Теория мир-систем в концепции И. Валлерстана

 СССР достиг  этой стадии. В Программе, принятой  съездом, утверждалось,   

 что "государство,  как общенародная организация,  сохранится   

 до полной  победы коммунизма"17. Один из  комментаторов   

 определил  "внутреннюю сущность и основные  отличительные черты   

 этой стадии  так: "Сокровенный смысл общенародного  государства   

 как раз  и состоит в том, что оно  представляет собой первое в   

 мире государство,  где нет классовой борьбы, а  стало быть, классового   

 господства  и подавления"18.   

<...>   

 Мы должны  начать с того, как доказывается  существование единого   

 разделения  труда. Мы можем рассматривать  разделение труда   

 как сеть  взаимозависимостей. Экономические акторы действуют в   

 некоем допущении (очевидно, редко ясном для каждого из них), что   

 целостность  их существенных потребностей -- в поддержании жизни,   

 защите и  удовольствии -- будет удовлетворена  в разумные по   

 длительности  сроки комбинацией их собственных  производственных   

 усилий и  обмена в той или иной форме.  Сеть взаимозависимостей   

 наименьшего  размера, которая в основном удовлетворяла бы   

 ожидания  подавляющего большинства акторов в этих пределах, составляет   

 единую систему  разделения труда.   

   

 Причина, по которой маленькая земледельческая община, единственная   

 значимая  связь которой с внешним миром состоит в выплате   

 ежегодной  дани, не может рассматриваться  в качестве такой   

 единой системы  разделения труда, состоит в  том, что человек, живущий   

 в ней,  ожидает обеспечения своей защиты  в связи с "обменом" с  другими частями мира-империи.   

 Это понятие сети отношений обмена предполагает, однако, различение   

 между существенными актами обмена и тем, что может   

 быть названо  актами обмена "предметами роскоши" (или "безделушками"): Несомненно, такое различие коренится в социальном   

 восприятии акторов, причем связано как с их социальной организацией,   

 так и с  культурой. Восприятие может меняться. Но различение   

 имеет значение, если мы не попадаем в ловушку  отождествления   

 любой деятельности по обмену с существованием системы. Составные   

 части системы  (будь то минисистема или миросистема)   

 могут быть  связаны ограниченными обменами с элементами, расположенными   

 вне системы,  во "внешней зоне" системы.   

   

 Формы такого  обмена очень ограничены. Элементы  двух систем   

 могут быть  вовлечены в обмен безделушками. То есть каждый из них   

 может экспортировать  другим то, что в его системе социально оценивается   

 как не  имеющее большой цены, импортируя  в обмен нечто,   

 полагаемое весьма ценным. Это не просто педантическое упражнение   

 в образовании  терминов, поскольку обмен безделушками  между   

 миросистемами может быть чрезвычайно важным в исторической   

 эволюции  данной миросистемы. Причина, почему он так важен, состоит   

 в том,  что при обмене безделушками  импортер стремится "сорвать    

 куш", а  не стремится к получению нормальной  прибыли. Оба   

 партнера  по обмену могут одновременно  гнаться за удачей, но лишь    

 один при  этом получает максимум прибыли,  в то время как обмен   

 прибавочной  стоимостью внутри системы -- игра с нулевой суммой.   

   

 Мы подходим, как вы видите, к существенной черте капиталистической   

 мироэкономики, состоящей в производстве для продажи на   

 рынке, где цель состоит в получении максимальной прибыли. В такой   

 системе производство постоянно расширяется, пока рост производства   

 остается  прибыльным, и люди постоянно  обновляют способы   

 производства  вещей, чтобы расширить пределы  прибыльности.   

   

 Экономисты-классики  пытались доказать, что такое  рыночное производство   

 является  неким "естественным" состоянием  человека. Но   

 сочетание  трудов антропологов и марксистов  оставило мало сомнений,   

 что такой способ производства (в наше время называемый "капитализмом") был лишь одним из нескольких возможных способов.   

   

 Поскольку,  однако, интеллектуальные споры  между либералами   

 и марксистами  происходили в эру промышленной  революции, de   

 facto появилась тенденция к смешению капитализма и общества с   

 господством  промышленности. После 1945 г. это  поставило либералов   

 перед дилеммой, потребовалось объяснение, каким  образом стало   

 индустриальным некапиталистическое, по-видимому, общество --   

 СССР. Наиболее  изощренный ответ состоял в  доказательстве, что   

"либеральный  капитализм" и "социализм"  были двумя вариантами   

"индустриального  общества", обреченными на "конвергенцию".   

