Духовные идеалы Древней Руси. Трагедия русской святости

    Юродивые  презирают все земные удобства, поступают  часто вопреки здравому рассудку — во имя высшей правды. Юродивые принимают на себя подвиг нарочитого безумия, чтобы достичь свободы от соблазнов мира, - но в юродстве нет и тени презрения к миру или к отвержению его. Юродство прежде всего низко ценит внешнюю, суетливую сторону жизни, презирает мелочное угождение себе, боится житейских удобств, богатства, но не презирает человека, не отрывает его от жизни. В юродстве есть устремленность к высшей правде, обычно затертой житейской мелочностью,— и все же это не спиритуализм, а лишь все тот же мистический реализм, приносящий в жертву земное во имя небесного. Юродство тоскует о правде и любви, поэтому оно неизбежно переходит в обличение всяческой неправды у людей, особенно часто и сурово нападало всегда на государственную власть, которая смиренно склонялась перед духовным величием юродства. Юродство, по своему существу, совсем не истерично, наоборот, в нем есть несомненная высшая трезвость, но ему тесно в пределах одного земного начала, в нем сильна жажда утвердить и в отдельном человеке и в мире примат духовной правды. Оно радикально и смело, и от него веет подлинным, религиозным вдохновением, перед которым склоняются все.

    Юродство  есть выражение того, что в сочетании  божественного и человеческого, небесного и земного не должно никогда склонять небесное перед земным. Пусть божественное остается невыразимым, но только не должно быть ни ханжества, ни упоения поэзией мира с забвением невместимой в нашу жизнь небесной красоты. В юродстве есть интуитивное отталкивание от соблазна всяким мнимым или частичным, или номинальным «воплощением» христианства. Юродивые тоже вдохновлялись идеалом святой Руси, но с полной трезвостью видели все неправды действительности.

    2. Трагедия русской  святости

    "Трагедия  русской святости" не была единовременным  актом, приходящимся на конец XV или начало XVI в. Она подготовлялась задолго, исподволь и в ряде случаев выступала наружу. "Трагедия" состояла не в утрате духовных потенций святости — здесь положение оказывается посложнее. Она состояла в смене вех в истории церкви. Каким сложным на деле ни являлось положение церкви, испытывавшей на протяжении веков чуждые и, по сути дела, враждебные ей политические влияния, она, по определению, являлась духовным центром страны, "земным небом", полномочным представителем христианско-православной веры и учения среди людей, не подчиненное никаким иным силам, кроме сил небесных. Так, с начала XVI в, церковь стала одним из инструментов внутренней и внешней политики государства, признала себя в этой роли.

    Противоположность между заволжскими «нестяжателями» и осифлянами поистине огромна как в самом направлении духовной жизни, так и в социальных выводах. Одни исходят из любви, другие - из страха - страха божия. В организации иноческой жизни на одной стороне - почти безвластье, на другой - суровая дисциплина. Духовная жизнь «заволжцев» протекает в отрешенном созерцании и «умной» молитве, - осифляне любят обрядовое благочестие и уставную молитву. «Заволжцы» защищают духовную свободу и заступаются за гонимых еретиков, осифляне предают их на казнь. «Заволжцы», при всей бесспорной русской генеалогии их — от преподобных Сергия и Кирилла — питаются духовными токами православного Востока, осифляне проявляют яркий религиозный национализм. Начала духовной свободы и мистической жизни противостоят социальной организации и уставному благочестию.

    Борьба  между ними была неизбежна. Сам преподобный Нил воздерживался от полемических посланий, как и вообще от участия в политической жизни. Обе стороны старались привлечь на свою сторону власть. Иван III не был расположен казнить еретиков. И сам он, и его преемник подумывали о секуляризации монастырских вотчин.

    Победа  осифлянам досталась недешево. Но перспектива потерять имущества вооружила против «заволжцев» не одну волоколамскую партию, но и огромное большинство Русской Церкви. Великий князь не мог противиться этому господствующему настроению. В конце концов он пожертвовал Вассианом, который был осужден на Соборе 1531 г. по обвинению в богословских промахах, которые были превращены в ереси. Еще ранее Вассиана, в 1525 г., был осужден Максим Грек. Максиму вменили в вину неточности его переводов. За этими обвинениями стояла месть человеку, который разделял взгляды «нестяжателей» и обличал внешнее, обрядоверческое направление русского благочестия. После тридцатилетнего заточения по русским монастырям Максим скончался у Троицы Сергия, где он и чтился местно как святой за невинно перенесенные им страдания.

