Самозванцы на Руси в XVII веке

        В это же время  Дмитрий начал планировать войну  с турками, планируя нанести удар по Азову и присоединить к Московии устье Дона, и приказал отливать на Пушечном дворе новые мортиры, пушки, ружья. Сам обучал стрельцов пушечному делу и штурму земляных крепостей. Причем, по воспоминаниям современников лез на валы, несмотря на то, что его бесцеремонно толкали, сбивали с ног и давили.

        Той же зимой, заручившись  помощью Войска Донского, он послал в Елец дворянина Г. Акинфова с  приказом укрепить елецкий кремль. Туда же была направлена осадная и полевая артиллерия, и созданы склады для снаряжения и продовольствия. На реке Вороне, притоке Дона, приказано было строить суда. В Крым отправлено было посольство с объявлением войны. Сам Дмитрий собирался весной отправиться в Елец и провести вместе с войском все лето.

        В уезды направлялись воеводы для проведения дворянских смотров. Часть новгородского ополчения, которое составляли дворяне и дети боярские были вызваны в Москву для похода на Азов. Им же было приказано захватить с собой челобитные помещиков своей волости. Лжедмитрий начал искать союзников на Западе, в особенности у папы римского и польского короля, в предполагаемый союз предполагалось включить также германского императора, французского короля и венецианцев. На это и на признание его «императором московским» была направлена дипломатическая деятельность самозванца. Но серьезной поддержки так и не получил из-за отказа выполнить данные ранее обещания по уступке земель и поддержке католической веры.

        Польскому послу  Корвин-Гонсевскому он заявил, что не может пойти, как было обещано ранее, на территориальные уступки Речи Посполитой — вместо этого он предлагал отплатить за помощь деньгами.

        Также было отказано во въезде иезуитам, и если католикам  действительно была предоставлена свобода вероисповедания, то это было сделано также в отношении христиан других толков — в частности, протестантов. Планы о войне против Швеции также не осуществились — возможно, из-за сопротивления думных бояр.

        В декабре 1605 г. по воспоминаниям польского гетмана Жолкевского, в Польшу был послан швед Пётр Петрей с тайным поручением сообщить Сигизмунду о самозванстве Дмитрия, и таким образом окончательно оставить его без помощи Речи Посполитой. Существует мнение, что Петрей передал королю на словах признание инокини Марфы, охладевшей к самозванцу после того, как он приказал тайно разорить могилу Дмитрия в Угличе. Но это всего лишь предположение, досконально известно, что Петрей выполнил свое поручение, но король, сохранив самообладание, под страхом смерти запретил ему разглашать подобную информацию.

        Вскоре после Петрея в Варшаву прибыл сын боярский Иван Безобразов с тем же поручением. Его миссию облегчило и то обстоятельство, что самозванец когда-то поддерживал отношения с магнатами, недовольными самим Сигизмундом III, среди прочих, с краковским воеводой Николаем Зебжидовским, Стадницкими, доводившимися роднёй Мнишек и другим, предлагавшими польскую корону самому Лжедмитрию. Несомненно, этот фактор также сыграл свою роль в будущем.

        Было сделано много  и во внутренней политике государства. Дмитрий старался предстать перед  народом добрым царем, таким, которого они всегда желали. Он шел на уступки  крестьянству: им разрешено было уходить от помещика, если тот не кормил их во время голода, запрещена была потомственная запись в холопство, более того, холоп должен был служить только тому, кому добровольно «запродался», тем переходя скорее на положение наёмника. Экономическое положение страны улучшилось, но все же отличалось нестабильностью — сознавая это, Лжедмитрий попытался исправить положение за счет обложения ясаком сибирских остяков и татар.

         В законодательном порядке запрещено было мздоимство, срок преследования беглых установлен в пять лет. Возвращению подлежали все крестьяне, бежавшие за год до начала «голодных лет» или же после них, или те, кто бежал во время голода, захватив свое имущество — то есть, не с целью спасения жизни. Бежавшие во время голода закреплялись за новым помещиком, кормившим их в трудное время. В закон не включались те, кто сумел удалиться от прежнего места проживания более чем на 200 верст. Путивль, оказавший огромные услуги будущему царю, был освобождён от всех податей на 10 лет, но Сводный судебник, который должен был включить в себя новые законы, однако же, не был закончен.

        Дмитрий однажды заметил, что: « Есть два способа царствовать, милосердием и щедростью или суровостью и казнями; я избрал первый способ; я дал Богу обет не проливать крови подданных и исполню его». На протяжении всего царствования он старался следовать этому принципу.

