Хантингтон

социальной напряженности, актах протекционизма  и  т.п.,  нежели  в  области

собственно международных  отношений.

      Иное дело - радикальные формы столкновений, а также их  преднамеренный

характер. Здесь  территориальный аспект неизбежно  должен  будет  выдвинуться

на передний план.  Однако  в  современном  мире  во  многих  случаях  именно

территориальный фактор оказывается самым мощным практическим препятствием  к

реализации столкновения. С территориальной точки зрения,  наиболее  "удобны"

для конфликтов и  войн зоны соприкосновения Европы и  России, России и  Китая,

США и Латинской  Америки. В остальных случаях  прямые столкновения либо  очень

затруднены,  либо  просто   невозможны.   Конечно,   стремление   непременно

повоевать может  рано или поздно привести к созданию соответствующих  средств

противоборства (как  были они созданы в  40-х  -  70-х  гг.  в  США  и  СССР,

разведенных, казалось  бы,  самой  природой).  Но  разработка  и  тем  более

производство и  размещение таких средств  требуют  ресурсов  и  времени  и  в

любом случае не останутся  незамеченными.  Все  же  более  вероятно  иное:  в

отсутствие практических возможностей  непосредственного  столкновения  место

последнего  могут  занять  его  суррогаты  типа  терроризма,   спецопераций,

контроля   и   политического   использования    "центром"    соответствующих

этноконфессиональных  общин за рубежом.

      Наконец, в тех случаях, когда прямое и непосредственное, в  том  числе

военное,  столкновение  цивилизаций   "технически"   возможно   уже   сейчас

(например, России  и Китая;  мы  абстрагируемся  сейчас  от  вопроса,  какими

причинами и мотивами оно могло бы быть вызвано), насколько  правомерно  было

бы характеризовать  такое столкновение как именно  межцивилизационное,  а  не

межгосударственное, даже при несомненной  его  окрашенности  этнокультурными

факторами?

      Гипотеза о возможности прямых, непосредственных конфликтов, войн, иных

межцивилизационных  столкновений в настоящее время  не может быть  убедительно

опровергнута. Очевидно, однако, что до ее реализации как  минимум немалая  во

всех отношениях политическая, практическая, временная  дистанция.  Поэтому  в

обозримой  перспективе   более   вероятными   и   значимыми   представляются

эволюционные  формы  соприкосновения  цивилизаций  и  более  -  с  факторами

государства и  его  интересов,  отношений  между  государствами,  а  также  с

клановыми  и  групповыми  интересами.  Иными  словами,  признавать  проблему

возможности и  опасности  межцивилизационных  столкновений  в  долговременной

перспективе необходимо; но  объективных  оснований  драматизировать  ее  уже

сейчас, по-видимому, нет.

4. "Широкое прочтение"

      На исходе ХХ столетия капитализм  победил почти всюду и окончательно, и

эта  победа,  глобальность  ее   масштабов   -   лучшее   доказательство   и

предупреждение,  что  необходимо  ожидать  появления  чего-то  нового.  Чего

именно и когда - можно только  гадать,  но  возникновение  какого-то  нового

общественного  уклада  (не  просто   и   не   только   дальнейшей   эволюции

капитализма) можно, отталкиваясь  от  известного  нам  исторического  опыта,

прогнозировать  достаточно уверенно. Само по себе такое ожидание не  несет в

себе немедленных  политических или  иных  угроз,  хотя  и  содержит  изрядную

толику идеологического  и политического дискомфорта: при  накопленном  уровне

информации, знаний, критического  мышления  трудно  становится  скрывать от

себя и других ту почти несомненную  истину,  что  западная  модель  развития

подходит, если уже  не  подошла,  к  порогу  исчерпания  своих  исторических

возможностей. Но на этом фоне на авансцену мировой  политики  уже  некоторое

время назад вышли  три взаимосвязанных процесса:

      - единый, целостный, взаимосвязанный  мир  в  силу  арифметики  уже  не

может быть и не будет "миром белого человека". В нем нужно ожидать, с  одной

стороны, расширения социокультурных оснований науки  и  практики,  что  может

со  временем  сказаться   на   монопольном   положении   Запада   в   сферах

теоретической   мысли   и   информации.   Но   одновременно   в    целостный

взаимосвязанный мир выплескивается в том числе и дикость  "медвежьих  углов"

планеты, до недавнего  времени надежно изолированных  расстоянием  от  центров

благоденствия;

      - при этом заметно углубляющийся  раздел мира по  критериям   богатства,

качества   жизни,   материального,   технологического   и    информационного

потенциалов развития, военной и научной мощи, культурного  влияния в мире  на

"золотой миллиард" и  остальных  почти  совпадает   с  делением  на  белый   и

небелый, что по крайней мере внешне действительно придает или может  придать

социально-экономическому размежеванию мира одежды  конфликта  цивилизаций  -

или же замаскировать, подменить первый вторым9;

      - и все это происходит в  период и в условиях,  когда   США,  объективно

далеко оторвавшиеся от других по всей  совокупности  параметров  развития  и

силы даже в  рамках  "золотого  миллиарда"  и  оказавшиеся  перед  проблемой

осуществления и  сохранения своей лидерской роли,  в  силу  очевидных  причин

будут все более  и  сами  выступать  раздражающим  фактором  по  отношению  к

значительной части  остального  мира,  и  максимально  ощущать  на  себе  все

проявления и  изгибы двух первых тенденций.

