Творческая биография Н.А. Бердяева

творческое  направление  энергии пола; это также  освобождение  от  власти

одного пола над  другим. Несомненно, что идеалы мужчины  и женщины различны.

Однако это вовсе  не даёт основания для их сопоставления  по признаку  "выше

–  ниже".  Вместе с тем этика традиционно  строилась на подчинении женского

начала  мужскому,  хотя  и не всегда это выражалось  в явном виде.  Так,

например,  В.  С.  Соловьёв  пишет о мужчине  как  носителе  "деятельности

собственно человеческой, определяемой безусловным смыслом  жизни,  которому

через него приобщается  и женщина"53.

    По-видимому,  не последнюю роль в подобной иерархиза-ции  должны  были

сыграть  различия  сознания  мужчин и женщин, когда  особенности  мужского

сознания были признаны обществом более ценными. Это, однако, не что  иное,

как  всё  та же легко объяснимая власть социальной обыденности над этикой.

Между  тем  нет  никакого научного основания "приписывать  женщине  низшее

сознание:  оно  просто другое, чем сознание мужчин. Но как  женщине  часто

бывают понятными  вещи, до которых мужчине ещё долго  брести в потемках, так

же,  естественным  образом,  и у мужчины есть  сферы  опыта,  которые  для

женщины  ещё  пребывают в тени неразличения... Обширные области торговли,

политики,  техники  и  науки,  всё царство, где  находит  себе  применение

мужской дух, –  все это попадает у нее в  тень сознания..."54.

    Однако  порождением именно такой этики,  которая принципиально  придает

различную   ценность  мужскому  и  женскому  началам,  является   "плохая"

эмансипация, заключающаяся, по сути дела, в стремлении женщины  уподобиться

мужчине. "Плохая эмансипация женщины ведёт за собой искажение и извращение

вечной  женственности,  дурное уподобление и  подражание  мужчине.  И  эта

эмансипация унижает  женщину, делает её мужчиной второго  сорта и лишает  её

оригинальности". "Хорошая" же, морально ценная эмансипация  должна состоять

в "явлении женского начала во всей его подлинной глубине  и оригинальности,

в его действительных возможностях, т. е. женской гениальности, отличной от

мужской"55. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

2.6. Творчество –  сущность этики  богочеловечности

Когда большинство исследователей творчества Н. А. Бердяева утверждает, что его философия религиозная, то очень легко соблазниться ответом относительно этики Н. А. Бердяева, определив ее также – религиозной. Но это было бы сильным упрощением проблемы, так как этика Н. А. Бердяева – это сплав многих этических традиций. Главной при этом является именно гуманистическая, поскольку собственно религиозный аспект этики Н. А. Бердяева не составляет сути содержания его этики. Трансцендентное является скорее фоном и сверхзадачей нравственной жизни человека, тогда как сущность этической жизни связана с самим человеком, погруженным в мир объективации и борющимся за творчество, «расколдовывающее» этот мир объектов. Сущность этического роста видится философу в переходе человечества от этики закона к этике искупления, спасения и любви и далее к этике свободы и творчества. Именно две последние идеи составляют этос его морали.

Философия Н. А. Бердяева насквозь этична. Настоящая  философия, по его мнению, «которой действительно что-то открывается, есть… та, которая мучится смыслом  жизни и личной судьбы».[1] Это  философия персоналистическая и, как признается сам Н. А. Бердяев, весьма редкая. Она испытывает не безликую любовь «к добру, отвлеченной идее, а любовь к личности, к конкретному живому существу», «к человеку в Боге»,[2] что позволяет ему указать, что персонализм есть любовь к ближнему. «Адресная», а не всечеловеческая любовь к человеку есть первейшее требование персонализма, отличающее его, по мнению Н. А. Бердяева, от отвлеченной любви гуманизма к человеку вообще. Он хочет быть более гуманным, чем гуманист, абсолютно человечным в своем внимании к судьбе каждого человека. Вся телеология философии Н.А. Бердяева имеет своим содержанием и целью достижение блага единичной, неповторимой личности, пусть даже это благо обретает не совсем обычные для этики формы. В первую очередь, этими благами становятся у Н.А. Бердяева свобода и творчество. Именно они позволяют человеку достичь того качества и той высоты, которые ему приличествуют как существу духовному, отмеченному знаком богочеловечности.

