Политическая корректность

На таком фоне весьма примечательным представляется тот факт, что вместо защиты интересов культуры не только политическая, но также и культурная элита озабочена, как кажется, исключительно тем, чтобы убедить общественное мнение в своей политической корректности, благонамеренности и благонадежности. Сопротивление антикультуре оказывают лишь традиционалисты, т. е. "консервативно мыслящие", или, как их насмешливо называют в Германии, "вечно вчерашние".

В целях подавления сопротивления своим действиям политическая корректность взяла на вооружение тактику "индивидуального уничтожения" и овладела ею в совершенстве. Эта тактика, которая является на сегодняшний день стандартом американской политики, родилась из успеха противников президента Никсона, добившихся его отставки в связи с Уотергейтом, и состоит в устранении с политической арены того или иного политического движения путем компрометации его лидеров. Расправы с теми, кто сопротивляется требованиям политкорректности, осуществляются в виде безапелляционных приговоров с помощью таких ярлыков, как "экстремист", "расист", "шовинист", "националист", "фашист", "нацист", "антисемит", "ксенофоб", "гомофоб".

Чистка языка с позиций политической корректности проводится в Японии. Телекомпаниям и агентствам новостей рассылаются списки слов, которые подлежат изъятию. Слова со значениями "слепой", "глухой", "немой", "глупый", "сумасшедший" и другие подобные им больше нельзя употреблять публично, даже в составе устойчивых фразеологизмов. Уве Шмитт [72]  упоминает о японском писателе, авторе научно-фантастических романов, по сюжету одной из книг которого эпилептикам отказывали в выдаче водительских прав. Этим он навлек на себя такой гнев японского "Общества эпилептиков", развернувшего против него целую кампанию, что в результате этой травли он вообще прекратил писать, сделал "данпицу" – своего рода писательское харакири.

О политической корректности в Германии пишет в своей статье "’Запрет на мысли’ как аръегард прогресса? О терроре доброхотов и новых неудобствах в мышлении будущего" немецкий историк Кристиан Майер: "Возникает примечательный нажим на убеждения. Кто видит проблемы в ином свете, кто считает, что они намного больше и сложнее, кто опасается, что массированная доброхотность истощается перед лицом реальности, все меньше и меньше ей соответствующей, тот сталкивается не то чтобы с прямым запретом на свободу мысли, но, тем не менее, со всеми возможными угрозами, а то и с очернением, как это пришлось испытать в изобилии, скажем, Бото Штраусу, а еще раньше Мартину Вальзеру; по самой меньшей мере, он обречен на непонимание. Его считают пессимистом, брюзгой, а то и националистом, если не фашистом…". [73]

Книга М. Беренса и Р. фон Римши "Политическая корректность в Германии" не просто привлекла к себе внимание (причем не только в среде специалистов), но и стала, по некоторым оценкам, бестселлером. В этой книге рассматривается политическая корректность в Германии, скрывающая в себе, как полагают авторы, угрозу демократии. Они описывают историю усвоения и распространения политической корректности в Германии, преимущественно ее качественное перерождение из семантической стратегии запретов и заповедей в стратегию табуизации, которая располагает списком политически корректных аргументов. На многих примерах они показывают, что политическая корректность в Германии превращается в историческую корректность. Эта историческая корректность предписывает, какие исторические аллюзии запрещены, а какие разрешены.

Такой характер развития политической корректности в Германии обозначился с самого начала ее появления, уже на первом этапе. В конце 1993 года в газете "Ди Цайт" сигнал тревоги прозвучал в статье ее главного редактора, германиста Дитера Циммера, который назвал политическую корректность "добродетельным террором правильного, левого образа мыслей". Он пишет о том, что в Германии, как и в США, имеется гайка, которую можно завинчивать всегда в тех случаях, когда противник не совсем в ладах с "женским кафе" (студенческие объединения феминисток. – Л.Л.), с социалистическим союзом вузов, с "рефератом геев" или с "кружком для нигерийских сокурсниц".