        С другой стороны  он делал то, что не мог позволить  себе не один русский человек: остановил преследования скоморохов, любил слушать музыку во время пира, играть в настольные игры, запрещенные на Руси, носил европейскую одежду и брил бороду. Еще он не любил монахов и прямо называя их «дармоедами» и «лицемерами». Более того, он приказал сделать опись монастырских владений и грозился отобрать все «лишнее» и употребить его на защиту православной веры не на словах, а на деле. Также не проявлял фанатизма в религиозных вопросах, предоставив свободу совести своим подданным, он объяснял это тем, что и католики, и протестанты, и православные верят в одного Бога — разница только в обрядах. Последние, по его мнению, произведение рук человеческих и то, что решил один собор, другой так же легко может отменить, более того — собственный секретарь Дмитрия — Бучинский — исповедовал протестантизм. Он же попрекал пытавшихся спорить, что существо веры и внешние ее проявления суть разные вещи. Однако же, считаясь с привычками своих подданных, он, в частности, настоял на том, чтобы прибывшая в Москву Марина Мнишек наружно исполняла православные обряды.

        После захвата торна, самозванец отказался исполнять  многочисленные обещания, данные им в Польше, в том числе королю Сигизмунду  и своему будущему зятю Мнишеку. Он надеялся, что многочисленное стрелецкое войско и казаки защитят его от посягательств поляков, но не сумел заметить , что число недовольных в нем среди бояр и духовенства растёт всё больше и больше. Последней каплей стала его свадьба с Мариной Мнишек.

        Во время свадьбы  произошел ряд вопиющих, по мнению москвичей, действий. Так, 9 мая, в Николин день, против всех традиций был назначен свадебный пир, который продолжался и на следующий день, причем царь угощал бояр польскими блюдами и телятиной, считавшейся в Москве «поганой едой». Это вызвало глухой ропот, на который самозванец не обратил внимания. В тот же день, к возмущению москвичей, перед иностранной гвардией выступил лютеранский пастор с проповедью (что раньше было позволяемо только в Немецкой слободе). Во время многодневного празднования, в палатах играло до 68 музыкантов, Дмитрий отошел от государственных дел, а в это время приехавшие поляки в пьяном разгуле врывались в московские дома, бросались на женщин, грабили прохожих, особенно отличались панские гайдуки, в пьяном угаре стреляя в воздух и вопя, что царь им не указка, так как они сами посадили его на престол. Этим решили воспользоваться заговорщики во главе с прощенным Дмитрием Василием Шуйским.

        Он собрал верных купцов и служилых людей, вместе с которыми составил план ответных действий полякам — отметили дома, в которых они живут, и решили в субботу ударить в набат и призвать народ под предлогом защиты царя к бунту.

        15 мая об этом  донесли Дмитрию, но тот легкомысленно  отмахнулся от предостережения,  пригрозив наказать самих доносчиков. Свадебные торжества решено было продолжать, несмотря на то, что со всех сторон поступали тревожные слухи о начавшихся глухих волнениях. Дмитрию была подана жалоба на одного из поляков, якобы изнасиловавшего боярскую дочь. Проведённое расследование ничего не дало. На следующий день был дан бал в новом царском дворце, во время которого играл оркестр из сорока музыкантов, а царь вместе с придворными танцевал и веселился. После окончания праздника, Дмитрий ушел к жене в её недостроенный еще дворец, причём в сенях расположились несколько челядинцев и музыкантов. Немцы вновь попытались предупредить царя о готовящемся заговоре, но тот снова отмахнулся, со словами «Это вздор, я этого слышать не хочу». Той же ночью Шуйский именем царя уменьшил немецкую охрану во дворце от 100 до 30 человек, приказал открыть тюрьмы и выдал оружие толпе.

        17 мая 1606 года на  рассвете по приказу Шуйского  ударили в набат на Ильинке,  другие пономари также принялись  звонить, ещё не зная, в чем  дело. Шуйские, Голицын, Татищев  въехали на Красную площадь  в сопровождении около 200 людей, вооруженных саблями, бердышами и рогатинами. Шуйский кричал, что «литва» пытается убить царя, и требовал, чтобы горожане поднялись в его защиту. Хитрость сделала свое дело, возбужденные москвичи кинулись бить и грабить поляков.

        В это время в  Москве был Станислав Немоевский, который в своих записках привёл поимённый список попавших под молот московского бунта; было похоронено 524 поляка.

        Шуйский въехал в  Кремль через Спасские ворота, с  мечом в одной руке и крестом  в другой. Спешившись возле Успенского собора, он приложился к образу Владимирской Божьей матери, и далее приказал толпе «идти на злого еретика».

        Разбуженный колокольным  звоном Дмитрий, кинулся в свой дворец, где Дмитрий Шуйский сказал ему, что Москва горит. Дмитрий попытался  вернуться к жене, чтобы успокоить  её и затем ехать на пожар, но толпа  уже ломилась в двери, сметая немецких алебардщиков. Басманов, последним оставшийся с царем, открыл окно, потребовал ответа, и услышал: «Отдай нам твоего вора, тогда поговоришь с нами» ⁷.