 Этот аргумент  был ярко изложен Раймоном Ароном30. Но то же самое   

 смешение  поставило марксистов, в том числе  и. самого Маркса,   

 перед проблемой  объяснения, что за способ производства господствовал   

 в Европе  с XVI по XVIII в., то есть до промышленной  революции.   

   

 Большинство  марксистов говорили о "переходной" стадии,   

 что на  самом деле является размытым  понятием-пустышкой без операциональных   

 указателей. Эта дилемма становится еще  более острой,   

 если в  качестве единицы анализа берется  государство, в этом   

 случае приходится объяснять, почему в разных странах переход происходил   

 в разное  время и с разной скоростью31.   

   

 Сам Маркс  справлялся с этим, прописав различие  между "торговым   

 капитализмом" и "промышленным капитализмом". Это, я   

 полагаю,  неудачная терминология, так как  она ведет к заключениям   

 типа того, которое Морис Добб делает  о "переходном" периоде:   

   

"Но почему  о нем вообще надо говорить  как о стадии   

 капитализма?  Работники в общем еще не были пролетаризо-   

 ваны: то есть они не были отделены от орудий труда, а во   

 многих случаях  и от занимаемого ими участка  земли. Производство   

 было рассеянным, децентрализованным и неконцентрированным.    

 Капиталист все еще был главным образом   

 торговцем (курсив мой. --И. В.), который не осуществлял   

 прямого контроля  за производством и не навязывал  своей   

 собственной  дисциплины труда ремесленникам,  которые работали   

 как индивидуальные (или семейные) предприятия и   

 сохраняли значительную степень независимости (пусть и   

 постоянно  уменьшающейся)"32.   

   

 Можно задать  вопрос: как это так? Особенно  если вспомнить,   

 как несколькими  страницами раньше Добб подчеркивал,  что капитализм   

 -- это способ производства (как же тогда капитализм может   

 быть главным  образом торговым?), что он основан  на концентрации   

 собственности  в руках немногих, что капитализм -- не синоним   

 частной собственности  и отличается от системы, в  которой собственниками   

 являются "мелкие  производители -- крестьяне или ремесленники   

". Добб доказывает, что определяющая черта частной   

 собственности  при капитализме состоит в  том, что одни "обязаны   

 [работать на тех, кто является собственниками], поскольку [сами не   

 владеют]  ничем и [не имеют] доступа  к средствам производства [и   

 поэтому] не имеют иных средств к жизни"33. Принимая во внимание   

 это противоречие, даваемый Доббом ответ на его собственный   

 вопрос является, на мой взгляд, чрезвычайно слабым:   

"Хотя верно,  что ситуация в это время  была переходной,   

 и отношения  наемный труд-капитал еще не  развились до зрелости,   

 тем не  менее они уже начали приобретать свои характерные   

 черты".   

   

 Если капитализм -- это способ производства, производства  для   

 извлечения  прибыли на рынке, тогда мы  должны, я полагаю, рассмотреть,    

 существовало  или нет такое производство. На  самом деле оказывается, что  существовало, и в весьма реальной  форме. Однако   

 большей частью  это не было промышленное производство. То, что   

 происходило  в Европе с XVI по XVIII в., может быть описано следующим   

 образом.  В большом географическом районе, в Европе от   

 Польши на  северо-востоке к западу и юго-западу, а также в значительной   

 части Западного  полушария рос мир-экономика с единым   

 разделением  труда, внутри которого был  мировой рынок, на который   

 люди производили  главным образом сельскохозяйственные  продукты,   

 чтобы продавать  их и получать прибыль. Я  бы полагал, что   

 проще всего  назвать это аграрным капитализмом.   

   

 Это, помимо  прочего, разрешает проблему, порожденную  неправильным   

 использованием  понятия наемного труда как определяющей   

 характеристики  капитализма. Индивид не становится  в меньшей степени   

 капиталистом, эксплуатирующим труд, если государство  помогает   

 ему платить  своим работникам низкую зарплату (в том числе и натурой)   

 и отрицает  за работником право сменить  место занятости. Рабство   

 и так называемое "второе издание крепостного  права" не следует   

 оценивать  как аномалии в капиталистической  системе. Скорее так называемый   

 крепостной  в Польше или индеец в испанской энкомьенде в   

 Новой Испании  в мире-экономике XVI в. работали на землевладельца,   

 который "платил" им (при всей эвфемистичности этого термина) за   

 производство  урожая на продажу. Это отношение, в котором рабочая