Духовные идеалы Древней Руси. Трагедия русской святости

    Умер  Василий Блаженный, как полагают, около 1552 года, 2 августа, на восемьдесят  восьмом году жизни. Его отпевал  сам митрополит Московский Макарий; если верить рассказу Жития, это происходило  в присутствии царя. Похоронили Василия близ церкви Святой Троицы, «что на рву»; впоследствии на месте этой церкви был возведен знаменитый каменный храм Покрова, посвященный Казанской победе.

    В 1588 году, при царе Федоре Ивановиче, были открыты мощи блаженного, начавшие источать чудеса. Народ стремился прикоснуться к святым мощам и получить исцеление от недугов. По повелению царя Федора Ивановича, горячо почитавшего святого, над его гробницей был построен храм (впоследствии соединенный с Покровским собором как особый Васильевский придел), а также сооружена серебряная, вызолоченная, украшенная жемчугом и драгоценными камнями рака и установлено празднование памяти блаженного 2 августа. О горячем и искреннем почитании московского угодника свидетельствует, переименование в народе всего Покровского собора: москвичи стали называть его храмом Василия Блаженного, и это название сохранилось до сих пор.

    2.2.3. Серафим Саровский

    Преподобный Серафим Саровский прославляется  как один из величайших, наряду с  преподобным Сергием Радонежским, русских святых. Родился будущий святой 19 июля 1759 года в городе Курске, в благочестивой и состоятельной семье. В крещении он получил имя Прохор. Отец его, Исидор Иванович Мошнин владел кирпичными заводами.  Мать, Агафия Фатеевна, еще более своего мужа отличалась благочестием и благотворительностью и во всем помогала ему. У Прохора имелись также сестра Параскева и брат Алексей -оба старше его.

      Еще в детстве над святым  отроком не раз проявлялся  дивный  покров Божий, явно  показывавший в нем избранника Божия. Когда ему исполнилось семь лет, по неосторожности мальчик упал с колокольни на землю. Мальчик  остался целым и невредимым. Три года спустя мальчик тяжело заболел, так что домашние уже отчаялись за его жизнь. В это время в сонном видении Прохор увидел Пресвятую Богородицу, обещавшую ему свое посещение и скорое исцеление от болезни. И в скором времени слова Пресвятой сбылись.

    На  десятом году жизни Прохора начали обучать грамоте. Он обнаружил светлый  ум, хорошую память, но более всего  полюбил чтение Священного писания и других душеполезных книг. Он и дня не пропускал без посещения церкви.

    20 ноября 1778 года он навсегда простился с матерью и отправился в Сэров, чтобы связать с этой обителью всю свою жизнь. Та благословила его и вручила медный крест, с которым святой потом не расставался до конца своих дней.

    Строитель (игумен) пустыни, старец Пахомий, принял его в число послушников и  отдал под начало иеромонаха Иосифа. Преподобный старался ни минуты не проводить в праздности, но постоянной работой предохранял себя от скуки, которую считал одним из опаснейших искушений. «Болезнь сия врачуется, - говорил он впоследствии, основываясь на собственном опыте, - молитвою, воздержанием от празднословия, посильным рукоделием, чтением слова Божия и терпением, потому что и рождается она от малодушия, беспечности и празднословия»[11,236].

    В 1780 году Прохор тяжело заболел: все  тело его распухло, и он претерпевал  жестокие боли. Болезнь длилась три года, полтора года Прохор неподвижно лежал,  в постели, не имея возможности двинуть рукой или ногой. По его просьбе старец Иосиф отслужил всенощное бдение и литургию о здравии юноши, на богослужении присутствовали все иноки обители. Затем Прохор исповедовался, и причастился на своем одре Святых Тайн. И в момент самого причащения, ему явилась в видении Пресвятая Божия Матерь в сопровождении апостолов Иоанна Богослова и Петра. Обращаясь к Иоанну Богослову, Пречистая сказала, указывая перстом на Прохора: «Сей - нашего рода». Потом она возложила правую руку ему на голову, и тотчас в правом боку его открылась рана. В скором времени он  окончательно исцелился, и только следы раны всегда оставались на его теле как явственное напоминание сего дивного исцеления. Об этом чудесном видении старец Серафим впоследствии не раз рассказывал своим ученикам.

    Спустя  несколько лет на месте дивного  явления Пречистой Божией Матери) была сооружена двухэтажная церковь с двумя престолами и при ней больница. До конца своих дней преподобный Серафим причащался Святых Тайн преимущественно в этом больничном храме.