        Далее, как рассказывали очевидцы, в суматохе не обнаружив  своего меча, Дмитрий вырвал алебарду у одного из стражников и подступил  к дверям с криком: «Прочь! Я вам не Борис!». Басманов спустился на крыльцо и попытался уговорить толпу разойтись, но Татищев ударил его ножом в сердце.

        Дмитрий запер дверь, когда заговорщики стали ломать её, бросился бежать по коридору и выбрался в окно, пытаясь спуститься по лесам, чтобы скрыться в толпе, но оступился  и упал с высоты 15 саженей в  житный двор, где его подобрали  нёсшие караул стрельцы. Царь был без  сознания, с вывихнутой ногой и разбитой грудью. Стрельцы облили его водой, и когда он пришел в себя, то просил защиты от заговорщиков, обещая им поместья и имущество мятежных бояр, а также семьи мятежников — в холопство. Стрельцы внесли на руках в опустошённый и ограбленный дворец, где попытались защитить от заговорщиков, рвавшихся довершить начатое. В ответ приспешники Татищева и Шуйского стали грозить стрельцам убить их жен и детей, если те не отдадут «вора».

        Какой-то немец попытался  подать царю спирта, чтобы поддержать в нем сознание, но был за это  убит. Стрельцы заколебавшись, потребовали, чтобы царица Марфа еще раз  подтвердила, что Дмитрий — ее сын, в противном случае — «Бог в нем волен». Заговорщики были вынуждены согласиться, но пока гонец ездил к Марфе за ответом, они с руганью и угрозами требовали от Дмитрия, чтобы он назвал свое настоящее имя, звание и имя своего отца — но Дмитрий до последнего момента твердил, что он сын Грозного, и порукой тому слово его матери. С него сорвали царское платье и вырядили в какие-то лохмотья, тыкали пальцами в глаза и дергали за уши.

        Вернувшийся гонец, князь Иван Васильевич Голицын, крикнул, что Марфа ответила, будто ее сын  убит в Угличе, после чего из толпы  раздались крики и угрозы, вперед выскочил сын боярский Григорий Валуев и выстрелил в упор, сказав: «Что толковать с еретиком: вот я благословляю польского свистуна!». Дмитрия добили мечами и алебардами.

        После смерти, тело самозванца было отдано народу на поругание. После 3 дней издевательств его закопали в  «убогом доме», кладбище для упившихся или замёрзших, за Серпуховскими воротами. Через некоторое время пошли слухи , что «мёртвый ходит» и над могилой сами собой вспыхивают и движутся огни, и слышатся пение и звуки бубнов. Чтобы пресечь их решено было тело сжечь, смешать с порохом и выстрелить туда, откуда он пришел  - в сторону Польши. Так пришел конец самому успешному из самозванцев.

        Лжедмитрий I в глазах историков фигура неоднозначная. С одной стороны он хотел сделать Русь европейской державой, с другой - преклонялся перед поляками, готов был обещать что угодно, лишь бы сохранить власть. Однако, он был не последним самозванцем, желавшим захватить русский престол.

  §3.’’Тушинский вор’’ и прочие лжецаревичи

        Лжедмитрий погиб, так и не исполнив своих обещаний, данных полякам.

        Известный немецкий путешественник и очевидец Конрад Буссов пишет в своих воспоминаниях: «Полководец под Троице-Сергиевским монастырем Иван-Петр-Павел-Сапега, сидя однажды со своими офицерами за столом, превозносил храбрость поляков, quod Romanis nоn essent minores, imo majores (что они не ниже, а даже выше римлян) и среди многого другого сказал он также и следующее: «Мы, поляки, три года тому назад посадили на московский трон государя, который должен был называться Димитрием, сыном тирана, несмотря на то, что он им не был. Теперь мы второй раз привели сюда государя и завоевали почти половину страны, и он должен и будет называться Димитрием, даже если русские от этого сойдут с ума: Nostris viribus, nostraque armata manu id facimus (Нашими силами и нашей вооруженной рукой мы сделаем это)» ⁸.

        Михаил Молчанов (один из убийц Федора Годунова) начал  распространять слухи о том, что вместо Дмитрия был убит другой человек. Многие, недовольные политикой нового царя Василия Шуйского, были заинтересованы в повторном «воскрешении» царевича Дмитрия.

        Впервые Лжедмитрий II появился в 1607 г. в белорусском местечке Пропойске, где был схвачен как лазутчик. В тюрьме он назвал себя Андреем Андреевичем Нагим, родственником убитого царя Дмитрия, скрывающимся от Шуйского, и просил, чтобы его отослали в Стародуб. Вскоре из Стародуба он стал распускать слухи, что Дмитрий жив и находится там. Когда стали спрашивать, кто же Дмитрий, друзья указали на «Нагого». Тот сначала отпирался, но когда горожане пригрозили ему пытками, назвался Дмитрием сам.