Псковская грамота

СТАТЬЯ 1 [1]

Трактует о важнейших  уголовных преступлениях. 
Состоит из двух частей - параграфов, не выделенных в тексте. Первый - о квалифицированной татьбе — татьбе из укрытого места, второй — о разбое, находе, грабеже. 
Первый параграф имеет в виду татьбу с поличным (согласно определению поличного в более поздних памятниках, например, в Белозерской Уставной грамоте 1488 г., ст. 11). Сам термин „поличное" здесь не упомянут, хотя ПСГ этот термин вообще знает (см. ст. 60). В средневековой Руси "татьба с поличным" - один из элементов уголовной триады, обычно изымаемой из сферы действия феодальных иммунитетов (см. жалованные грамоты) и судимой судом князя. Отдавая татьбу с поличным на „княжий суд", ПСГ следует тому же правилу, имеющему, невидимому, общерусское значение. "Суд княжий" - это суд государственный, в условиях вечевого города - суд коллегии, возглавляемой князем. 
„Продажа" - денежный штраф в пользу князя, обычно в зависимости от размеров иска. В данном случае, видимо, имеется в виду размер продажи с рубля, т.е. около 5% стоимости похищенного. Такой низкий размер продажи вызывает удивление, может объясняться опиской писца. 
Второй параграф говорит о других тяжелых уголовных преступлениях, выделяемых в отдельный параграф соответственно большему наказанию за них. 
Разбой - насильственное отнятие имущества, сопровождаемое нередко убийством его собственника, грабеж - отнятие имущества без непосредственной угрозы жизни. 
„Наход" - специфическое преступление, соответствующее, вероятно, „наезду", 
о котором говорит Новгородская Судная грамота. Если так, то это — нападение вооруженного отряда на дом или земельное владение. Примеры такого наезда-находа извесны из летописи. Так, по словам Псковской 3 летописи в сентябре 1485 г. „новгородские боярские ключники ... вдарили в нощь разбоем со всею ратною приправою" на псковскую волость Гостятино. В ноябре того же года жители двух новгородских улиц жаловались Ивану III на разбойное нападение бояр во главе со степенным посадником: „наехав те со многими людьми на те две улицы, людей перебили и переграбили, животов людьских на тысячу рублев взяли, а людей многих до смерти перебили". А бояре Понарьины жаловались, что „наехав на их двор, людей у них перебили, а живот разграбили и взяли на 500 рублев". 
За подобные тягчайшие преступления Грамота назначает самый высокий денежный штраф - 70 гривен. Думается, что это не описка писца (как считает А. А. Зимин), а действительная сумма штрафа (как полагает Т. Е. Новицкая). Этот штраф шел, вероятно, в казну Господина Пскова - княжая продажа названа отдельно. Труднее ответить на вопрос о реальной величине штрафа – курс псковского рубля в XV в. не оставался постоянным, и расчет, сделанный В. О. Ключевским и принимаемый позднейшими исследователями (рубль = 220 денег, гривна кун = 71/3 деньги) не является бесспорным. 
Наиболее важно, что княжая продажа выделена в отдельную сумму - как справедливо считает Т. Е. Новицкая, в Пскове городская казна не сливалась с казной псковского князя. 
В целом статья 1 имеет конституирующее значение, устанавливая компетенцию княжего суда по тягчайшим уголовным преступлениям. Совместный суд князя и посадника в вечевом городе известен из новгородско-княжеских докончаний: „а бес посадника ти, княже, суда не судити"... Ст. 1 отражает, повидимому, эту старую „пошлину".

СТАТЬЯ 2 [1]

Также состоит фактически из двух параграфов. Первый из них запрещает  пересуживать суды, что соответствует  старой норме новгородско-княжеских  докончаний: „грамот ти, княже, не посудити". Второй параграф разграничивает суд княжий и суд владычного наместника. Последний опирался на традицию церковного суда, созданного Уставом князя Владимира. Церковному суду были подсудны все дела церковных людей и преступления против нравственности всех людей вообще. Разграничение компетенции светской и церковной власти, в частности, в судебной сфере, занимало важное место в истории средневекового права.