Николай Бердяев, как выше уже не раз отмечалось, постоянно подчеркивал, что высшее достижение человека состоит в его  свободе: «Несвободные не нужны Богу, не входят в божественный космос… Свобода – религиозная добродетель. Несвободный, раб не может войти в царство Божье, он не сыновен Богу и подчинен низшим сферам».[3] Уже отсюда следует, что приоритетной добродетелью человека является именно свобода: «Творчество не детерминировано, оно всегда есть творчество из ничего, т.е. из свободы…».[4] Свобода и творчество неразрывны. Свобода и творчество есть послушание Божьей воле, раскрытие божьей идеи о человеке. Но, как и формально понятая свобода, ложное творчество «не во имя Божье, а во имя свое… создает призрачное, лживое бытие, творит небытие».[5] Свобода – это первый элемент творчества, благодаря которой возможно сотворение нового, ранее не бывшего. Второй элемент творчества, согласно Н. А. Бердяеву, – дар и связанное с ним назначение человека. И, наконец, третий, – «элемент сотворенного уже мира, в котором и совершается творческий акт…».[6]

Разумеется, свобода  – реальность более широкая, выходящая  за рамки этической проблематики, особенно в своем генезисе, но ее миссия быть высшей добродетелью, ценностью, самой энергией добра. Сущность добра  Н. А. Бердяев видел в творчески-свободном  соединении человека с Богом, в обожении человеческой природы. «Свобода личности не есть ее право… Свобода личности есть долг, исполнение призвания, реализация Божией идеи о человеке, ответ на Божий призыв. Человек должен быть свободен, не смеет быть рабом, ибо должен быть человеком. Такова воля Бога», – пишет он в работе «О рабстве и свободе человека».[7] Человек должен каждый раз творить добро, потому что в его распоряжении нет заранее готового «нравственно-должного выхода» из возникающих моральных конфликтов.

Обязательство религиозно-гуманистической философии  творить нового человека и новую  жизнь заставляло Н. А. Бердяева формулировать  решительные императивы: «Человек обязан быть дерзновенным, дерзновением воли стяжает он благодатные дары Духа».[8] Однако при этом он сознавал, что  нет такой онтологии, которая  бы объяснила, откуда у человека берется  свобода, откуда у него сила для осуществления  ценностей, т.е. творчества. Он полагает, что объяснение творческой природы  человека нужно искать в новой  антропологии богочеловечности, указывающей на равенство Бога и человека, предполагающей, что основой «самобытно-свободной природы человека, способной к творческому откровению»[9] является человекоподобие Бога. По его мнению, творчество – это «обнаружение избыточной любви человека к Богу, ответ человека на Божий зов, на Божье ожидание».[10] Творчество имеет огромное значение в обожении, преображении человека и его нравственной жизни. Оно есть не только освобождение от рабства, но и освобождение для человека, оно есть восхождение от мира к Богу в бесконечном времени к вечности. Поэтому Н. А. Бердяев утверждает творческий нравственный императив: «Творчество и творческое отношение ко всей жизни есть не право человека, а долг и обязанность человека».[11]

Каким же образом  понимает Н. А. Бердяев творчество как  главный способ проявления этой богочеловечной дерзновенности? Таких способов, в принципе, два. Первый, положительный, – это творчество новых человечных, истинных, разумных, прекрасных и благих реальностей, ценностей новых и вечно молодых, как он говорит в своей работе «О назначении человека». Второй, деструктивный, – это разрушение, деобъективация неподлинного мира, мира объективированных – в результате ложно направленной свободы – понятий сознания, ставших миром необходимости и несвободы, миром «больного» бытия. Творчество в последнем случае связано с освобождением от «рабства у мира» в ходе творческого «расширения сознания», одухотворения действительности. Мыслитель уверен, что творить, находясь в постоянном чувстве осознания своей греховности, или исключительно в состоянии смирения, невозможно: творчество означает переход человека в иной план бытия.

Идея творчества составляет одну из существенных особенностей бердяевской концепции гуманизма, поскольку оно оценивалось как проявление величия личности, высший способ ее самореализации. Кроме того, Н. А. Бердяев сознательно и целеустремленно ассоциирует творчество с божественным творчеством, с самим творением мира. Он утверждает, что мир твориться не только Богом, но и человеком, «он есть Богочеловеческое дело».[12] Свободным творчеством уподобляется человек Богу, делая отношения с ним двунаправленными, активными, преображающими и очеловечивающими действительность. Наконец, креативность как единство способности к творчеству и сам результат творческого акта связано с бердяевской идеей «христологической антропологии». По мысли Бердяева, «новая христологическая антропология должна открыть тайну о творческом признании человека и тем дать высший религиозный смысл творческим порывам человека».[13]

