Система внеэкономического принуждения в СССР в 1930-50 гг.

    Еще одной формой принудительного труда  были специальные поселения, с 1934 по 1944 г. — трудпоселки. В 1930—1931 гг. в них были сосланы 381 тыс. семей или 1,8 млн. человек¹⁹. В июле 1931 г. они были переданы из ведения местных и ведомственных органов под начало ОГПУ, а с 1934 г. стали элементом общей гулаговской системы. В большом числе ссыльные работали на Магнитострое, ставшем одним из символов сталинской индустриализации. Спецпоселенцы были ограничены в гражданских правах. В отношении условий и оплаты труда формально ссыльные имели равные права с вольнонаемными, за исключением необходимости возвращения ссуд, затраченных на первоначальное обустройство и 5-процентные отчисления от зарплаты на содержание органов надзора и комендатур. Более половины спецпереселенцев отправлялись на Урал и в Западную Сибирь. На 1 января 1932 г. в спецпоселениях находилось 1,3 млн. человек. В 1933 г. в них прибыло почти 400 тыс. «кулаков» и членов их семей, вдвое больше, чем в предшествующем году. Однако общее число спецпоселенцев в стране уменьшилось на 70 тыс. вследствие высокой смертности и массовых побегов²⁰.

    По  мере решения задач сплошной коллективизации  «кулацкая ссылка» постепенно сокращается в своих размерах. В 1934 г. в трудпоселки прибыло 255 тыс., в 1935 г. — 246 тыс., в 1936 г. — 165 тыс., в 1937 г. — 128 тыс. человек. Однако на конец 1937 г. их общая численность составила только 878 тыс., т.е. почти на 450 тыс. меньше, чем на конец 1931 г., когда число спецпоселенцев достигло максимальной отметки²¹. 
 

    Глава 2. Лагеря и колонии в 1930-50 гг.

    §1 Возникновение лагерей и колоний в 1920-е гг.

    Ядром пенитенциарной системы в период сталинизма являлись исправительно-трудовые лагеря и исправительно-трудовые колонии, через которые по различным оценкам прошли за весь этот период около двадцати миллионов человек. Их доминирующая роль объяснялась тем, что именно лагеря и колонии в СССР были предназначены для отбытия сроков лишения свободы, назначенных приговорами, независимо от того, были ли эти приговоры вынесены судами или внесудебными, административными органами. Более того, стандартное соединение лишения свободы с «исправительным» трудом, предусмотренное уголовными и исправительно-трудовыми кодексами, превратило лагеря и колонии в места массового использования принудительного труда.

    И в лагерях, и в колониях узники находились в «зоне», оборудованной, как правило, бараками, окруженной вышками и оцепленной колючей проволокой, из которой они ежедневно выводились на работы²². Более того, все режимные правила в колониях практически соответствовали тем, что были установлены для лагерей, а с 1947 г. режим содержания заключенных в местах заключения обоих типов вообще регулировался единой инструкцией²³. Питались узники в колониях по тем же скудным нормам, что и в лагерях²⁴. Даже такой фундаментальный сводный показатель, как средняя смертность заключенных, а также ее колебания на протяжении почти тридцати лет в лагерях и колониях практически всегда совпадали.

    Принципиальным  различием колоний и лагерей, которым объяснялся также ряд их структурных особенностей, был критерий отбора заключенных. В соответствии с уголовным кодексом, а также секретными инструкциями все осужденные на срок до трех лет подлежали размещению в колониях, а на более длительные сроки — направлению в лагеря²⁵. Такая регламентация одновременно означала, что в лагеря отправлялись не только лица, осужденные за значительные уголовные преступления, но и большинство политических заключенных, которые в основной массе были осуждены по пресловутой 58-й статье УК на сроки, значительно превышающие три года²⁶. Так как последние в глазах правительства представляли собой ничуть не меньшую угрозу для социалистического общества, чем убийцы и уголовники-рецидивисты, во второй статье «Временной инструкции о режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых лагерях НКВД СССР» было сказано, что эту категорию заключенных следовало направлять, «как правило, в лагеря, находящиеся в отдаленных местностях»²⁷. Таким образом, теоретически было предусмотрено четкое разделение всего контингента заключенных соответственно длительности их пребывания под стражей, а также по признаку их «опасности». Этот принцип нашел свое отражение и в статистике: на 1 января 1951 г. 475976 (или 80,6%) всех осужденных за «контрреволюционные преступления», находились в лагерях и только 114311 (или 19,4%) в колониях²⁸.