    Настоящему  разгрому «заволжцы» подверглись лет  через двадцать после первого  удара. На этот раз они поплатились  не за свое отношение к вотчинам, а за отношение к ереси. Еще в начале столетия они давали у себя убежище гонимым еретикам, движимые, конечно, не сочувствием к их учениям, а нежеланием участвовать в пролитии крови. Многие, подозреваемые в ереси, грешили лишь вольномыслием или критическим направлением ума. Но в этом же обвиняли и самого Нила. Ученики его не имели никакого желания производить духовный суд и принимали всех, приходивших в их скиты. В 50-х гг. в Заволжье было открыто гнездо ереси. Среди обвиняемых монахов был один настоящий еретик, Феодосии Косой. Другие были повинны в разного рода свободомыслии. В числе осужденных был Троицкий игумен Артемий, который, бежав в Литву, показал себя стойким борцом за православие и Феодорит, просветитель лопарей. При митрополите Макарии, в 1553-1554 гг., в Москве было осуждено на заточение вместе с двумя настоящими еретиками, Башкиным и Косым, много «заволжцев». Это было настоящим разгромом целого духовного направления, и без того подавленного церковным торжеством осифлянства.

    Примечательна и сама история посмертного почитания основателей обоих направлений. Преподобный Иосиф был канонизован в конце XVI века три раза, к местному и общему (1591) почитанию. Авторитет его стоял непререкаемо высоко уже в середине века. Он чтился москвичами выше всех других «новых» чудотворцев, и в XVII веке в московской небесной иерархии занял место непосредственно за преподобными Сергием и Кириллом.

    Оба направления церковной жизни  XVI века нашли свое отражение и в житиях современных святых. К святым осифлянского направления можно причислить лишь Даниила Переяславского и Герасима Болдинского.

    Никто из непосредственных учеников преподобного Иосифа не был канонизован. Но Даниил постригся в Боровском монастыре при Пафнутии и был, следовательно, со другом Иосифа по духовной школе и учителем Герасима Болдинского.

    После двенадцати лет в Боровске Даниил возвращается в Переславль и живет здесь в разных монастырях, взяв на себя особое служение — погребение умерших нечаянной смертью. Основав свой собственный Троицкий монастырь, он показал себя игуменом строгим и очень внимательным к распорядку монастырского быта. Однако аскетическая суровость его юности значительно смягчилась. Монастырь свой он поставил, подобно Иосифу, в тесную зависимость от московских великих князей, которые именуются в житии царями. Даже основание новой обители объясняется царским повелением, на что у Даниила имелись и практические соображения: «Аще не в царском имени будет тая церкви, ничто же по нас успеется, кроме оскудения»[6,240]. Василий III назначает ему в старости преемника и делает его крестным отцом своих сыновей.

    Герасим Болдинский постригся тринадцати лет  у преподобного Даниила и двадцать лет был его благоговейным  учеником. С благословения игумена, он ушел в пустыню,  где живет в диком лесу, много терпя от бесов и лихих людей. Через два года Герасим основал свой монастырь на новом месте, в Болдине. Если в молодости Герасим, по-видимому, имел влечение к пустынному житию, то впоследствии он показывает себя неутомимым строителем монастырей и организатором киновий. Всего он построил четыре обители: в Болдине, в Вязьме, на Жиздре и на Днепре, во главе которых ставит своих учеников.

    Ученики преподобного Нила и «заволжцов», двое из которых были канонизованы: Кассиан  Учемский и Иннокентий Комельский. Первый был родом грек, в мире князь Манкупский, который, постригшись в Ферапонтовом монастыре на Белоозере, основал свой собственный Учемский монастырь в пятнадцати верстах от Углича. Иннокентий Охлябинин был любимым учеником Нила, спутником его странствий по святым местам Греции. Оставив скит преподобного Нила, он ушел в Комельский лес, где, после долгого пустынножительства, основал скит для своих учеников. Своею рукою он переписал Нилов «Устав», снабдив его своим «Над словием» и «Пристежением». Скончался он задолго до смерти своего учителя, в 1491 г.

    Другой  великий Комельский подвижник Корнилий  в своем «Уставе» и в своей  жизни сочетал черты Нилова и  Иосифова благочестия, с преобладающим влиянием Нила. Вместе со своим дядей в двенадцать лет  он ушел в Кириллов монастырь, где и постригся.

    Духовное  странничество, один из первых примеров которого явил на Руси Корнилий. Лишь на шестидесятом году жизни, после многих трудов и опасностей, отшельник соорудил первую церковь во имя Введения для своих учеников. Скончался он в Комельском монастыре, которому оставил и свой известный «Устав». «Устав» этот, состоящий из пятнадцати глав, самым предисловием говорит о двойных его источниках: Ниле и Иосифе.