СТАТЬЯ 3 [2]

Содержит единственный известный  нам текст присяги посадника при вступлении в должность. Основная обязанность посадника - соблюдение правосудия. Правый суд - важнейшая нравственно-политическая категория Средневековой Руси (как и всей христианской Европы). Мерило Праведное, один из древнейших русских юридических сборников, содержит ряд текстов из Священного Писания, призывающих к правому суду: „да не оправиши нечестивого мзды ради, ни створи неправды в суде ... проклят всяк судяй неправедно ... аще и друг ти есть, то обидит правого, аще и брат ти есть, твердо разумевай ... еще николи же человека обидети ... ". Правый суд понимается как высшая нравственная обязанность должностных лиц, но ни ПСГ, ни другие памятники не содержат санкции за нарушение правосудия высшими должностными лицами. Наказание за неправосудие - от Бога: „проклят всяк судяй неправедно, ярость Господня на них... "

СТАТЬЯ 4 [2]

Суд на вече, если он когда-нибудь существовал, запрещается. Судебное заседание  происходит в закрытом помещении  у князя, князь и посадник судят  совместно, по крестному целованию, соблюдая справедливость и закон („правду"). Тесная связь княжеского (наместничьего) суда с посадником отражена и в  Новгородско-княжеских докончаниях, и в Новгородской Судной грамоте (ее ст. 2). Однако по Новгородской Судной грамоте заседание высшей судебной коллегии, по боярину и житьему с каждого конца („доклад"), происходило „во владычне комнате" без участия как наместника, так и посадника. Это важное отличие в судебном устройстве двух вечевых городов свидетельствует о значительно большей роли боярства в Новгороде, чем во Пскове. 
„Тайный посул" - взятка. Думается, что в объяснении этого термина В. О. Ключевский и А. А. Зимин ближе к истине, чем Т. Е. Новицкая. „Посул" - частное вознаграждение судьям. Как таковое, оно допускалось правом. (Запись, что тянет душегубством в Москве, ст. 4). 
В жалованных грамотах князя Андрея Меншого Кириллову Белозерскому монастырю посулы рассматриваются в числе других „судовых" (судных) пошлин. Запрещалось только вымогательство посулов (см. напр. Двинскую Уставную грамоту 1397 г., ст. 8). 
Статья 4 запрещает именно тайные посулы - незаконные сделки судей с подсудимыми (возможно, это имеет в виду и Кирилл Белозерский в своем послании князю Андрею Дмитриевичу, противопоставляя „посулы " „урокам" - законному вознаграждению судей).

СТАТЬЯ 5 [3]

Вторая половина статьи утрачена. Важно отметить, что княжий человек, назначенный наместником на пригород, целует крест Господину Пскову. 
Формула „хотети добра" - обычная клаузула договорных межкняжеских грамот. Присяга княжего человека Господину Пскову носит, очевидно, временный характер - пока княжий человек сидит на наместничестве. Тем не менее, эта присяга -любопытный правовой феномен, свидетельствующий о тесной связи, сростании княжеских и вечевых властей. Статья свидетельствует также о зависимости пригородов от Пскова. 
Под 1467 годом Псковская 3 летопись замечает: „колко ни есть княжей бывало во Пскове на столу, а наместника княжий были только на 7 пригородах Псковских"; теперь же произошла реформа - новому князю Федору Юрьевичу Шуйскому „Псков... на всех 12 пригородах даша наместников держати и судове судити его наместникам, на которых ни буди". 
Реформа 1467 года свидетельствует о росте княжего (точнее, московского) влияния во псковской администрации. Возможно, с этой реформой связана и редакция статьи 5. Однако необходимо подчеркнуть, что княжий наместник на время своего наместничества превращался в княжего человека Господина Пскова. 
Содержит важную гарантию действенности власти посадника. После своей смены на «степень», т.е. на должность, старый посадник должен досуживать начатые при нем дела. Его судебные решения не подлежат пересмотру новым посадником. Некоторая аналогия - в новгородских княжеских докончания: „а грамоты ти, княже, не посуживати". Требование „не посуживать", т.е. не отменять судебных решений, содержится и в княжеских докончаниях, являясь, таким образом, общей нормой русского права. Эта норма имела существенное значение - она обеспечивала стабильность судебных решений и непрерывность правовой традиции.