    Из  этого можно вывести принципиальные различия, которые существовали между колониями и лагерями в организации использования принудительного труда. Относительно короткое пребывание заключенных в колониях неизбежно приводило к повышенной текучести и существенно ограничивало возможности их трудового использования. С экономической точки зрения заключенных, которых в недалеком будущем уже следовало освобождать, не стоило отправлять в отдаленные местности, к примеру, в Сибирь или на Дальний Восток, куда только этапирование могло длиться неделями, а то и месяцами. Обучение таких заключенных профессиональным навыкам с точки зрения администрации колонии являлось мало выгодным мероприятием, приносящим краткосрочную пользу. Наконец, высокая текучесть заключенных могла отрицательно сказаться на планировании крупных экономических проектов, требующих многолетнего периода реализации. Предпосылки для использования труда заключенных были намного более благоприятными в лагерях. Заключенных лагерей можно было использовать для реализации более крупных экономических проектов, а также в отдаленных районах страны. Следовательно, на всех без исключения значительных объектах, которые строились и эксплуатировались с использованием труда заключенных, создавались исправительно-трудовые лагеря²⁹.

    Такое распределение ролей (лагеря выполняли  крупные хозяйственные задачи, в то время как колонии были заняты экономической деятельностью гораздо менее существенного характера) во многом определяло организационную структуру и административный строй сети лагерей и колоний. Лагеря в своем большинстве организовывались исходя из потребностей производственного объекта — строительства завода, авто- или железной дороги, канала или масштабной эксплуатации полезных ископаемых. Нередко речь шла об освоении значительных отдаленных районов страны, что предполагало решение целого комплекса экономических задач (Ухтинско-Печорский лагерь, Норильский лагерь, Северо-Восточный лагерь)³⁰. Однако этим спектр возможных экономических функций лагерей не исчерпывался. Были созданы лесозаготовительные лагеря (например, Свирский и Темниковский), лагеря, обслуживавшие нефтедобычу (Ухто-Ижемский), или ведшие, масштабные сельскохозяйственные работы (Карагандинский и Сибирский). При этом экономический профиль того или иного лагеря мог со временем меняться. Тем не менее, практически все лагеря объединяло то обстоятельство, что их размер и структура определялись, прежде всего, масштабами и структурой поставленных перед ними экономических задач. Соответственно, лагеря, которым было поручено выполнение самых крупных экономических проектов, могли быть рассредоточены на огромной территории, а численность заключенных в них доходить до многих десятков тысяч, превышая в некоторых случаях стотысячный уровень. С другой стороны, в разные периоды существовало множество лагерей гораздо меньших размеров (несколько тысяч заключенных). В большинстве своем они обслуживали отдельный строительный объект и после его завершения нередко ликвидировались.

    Такой принцип организации лагерей  — соответственно структуре и размеру данного производства — стал возможным потому, что структура «исправительно-трудового лагеря» (ИТЛ), как правило, состояла из переменного количества лагерных отделений, содержавших около двух тысяч или более узников. Кроме них, в составе ИТЛ (а также лагерных отделений) могли существовать более мелкие подразделения — «лагерные пункты», «отдельные лагерные пункты», «участки», «командировки» и т.п. Численность различных подразделений в крупных лагерях могла доходить до несколько десятков, а в самых крупных (БАМлаг или Севвостлаг) составляла более сотни. Наличие большого объема работ на одном месте могло привести к организации там нескольких или многих лагерных отделений в близости друг от друга. В случае распыленности работ по большой территории, отделения одного и того же лагеря, наоборот, могли находиться на расстоянии сотен километров друг от друга³¹.

    Организационный строй колоний выглядел принципиально  иначе. Колонии, как правило, состояли только из одного подразделения, которому в административной практике могли быть присвоены такие наименования, как «исправительно-трудовая колония», «лагерное отделение», «лагерный пункт» или «отдельный лагерный пункт»³². По сравнению с лагерями колонии были гораздо меньшего размера. Численность заключенных одной колонии, как правило, составляла от несколько сотен до одной—двух тысяч. На 1 января 1947 г. во всех 65 исправительно-трудовых лагерях МВД содержалось 808839 заключенных (в среднем 12444 на лагерь), а в примерно 1400 колониях — 912136 заключенных (в среднем около 650 на колонию)³³.