    Восемь  лет преподобный провел в Саровской  обители в качестве послушника и  принял пострижение в иноческий  чин с новым именем -Серафим  только в 1786 году, двадцати семи лет  от роду.

    Через год, в декабре 1787 года, преподобный был посвящен в иеродиаконы и с того времени около шести лет почти беспрерывно служил в этом сане. «Все выше и выше восходила душа Серафима по лествице добродетелей и богомысленных созерцаний, — пишет автор Жития святого, - и как бы в ответ на его пламенную святую ревность Господь утешал и укреплял его в подвигах благодатными небесными видениями, созерцать кои он соделался способным вследствие чистоты сердца, непрестанного воздержания и постоянного возвышения души к г Богу»[11,250].

    Еще в годы послушничества преподобный  проявил тягу к уединению и  безмолвию. Непосредственной причиной переселения Сподвижника из обители  стала болезнь ног: от постоянного  служения в церкви, непрерывного стояния  в течение многих лет на ногах, преподобный впал в недуг; ноги его распухли, на них открылись язвы, так что он на некоторое время лишился возможности священнодействовать.

    Все свое время преподобный проводил в трудах, молитве и чтении Священного писания и других божественных книг, прежде всего, писаний Отцов Церкви. В эти годы его нередко посещали Саровские иноки, а иногда и миряне; они приходили за советом, или наставлением, или просто, чтобы повидать его.

    По  смерти старца Исайи преподобный, не изменяя своего образа пустыннической жизни, возложил на себя новый тяжкий подвиг — молчальничество. Кто бы ни приходил к нему в пустынь, старец не выходил навстречу. Если ему приходилось встретить кого-нибудь в лесу, он падал ниц на землю и не поднимал  головы до тех пор, пока встречный не проходил мимо. В таком  безмолвии преподобный провел около трех лет. В конце этого срока он из-за болезни ног даже перестал посещать Саровскую обитель.  Раз в неделю один из иноков приносил ему пищу; потупив голову и не глядя на пришедшего, старец принимал принесенное и не говорил ни слова.

    По  возвращении в монастырь после  пятнадцатилетнего пребывания в пустыни начался новый подвиг преподобного — затворничество. После пятилетнего пребывания в затворе старец несколько ослабил его. Он начал отворять дверь в свою келью, но еще в течение примерно трех лет продолжал безмолвствовать. Затем понемногу преподобный стал беседовать с приходящими к нему иноками  мирянами, исповедовать их, все еще не выходя из затвора.

    Так святитель принял на себя новый великий  подвиг так называемого старчества, всецело посвятив себя служению миру, духовному руководительству и врачеванию иноков и всех, нуждающихся в его утешении и совете. Окончательно он оставил затвор только в 1825 году, после нового чудесного явления ему Пресвятой Богородицы.

    По  болезни ног он уже не мог часто  ходить в свою прежнюю,  «дальнюю пустыньку». Ему полюбился так  называемый Богословский родник. Впоследствии этот родник получил название «Серафимова» и прославился тем, что от его воды люди получали исцеление от  самых различных болезней.

    Сорок семь лет провел  старец в монастыре, из них шестнадцать лет в пустынножительстве, другие шестнадцать лет в затворничестве, в многолетнем молчании, в неустанных трудах над своей душой, в непомерных добровольных страданиях, трехлетнем столпничестве, в полном отречении от мира - и лишь достигнув высочайшего совершенства, укрепившись в благодати Божией, он, продолжая во всем свою подвижническую жизнь, принимает на себя апостольское служение миру.

    К нему приходили люди самого различного  звания: и знатные люди, и государственные деятели, и даже члены императорской фамилии. Но более всего было простолюдинов, крестьян. Подток паломников к «батюшке Серафиму» особенно возрос в последние годы его жизни; иной раз ему приходилось принимать до  двух тысяч и даже более человек. В глазах русского православного народа преподобный стал  «прибежищем, духовною опорою и утешением всех страждущих и обремененных, скорбящих и озлобленных, милости Божией и благодатной помощи требующих». Старец как бы насквозь видел каждого, и слово его исцеляло многих, даже зачерствевших душою людей.

    1 января 1833г. святой отстоял раннюю  литургию в больничной церкви. На следующий день, инок Павел  выйдя из кельи, почувствовал  запах дыма и гари. В  келье  преподобного всегда горело множество свечей; Павел как-то предостерегал его относительно возможности пожара, но на все предостережения преподобный отвечал: “Пока я жив, пожара не будет, а когда я умру, кончина моя откроется пожаром”[11,266]. Огонь погасили. Старец же стоял на коленях пред иконой Умиления Божией Матери. Пред ним лежала раскрытая книга, как будто он совершал свое обыденное иноческое правило. Книга также тлела от упавшей свечи. Сначала думали, что старец спит, стали его осторожно будить, но он был уже мертв.