      В западной, а теперь и отечественной  научной литературе существуют  два

основных   подхода   к   объяснению   причин    социальных,    политических,

международных конфликтов. Сторонники  одного  отдают  безусловный  приоритет

этническому, национальному  фактору  над  всеми  остальными.  Адепты  второго

(тесно связанного  с марксистской мыслью, но не  сводящегося только  к ней)

считают основными  причины социально-экономического характера,  полагая,  что

национальные и  другие  моменты  лишь  в  той  или  иной  степени  окрашивают

вырастающие на этой почве конфликты.  Концепция  С.  Хантингтона  объективно

вырастает из первого  подхода и развивает его,  переводит  на  более  высокий

уровень.  С.  Хантингтон  не  отрицает  присутствия  социально-экономических

моментов,  но  усматривает  в  экономической   модернизации   и   социальных

изменениях лишь  фактор  ослабления  роли  нации-государства  как  источника

идентификации,  а  в  усилении  экономического  регионализма  -  скорее   не

причину, но следствие  культурной (цивилизационной) общности тех регионов,  в

которых экономическая  регионализация идет наиболее успешно.10

      Однако,  описывая  наиболее  существенный  для  Запада  конфликт,   он

фактически   уравнивает   между   собой   современные   цивилизационные    и

экономические  его  причины.  Если  на  протяжении  тринадцати  веков  ислам

отступал под давлением западной цивилизации, пишет  С.  Хантингтон,  то  "по

окончании второй мировой войны настал черед отступать  Западу.  Колониальные

империи исчезли. Заявили о себе сначала  арабский  национализм,  а  затем  и

исламский  фундаментализм.  Запад  попал  в  тяжкую  зависимость  от   стран

Персидского  залива,  снабжавших  его  энергоносителями...  Состояние  войны

между Западом  и арабскими странами достигло апогея  в  1990  г.,  когда  США

направили в Персидский  залив  многочисленную  армию...  По  окончании  этой

войны  планы  НАТО  составляются  с   учетом   потенциальной   опасности   и

нестабильности  вдоль "южных границ".11

      Разумеется, С Хантингтон и не  пытается ответить  на  вопрос,  куда  же

идут западная цивилизация и международные  отношения  в  целом:  дать  такой

ответ всерьез  сейчас все  равно  невозможно,  теории  мирового  развития  не

создаются по заказу; да и неизвестно еще, готов ли был  Запад принять  ответ,

если  последний  вдруг  оказался  бы  для  него  неоптимистическим.   Анализ

конфликта цивилизаций  понадобился американскому  ученому,  чтобы  произвести

своего рода инвентаризацию возможностей Запада перед лицом  уже  начавшегося

противостояния "Запад  против остального мира".

      "Группы или страны, принадлежащие  к  одной  цивилизации,  -  пишет  С.

Хантингтон, - оказавшись вовлеченными в войну с людьми  другой  цивилизации,

естественно   пытаются   заручиться    поддержкой    представителей    своей

цивилизации".12 Резонно; однако "своя цивилизация" для Запада,  конечно  же,

не мусульмане, Африка или Китай, но, пусть с натяжкой, Россия.  Правда,  она

остается "самой  значительной в глобальном масштабе расколотой страной",  еще

не решившей для  себя, принадлежит ли  она  к  западной  цивилизации  или  же

хочет  быть  чем-то  самостоятельным.  "И если   русские,   перестав   быть

марксистами, не примут  либеральную  демократию  и  начнут  вести  себя  как

россияне, а не как западные люди, отношения между  Россией  и  Западом  опять

могут стать отдаленными  и враждебными".13  Мягко  выраженное  предупреждение

России, положение  которой  конечно  же,  оказалось  бы  при  таком  повороте

событий непростым. Но ведь и положение самого Запада  в  контексте  проблемы

"Запад против  остального мира" тоже оказалось  бы едва ли не  более  сложным.

С другой стороны, если бы  русские  повели  себя  не  как  россияне,  а  как

западные люди, актив  Запада  в  означенном  противостоянии  сразу  и  резко

прирастал бы, притом без сколько-нибудь  существенных  усилий  и  затрат  со

стороны самого Запада. Вот здесь-то, по-видимому, и зарыта собака.  Странно,

что это прочтение  наделавшей столько  шума  статьи  как  бы  ускользнуло  от

внимания самих  россиян.14

      Но может быть, нам это только  мерещится? Да простится  долгая  цитата.

С. Хантингтон подчеркивает - его гипотеза сводится к тому и только  к  тому,

что:  "(1)  противоречия  между   цивилизациями   важны   и   реальны;   (2)