Чума  — образ аллегорический, но самое  очевидное его значение расшифровывается  без всякого труда: «коричневая  чума», фашизм, война, оккупация.  Точность доминирует, она являет  собой обязательный атрибут рассказчика  — врача и новое качество  метода Камю, овладевающего историзмом, конкретно-историческим знанием. 

     Бернар  Риэ, в отличие от Мерсо, предпочитает говорить «мы», а не «я», предпочитает говорить о «нас». Риэ не «посторонний», он «местный», к тому же он «местный врач» — невозможно представить себе врача, который устраняется от людей. В этом «мы» содержится новое качество, указано на возникновение общности людей, «коллективной истории», потребности в других людях.

     Поведение  человека определяется теперь  не всесильным абсурдом, обесценившим  действие, но выбором относительно  определенной задачи, имеющей значение  и оценивающей каждого. В «Постороннем»  все пространство было закрыто  единственным вариантом выбора, который совершал единственный  герой романа. В «Чуме» много  действующих лиц, много вариантов  выбора.

     Здесь  есть и «посторонний», журналист  Рамбер, который не из «этих мест», пытается устраниться. Есть здесь «имморалист», выродившийся в мелкого жулика. Есть обитатель «башни слоновой кости», одержимый флоберовскими «муками слова». Есть и священник, однако вера не возвращается на землю, зараженную чумой.

     Позитивное  утверждается в «Чуме» не как  истина, не в качестве идеала, а как выполнение элементарного  долга, как работа, необходимость  которой диктуется смертельной  угрозой. Не убий — такова  нравственная основа деятельности  «врачей», «лечащих врачей». Профессия  врача дает возможность герою  романа обходиться без идей, просто  делать привычное дело, не ломая  голову над сложными вопросами,  не забивая ее идеологией, которая  отпугивает «санитаров» Камю.

     Чума  — не только аллегорический  образ фашизма. Камю сохраняет, наряду с социальным, метафизический смысл метафоры. Герои романа — практики, «врачи» еще и потому, что болезнь неизлечима, болезнь поразила само существование, которое неизлечимо абсурдно. Врачи не справились с болезнью, она ушла сама — чтобы вернуться. Вот почему в облике Риэ нетрудно рассмотреть черты Сизифа. Как и Сизифа, Риэ не ожидает победа, ему дано только знание беды и возможность утвердить свое достоинство, свою человечность в безнадежном сражении со смертью.

     Чума  появляется в то же самое  время в пьесе Камю «Осадное  положение» (1948). Ранее были написаны  драмы «Калигула» (1938) и «Недоразумение»  (1944). Калигула — еще один герой  абсурдного мира, мира без Бога, доказывающий свою свободу самым  необузданным произволом, унижением  других людей, «немотивированными  преступлениями». Калигула —  это Мерсо, получивший неограниченную власть, это тиран, но это и «каждый», поскольку нет границ и нет меры той жажде свободы, которая одолевает «игроков». Во имя свободы («к морю») убивают постояльцев своего пансионата мать и дочь в «Недоразумении» — последней жертвой становится их сын и брат. Узнав об этом недоразумении, обе убивают себя — ничего не решив, ничего не найдя, кроме смерти и одиночества.