    2.3. Юродивые

    Юродивые - люди, взявшие на себя добровольный отказ от всех радостей жизни, кроме  одного – служение Христу. Это люди, призревшие довольства, блага и удобства жизни, не имеющие, по примеру Христа, места, “где главу подклонити”.

    Юродство было  очень распространенным в России — не все юродивые подымались до святости, но все, или почти все, были ярким явлением русской религиозной жизни. Правда, юродство было и в греческой Церкви, но сравнительно с русской церковной действительностью оно было там редким явлением ¹⁸.

    Первым  настоящим юродивым на Руси был  Прокопий Устюжский. Он  смолоду был богатым купцом. В Новгороде он познал истинную веру в «церковном украшении», иконах, звоне и пении. Крестившись у святого Варлаама Хутынского  и раздав свое имение, он «приемлет юродственное Христа ради житие и в буйство преложися», по Апостолу. Когда его начали «блажити» в Новгороде, он отпрашивается  у Варлаама в восточные страны» и идет по градам и весами, непроходимым лесам и болотам, «взыскуя древнего погибшего отечества». Житие он ведет жестокое, с каким не могли сравняться самые суровые монашеские подвиги: не имеет кровли над головой, спит «на гноище» нагой, после - на паперти соборной церкви. Молится тайно, по ночам, прося «полезных граду и людем». Принимает у богобоязненных людей помалу пищи, но никогда ничего у богатых.

    Пророческий дар, неотъемлемый от юродства. В страшный мороз, когда замерзали люди и  скот, блаженный не выдержал пребывания на паперти и пошел просить приюта у клирошанина Симеона, отца будущего святителя Стефана. В этом доме он предсказывает Марии о рождении от нее святого сына. Так, как рисуется здесь его облик в общении с людьми, в нем нет ничего сурового и мрачного. Он является «светлым видением и сладким смехом». Хозяина, который обнимает его и целует, он приветствует словами: «Брате Симеоне, отселе веселися и не унывай»[6,261].

    Новгород  был родиной русского юродства. Все  известные русские юродивые  XIV века и начал XV связаны с Новгородом. Здесь буйствовали в XIV веке Никола (Кочанов) и Федр, пародируя своими драками кровавые столкновения новгородских партий. Никола жил на Софийской стороне, Федор на Торговой. Они  переругивались и перебрасывались через Волхов. Когда один из них пытался перейти реку по мосту другой гнал его назад «Не                    

ходи  на мою сторону, живи на своей». Легенда прибавляет что  после таких боев блаженным случалось возвращаться не по мосту, а прямо по воде.

    Ростовским  юродивым был Исидор (1474г.). Жил он в “куще”, на болоте, юродствует днем, а по ночам молится. Его гонят и смеются над ним, несмотря на чудеса и предсказания, исполнение которых заслужило ему его прозвище Твердослов.

    Ряд московский юродивых начинается с Максима (1433), канонизированного на Соборе 1547г. XVI век дал Москве Василия Блаженного. Еще при жизни он прославился своим необычным, вызывающим поведением, а вскоре после смерти стал почитаться святым.

    При царе Феодоре Ивановиче в Москве подвизался другой юродивый, по прозвищу Большой Колпак. В Москве он был пришельцем. Переселившись в Ростов, Иоанн построил себе келью у церкви и в ней спасался, увешав свое тело веригами и тяжелыми кольцами. Выходя на улицу, он надевал свой колпак. Дети и безумные люди смеялись над ним (слабые отголоски действительного юродства), но он не наказывал их, как наказывал Василий Блаженный, и с улыбкой предрекал будущее. Перед смертью блаженный переселился в Москву. Умер он в бане, и во время его погребения в том же Покровском соборе, где схоронен Василий, произошло «знамение»: страшная гроза, от которой  многие пострадали.

      Из этих описаний видно, что  юродивые в Москве были многочисленны, составляли особый класс, и что Церковь канонизовала из них весьма немногих.  Во-вторых, общее уважение к ним, не исключавшее, отдельных случаев насмешки со стороны детей или озорников, самые вериги, носимые напоказ, совершенно меняли на Руси смысл древнехристианского юродства. Менее всего это подвиг смирения. В эту эпоху юродство есть форма пророческого, в древнееврейском смысле, служения, соединенная с крайней аскезой. Специфически юродственное заключается лишь в посмеянии миру. Уже не мир ругается над блаженными, но они ругаются над миром.