Циммер отмечает при этом: "Политическая корректность питается в Германии, конечно, не эмансипационными битвами этнических групп населения, а принимает диффузное наследство давно владеющих умами левых с их разбитыми надеждами, от которых сегодня остались лишь воспоминания…, сдобренные элементами всего, что впитало в себя с тех пор критическое движение 60-х годов, от экологии до эзотерических учений. Кто сомневается, что такая смесь существует как определяющий элемент общественного мнения, тот пусть только представит себе, как сегодня протекает организованная дискуссия по одному из "деликатных" вопросов в любой крупной аудитории или на соборах евангелической церкви, позволяет ли публика на самом деле каждому говорить "всё", на самом ли деле только нацистские лозунги являются табу". [74]

Д. Циммер составил перечень политических табу, с помощью которых так называемые вожди общественного мнения намерены определять общественный климат в Германии. Не претендуя на полноту (мы также приводим лишь некоторые из них), он перечисляет шаблоны мышления политической корректности, которые накладываются сегодня на все и вся в соответствии с убежденностью в том, что, например:

– перепись населения – от дьявола;

– во всех несчастьях стран третьего мира с цветным населением виноват белый Север;

– объединение Германии явилось большим потрясением, однако, не только суждения о том, в чем это потрясение состояло, нельзя произносить вслух, но и сам факт этого не подлежит упоминанию;

– слова "национальный" и "националистический" суть синонимы;

– "обиженные" изначально и раз и навсегда правы более, чем "какие-то эксперты";

– об эвтаназии не может идти речи, а аборты должны быть разрешены;

– мужественность и женственность не от природы, а от культуры;

– единственным виновником преступности, наркомании и других социальных бед является общество, т. е. анонимные другие;

– в физике мало женщин, так как их не допускают туда мужчины;

– слово "виктимизация" никогда (!) нельзя брать в кавычки;

– недопустимо выражение "мультикультурное общество" сокращать в "мультикультуру".

Политолог Свен Папке расширил этот список:

– необходимо табуизировать существующее сегодня и вообще всякое понятие о личностном типе преступника, а также указание на иностранное происхождение преступника;

– требование сосуществования полов имеет антифеминистский характер, по крайней мере латентно;

– формулирование внешнеполитических интересов и требований безопасности какой-либо страны следует осуждать как националистическое. [75]

М. Беренс и Р. фон Римша дополнили список, включив в него следующие табу:

– вопросы демографической политики;

– эмиграция из стран третьего мира;

– экономическая эмиграция;

– уровень рождаемости.

Тем временем в Германии есть уже три публикации, своего рода словари, в которых их авторы размышляют о правилах словоупотребления политической корректности.

Сатирик Экхард Хеншайд представил в своем словаре перечень слов, которым он дал меткое название "глупо-немецкий язык". [76]

Эссеисты Клаус Биттерманн и Герхард Хеншель составили "Словарь доброчеловека". [77]

Клаус Райнер Рёль издал "Немецкий фразовый лексикон, политически корректный от А до Я". [78]

В этих словарях предпринимается попытка в более или менее сатирической форме представить словоупотребление политической корректности. Цель их, как это формулируют, например, Биттерманн и Хеншель, состоит в предотвращении того, чтобы лучшие демократические традиции были легкомысленно проиграны в среде поборников политической корректности.

Если же оставить в стороне сатиру и полемическую иронию, то политическую корректность в Германии можно дефинировать как модус языка, который, в отличие от США, не имеет, в первую очередь, своей целью возвысить культурные, этнические и сексуальные меньшинства, по крайней мере семантически. В Германии для поборников политической корректности главное – создать видимость политического консенсуса о недопустимости использования определенных способов аргументации в политической и исторической риторике. Поэтому политическую корректность в Германии тоже нельзя просто отбросить как некоторую речевую условность. Она обладает определенной властью и силой, что показывают многие примеры, некоторые из которых мы приведем.

Первой жертвой политической корректности стал писатель Мартин Вальзер, который еще до поворотного 1989 года позволил себе безрассудную политическую смелость: публично заявил, что ему внутренне трудно смириться с разделением Германии. За это Вальзер был отвергнут обществом добропорядочных людей, ему был приклеен дискриминирующий его ярлык "национал" или даже "националист".

Затем наступила очередь Бото Штрауса. В своем эссе "Крепчающая козлиная песнь" ("Anschwellender Bockgesang"), опубликованном в журнале "Шпигель", Бото Штраус игнорировал предписания политической корректности по той причине, что она не в состоянии понять этнические и религиозные потребности других народов. Его заклеймили тоже на том основании, что его легкомысленная терпимость по отношению к национализму может привести к тому, что правые в Германии будут допущены в приличное общество, по крайней мере в умах.