Идея активной человечности также дополняет и  входит в «новый гуманизм» Николая  Бердяева. Как существо свободное  человек творит мир новых ценностей  и развивается вместе с ним, преодолевая  подавленность, приниженность. Для  Н. А. Бердяева, творчество – это  возможность возрождения человека, его освобождения и преображения. Главное при этом состоит в  том, что человек свободен по отношению  к добру «в смысле творческого  соучастия в деле Божием».[14] Под  творческой активностью духа философ  понимал реальное изменение мира и человеческих отношений, создание нового бытия. Творческий акт – это  прорыв из царства необходимости  в царство свободы, разрыв цепи детерминации, когда все возможно и все реализуется. Творческий акт – это, по его словам, «восьмой день творения»: «Подлинно  новая жизнь твориться… тем, что  он (человек – А.К.) изнутри излучает из себя благодатную, преображающую  творческую энергию».[15] В творчестве раскрывается то, чего нет в природе  – мир раскрывает последнюю и  сокровенную реальность. Творчество, таким, образом, является для философа универсальной этической категорией, способствующей продвижению человека к глубинной смысложизненной самореализации. Делом своей жизни, как и жизни человечества в целом, Н.А.Бердяев считал прорыв к подлинному – духовному – уровню бытия: «Цель жизни – в возврате к мистерии Духа, в которой Бог рождается в человеке и человек рождается в Боге».[16] Среднему человеку, сознавал философ, познание подлинной реальности через акт свободы и творчества кажется чем-то запредельным, невозможным, фантастическим и даже страшным, однако, по мысли Н.А.Бердяева, это не означает, что такой возможности не существует вовсе и что человеку не нужен подвиг свободы. Понимая, насколько максималистскими, романтическими и нереальными выглядят его философские интуиции и экспрессии «со стороны» (что вызывало у него глубокие чувства горечи и печали),[17] он, тем не менее, искал средств «доказательства» не в логике и «системе», а в еще большей открытости и искренности, в проникновенности, в апелляции к глубинным качествам и чувствам человека, к его «метапсихологии». И одним из главных, если не главным таким глубинным уровнем, на котором он закладывал фундамент своего нового гуманизма, была Богочеловечность как источник «чистой духовности и чистой человечности».[18]

Процесс воплощения «чистой человечности» – это  экзистенциальная революция, протекающая  в глубинах человеческого духа, это  революция духа, духовной культуры, прежде всего. Все остальные революции  реакционны, считал он. Только революции в системе фундаментальных ценностей, в результате чего человек возрастает и внутренне обогащается, совершенствует свое качество в состоянии оказать благотворное влияние на усилия, направленные на создание общества свободных людей. Это революция, предполагающая изменение исходных установок, мировоззрения человека, приведёт, верил Бердяев, к разрушению ложной картины мира. И это изменение осуществляется благодаря творческому усилию человека, соединенному с действием Бога. По сути, это была духовно-просветительская программа изменения человека и общества.

Николай Бердяев  никогда не стремился свести пафос  этики творчества к конкретным социально-политическим программам и реформам даже тогда, когда  увлекался марксизмом и социализмом. И в этом созвучие его идей с  современным гуманизмом, заявляющем о неидеологическом и трансполитическом характере этого мировоззрения и области культуры. В «Самопознании» он признавался, что никогда не был ни политическим деятелем, ни политическим публицистом: «…Я был моралистом, защищавшим свою идею человека в эпоху, враждебную человеку… для меня экзистенциальная философия была лишь выражением моей человечности, человечности, получившей метафизическое значение».[19]

Примечания   

 
[1] Там же. С. 41. 
[2] Там же. С. 151. 
[3] Бердяев Н.А. Смысл творчества. С. 143. Это «отлучение» верующих, но не свободных или духовно рабских, от царствия Божьего, мягко говоря, не гармонируют с духом гуманизма. У Бердяева ведь не было и не могло быть никакого права или полномочий посылать людей в ад.  
[4] Бердяев Н.А. Метафизическая проблема свободы // Путь, 1928, № 9. С. 59. 
[5] Бердяев Н.А. Философия свободного духа. С. 211. 
[6] Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики. С. 136. 
[7] Бердяев Н.А. О рабстве и свободе человека. С. 467. 
[8] Там же. С. 16. 
[9] Бердяев Н.А. Смысл творчества. С. 92. 
[10] Бердяев Н.А. Спасение и творчество (два понимания христианства). – В кн.: Бердяев Н.А. Смысл творчества. С. 654. 
[11] Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики. С. 141. 
[12] Бердяев Н.А. Творчество и объективация. С. 507–508. 
[13] Бердяев Н.А. Смысл творчества. С. 325. 
[14] Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики. С. 48–49. 
[15] Бердяев Н.А. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. С. 230. 
[16] Бердяев Н.А. Самосознание. С. 566. 
[17] Жалобы философа на то, что его плохо понимают, на то, как неимоверно трудно донести до читателя свои мысли и чувства, являются рефреном его экзистенциалистского дискурса. 
[18] Бердяев Н.А. Самосознание. С. 564. 
[19] Там же. С. 467.