    Как и лагеря, каждая колония тоже имела собственное производство (преимущественно сельскохозяйственное или товаров широкого потребления) или же была организована для обслуживания объектов других министерств. В последнем случае колония называлась контрагентской. Заключенные,   переданные   другим   хозяйственным   органам   на контрагентских началах, использовались на различных работах. К концу 1940-х гг., например, 65% из них были заняты в строительстве, 20% — непосредственно на промышленном производстве (в цехах) и 15% — на 
лесозаготовительных,     погрузочно-разгрузочных    и    других    работах. Притом удельный вес контрагентских колоний среди всех колоний всегда был существенным. К примеру, из 425 исправительно-трудовых колоний, находившихся в составе ГУЛАГа по состоянию на  1  марта 1940 г.,  170 были промышленными, 83 сельскохозяйственными и 172 контрагентскими³⁴.

      От подразделений исправительно-трудовых лагерей колонии отличались тем, что их производственная деятельность, как правило, не представляла собой часть большего, единого экономического проекта или комплекса. Подчинение колоний было территориальным, а не определялось отраслевым или производственным профилем.  При этом все колонии,  находившиеся в подчинении одного территориального управления, как правило, имели одинаковый административный статус. И хотя при определении местности для создания очередной колонии наличие там производственного объекта (или же возможность организации такового) также играло свою роль, сам характер экономических задач колоний (производство ширпотреба или сельхозпродукции) содействовал более равномерному их распределению по территории СССР. Колонии и лагеря развивались, по большому счету, как две независимые друг от друга системы. Это означает, с одной стороны, что колонии могли находиться в тех районах страны, где лагерей вообще не имелось, и наоборот. С другой, в одной  и той же области, а в некоторых случаях даже в окрестностях одного и того же пункта колония могла существовать рядом с лагерными отделениями  исправительно-трудового лагеря.  Единственным нормативным принципом организации и лагерей, и колоний была близость к месту работ и отдаленность от гражданских населенных пунктов. Резюмируя, можно утверждать, что экономические функции исправительно-трудовых лагерей были настолько важны, что именно они диктовали весь структурный строй лагерей. Колонии же, наоборот, были, прежде всего, местами заключения, которые при этом еще и выполняли экономические задачи³⁵. 

§2. Основные структуры и принципы управления лагерями и колониями в 1920-е — 1930-е гг.

    Принято считать, что формирование и развитие системы исправительно-трудовых лагерей с начала 1920-х до начала 1930-х гг. имело два важных результата. Во-первых, эксплуатация труда заключенных укоренилась как основная экономическая функция лагерей нового типа. Во-вторых, лагеря опередили существующие тюрьмы и общие места заключения (колонии), превратившись в «доминирующий тип мест заключения в стране».

    Первоначально лагерная система во всех отношениях находилась в подчинении ОГПУ СССР. Для руководства лагерями в этом ведомстве 25 апреля 1930 г. было образовано Управление лагерей ОГПУ (УЛАГ)³⁶, которому уже через несколько месяцев был присвоен статус главного управления³⁷ (ГУЛАГ ОГПУ). Когда ОГПУ в июле 1934 г. растворилось во вновь созданном НКВД СССР, ГУЛАГ стал главком этого наркомата. В таком положении он оставался до своей ликвидации в 1960 году³⁸.

    С момента создания первых лагерей  в 1920-е гг. их характерной чертой было прямое подчинение ОГПУ, и этот принцип централизованного управления сохранялся и после образования ГУЛАГа и после создания НКВД СССР. Правда, 8 мая 1935 г. восемь из тринадцати существовавших в тот момент лагерей были переведены из прямого подчинения ГУЛАГа в подчинение отделов мест заключения территориальных органов НКВД. В непосредственном ведении ГУЛАГа, очевидно, остались именно те лагеря, которые осуществляли наиболее значимые народнохозяйственные проекты³⁹. Такое отступление от принципа централизации, однако, продолжалось недолго. Примерно через два года все исправительно-трудовые лагеря опять были подчинены напрямую ГУЛАГу⁴⁰. Это возвращение к централизованной управленческой структуре было обусловлено тем, что территориальные структуры НКВД не справлялись с экономическими задачами, поставленными перед лагерями. Таковой ситуация в общих чертах осталась вплоть до 1940—1941 годов (см. приложение № 1).

    В упрощенной форме эта схема показывает двойственный характер большинства объектов, которые находились в ведении ГУЛАГа и для обслуживания которых были созданы исправительно-трудовые лагеря. С одной стороны, они представляли собой в полном смысле экономические проекты, а с другой — были либо тесно связанны с лагерем, либо включали его в себя. Можно отметить лишь, что точное разделение зачастую отсутствовало. Возможна была ситуация, когда формально существовал только лагерь, который одновременно представлял собой экономический объект. Такими были многие лесные или сельскохозяйственные лагеря, которые занимались производством сравнительно однородной продукции, что не требовало создания специфических административных структур в виде отдельного предприятия.