    Еще при жизни  шесть учеников преподобного  основали монастыри по русскому Северу, седьмой — по его смерти. Большинство их было причислено к лику святых. Из них Геннадий вместе с Корнилием трудился над основанием Костромского и Любимоградского монастырей. Ему преподобный как бы завещал свою кротость. Кирилл Белозерский  унаследовал от Корнилия любовь к странничеству. Потом основал свой монастырь на острове посреди Нового озера, в тридцати верстах от Белозерска.

    Новгородская  область в XVI веке продолжает давать великих подвижников, многие из которых идут на поморский Север. Никандр Псковской  тоже спасался в пустынной хижине и не основал обители. Он начал лесную свою жизнь даже ранее пострижения, совсем в юном возрасте. Но уединение его прерывалось годами монашеского искуса в Саввином Крыпецком монастыре, в котором он постригся, и который дважды оставлял из-за несогласий с недовольными строгой дисциплиной и завистливыми монахами.

    Как ни смутны образы северных подвижников XVI века, но некоторые общие наблюдения уже видны. Мы видим соединение черт благочестия Нила и Иосифа, при котором, стираются резкие, выдающиеся черты — суровость Иосифа и «умная» молитва Нила. Умеренная уставная строгость и братская любовь возвращают последних древних русских святых к исходной точке: к Белозерской обители Кирилла. Именно Кирилл, а не преподобный Сергий отпечатлевается всего отчетливее в северных русских киновитах. Но после мистического углубления заветов преподобного Сергия возвращение к преподобному Кириллу невольно вызывает мысль о некоторой исчерпанности духовных сил. XVI век в Русской Церкви уступает XV, в том, что составляет сердце церковной жизни, — в явлении святости.

    Внимательное  изучение русских святых приводит к  выводу, что золотым ее веком было 15 столетие. Начало 16-го еще живет  наследством прошлого. Ученики Иосифа и Нила долго еще продолжают подвиг учителей. Но во второй половине столетия уже явно убывание, утечка святости, особенно, если ограничиться святостью иноческой, отвлекаясь от юродивых и святителей, которые в большом числе в это именно время прославляют Русскую Церковь. В 17 веке закат святости нагляднее. В календарь русских святых это столетие внесло немногим больше десятка имен. И имена эти принадлежат местно чтимым угодникам, ныне почти забытым. В сущности, эта святая наша история завершается к концу XVI столетия.

    Роковой гранью является средина XVI века. Еще вторая четверть столетия обнаруживает большие духовные силы. Но к середине века уходит из жизни поколение учеников преподобных Нила и Иосифа. К 50-м годам относится разгром заволжских скитов. Вместе с ними угасает мистическое направление в русском иночестве. Осифлянство торжествует полную победу в Русской Церкви. Но оно явно оказывается неблагоприятным для развития духовной жизни. Среди учеников преподобного Иосифа  видно много иерархов, но ни одного святого. 1547 год — год венчания на царство Грозного — в духовной жизни России разделяет две эпохи: Святую Русь от православного царства. Осифлянство оказало большие национальные услуги русской государственности. Деятельность митрополита Макария об этом свидетельствует. Но уже Стоглавый Собор Макария вскрывает теневые стороны победившего направления.

    В религиозной жизни Руси устанавливается  надолго тот тип уставного благочестия, «обрядового исповедничества», который поражал всех иностранцев и казался тяжким даже православным грекам, при всем их восхищении. Наряду с этим жизнь, как семейная, так и общественная все более тяжелеет. Если для Грозного самое ревностное обрядовое благочестие совместимо с утонченной жестокостью, то и вообще на Руси жестокость, разврат и чувственность легко уживаются с обрядовой строгостью. Те отрицательные стороны быта, в которых видели влияние татарщины, развиваются особенно с XVI века. XV рядом с ним — век свободы, духовной легкости, окрыленности, которые так красноречиво говорят в новгородской и ранней московской иконе по сравнении с позднейшей.

    Ныне  уже ясно, что основной путь московского  благочестия прямо вел к старообрядчеству. Стоглав не даром был дорог расколу, и Иосиф Волоцкий стал его главным святым. Вместе с расколом большая, хотя и узкая, религиозная сила ушла из Русской Церкви, вторично обескровливая ее. Но не нужно забывать, что первое великое духовное кровопускание совершилось на сто пятьдесят лет раньше. Тогда была порвана великая нить, ведущая от преподобного Сергия; с Аввакумом покинула Русскую Церковь школа св. Иосифа. Ноль святости в последнюю четверть XVII века — юность Петра — говорит об омертвении русской жизни, душа которой отлетела. На заре своего бытия Древняя Русь предпочла путь святости пути культуры. В последний свой век она горделиво утверждала себя как святую, как единственную христианскую землю. Но живая святость ее покинула. Петр разрушил лишь обветшалую оболочку Святой Руси. Оттого его надругательство над этой Старой Русью встретило ничтожное духовное сопротивление.