Ханс Магнус Энценсбергер стал следующей жертвой политической корректности среди известных писателей. Случилось это из-за его высказывания относительно того, что освободительные движения все больше и больше перерождаются в преступные синдикаты. Тем самым он повредил "героический ореол гериллос". Отягчающим обстоятельством стали его взгляды на права человека, обеспечить которые, с его точки зрения, сейчас в некоторых странах невозможно, так что Америка и Европа не могут добиться этого во всем мире. Это высказывание было перевернуто и представлено как выступление против универсальности прав человека, и тем самым Энценсбергер пополнил ряды исключенных из порядочного общества нравственных отщепенцев, с которыми лучше не иметь ничего общего, чтобы не попасть под подозрение в сообщничестве.

Профессор Шарлотта Хён, директор Федерального института демографических исследований, была публично квалифицирована депутатом бундестага как "наследница Гитлера", отстранена от должности, а ее институт, бывший прежде самостоятельной структурой, был подчинен Федеральному ведомству статистики. Причиной этого стал тот факт, что Шарлотта Хён сказала в своем неавторизованном интервью газете "Taz" от 23.09.1994, приводя не свое мнение, а лишь пример высказывания, которое сегодня считается политически не корректным: "Например, когда говорят, что в среднем умственные способности африканцев ниже, чем у других. Даже само слово "раса" теперь уже нельзя произносить".

При отсутствии рас понятие расизма, однако, сохранилось. Только слово изменило свое значение. Под расизмом понимается теперь констатация любых отличительных признаков или различий между людьми в общем виде, без всякой оценки. А уж если кто по неосторожности скажет об ином менталитете иностранцев (!), то это уже предмет преследования в судебном порядке или, по меньшей мере, потеря работы и крах всей карьеры.

Политики, выступающие за предпочтение национальной культуры всем прочим и за бережливое отношение к национальной культуре, тоже получают клеймо расистов и ксенофобов. Весьма показательным примером является случай с министром внутренних дел Дании Карен Йесперсен: она заявила, что не желает мультикультурного общества, где равны все культуры и где преступники уравниваются в правах с законопослушными гражданами, и потребовала высылки беженцев с криминальным прошлым на необитаемый остров. В ответ на это заявление последовала не только буря негодования со стороны политкорректных датчан, но и серия разбойных нападений выходцев с Ближнего Востока на датчанок. Одновременно было выдвинуто требование о принятии Данией исламского законодательства, в котором были бы предусмотрены значительные ограничения демократических прав женщин. Это требование было дополнено предложением восстановить смертную казнь и ввести практику отсечения рук за кражу. [79] 

Расследованием подобных случаев в европейских странах занимается Европейский центр мониторинга расизма и ксенофобии.

В России "правозащитники надеются остановить волну расизма агитацией и пропагандой", как сообщила газета "Известия" от 19 сентября 2003 года. Здесь мы не будем задаваться вопросом, действительно ли есть в России расизм в собственном значении этого слова или оно употребляется в расширенном политической корректностью значении. Эта статья представляет в данном случае интерес с точки зрения регулирования речевых действий, поскольку всякого рода ксенофобия проявляет себя, за исключением нападения на людей, осквернения памятников и кладбищ и т. п., преимущественно в речи. Тем более, что агитация и пропаганда как методы борьбы с инакомыслием России хорошо знакомы. Однако сначала необходимо объяснить повод для публикации в "Известиях".

Статья под заголовком "Наглядная ксенофобия" сообщает, что "Московское бюро по правам человека представило новый проект с пространным названием "Общественная кампания борьбы с расизмом, ксенофобией, антисемитизмом и этнической дискриминацией в многонациональной Российской Федерации". Деньги на борьбу даст Европейская комиссия Евросоюза, а помогать правозащитникам будут социологи ВЦИОМа, ученые НИИ Генпрокуратуры и сотрудники МВД".

Директор Московского бюро по правам человека Александр Брод сказал, что кампания борьбы с расизмом рассчитана на три года. Это, несомненно, следует понимать так, что на три года выделено финансирование проекта Евросоюзом. Ведь вполне очевидным представляется тот факт, что за три года проблемы такого рода не удавалось решить никому и никогда. Александр Брод и сам признает, что "этого срока недостаточно, чтобы победить нетолерантное отношение к людям другого цвета кожи или вероисповедания". Так что можно ожидать, что проект будет пролонгирован еще не один раз.