СТАТЬЯ 7 [5]

Введение смертной казни  для наиболее опасных преступников упоминается здесь впервые. Как  известно, по Русской Правде тягчайшим  наказанием было изгнание из общины - объявление вне закона. Двинская Уставная грамота - современница древнейшей редакции ПСГ, устанавливает смертную казнь только для татя — рецидивиста при  третьей его поимке. 
«Кримский тать» — это, вероятно, похититель особо ценного государственного имущества, хранящегося в Кроме (псковском Кремле). Другое мнение - похититель церковного имущества (из храма) - (М. Ф. Владимирский-Буданов, С. В. Юшков, М. М. Исаев). „Переветник" — изменник, перешедший на сторону врага. В общей оценке ст. 7 нельзя не присоединиться к мнению Т. Е. Новицкой — статья носит не „классовый" характер (как считал, например, А. А. Зимин), а защищает интересы общества в целом. 
Смертная казнь для „зажигальника" известна была еще Византийской Эклоге (титул XVII, ст. 41), что отразилось в распространенных на Руси памятниках „Закон Судный Людем" (пространной редакции, ст. 16). „Земледельческий Закон" (ст. 66 - „да осужден буди"). Византийское право различало поджог в городе и на ниве - смертной казнью каралось только первое. ПСГ, видимо, имеет в виду именно этот случай. 
Смертная казнь за конокрадство свидетельствует о важнейшей роли сельского хозяйства в жизни Господина Пскова. В русской деревне вплоть до XX в. с конокрадами расправлялись беспощадно. 
В целом статья 7, впервые выделяющая общественно-опасные преступления, свидетельствует о росте правосознания в вечевом городе XIV в. по сравнению с Русской Правдой, знавшей только преступления против лиц и имущества.

СТАТЬЯ 8 [5]

Устанавливает смертную казнь  для татя-рецидивиста, приравниваемого  к кромскому татю. Смертная казнь за троекратную татьбу - общая черта русского права XIV в. - та же норма - в Двинской Уставной грамоте 1397 г.

СТАТЬЯ 9 [6]

Со статьями 10 и 11 образует одну статью рукописи. Может рассматриваться  как признак сохранения общинных институтов: спор об участке земли  решается показаниями соседей - членов общины, на основании давности реального  владения. Вопреки мнению Т.Е. Новицкой, право собственности на освоенный  участок не противоречит общинному  праву контроля над всей территорией  общины. Земельные споры внутри общины решаются показаниями свидетелей, письменные доказательства не принимаются.

СТАТЬЯ 10 [6]

В отличие от предыдущей, говорит о праве собственности  на участки, расчищенные в лесу. Такое  право может подтверждаться только предъявлением грамот, т.е. письменных свидетельств. Собственность на лесные участки, освоенные индивидуально, не контролируется и не защищается общиной. Представляется, что между  точками зрения И. И. Полосина и Ю. Г. Алексеева, с одной стороны, и И. Д. Мартысевича и Т. Е. Новицкой, с другой, нет принципиальной разницы. 
Спор о межах лешей земли решается показаниями „межников" - людей, знающих межи, соответствующих знахарям-сторожильцам судебных актов Средневековой Руси. Спор о межах может кончиться присуждением „поля" - поединка, как об этом свидетельствуют и правые грамоты и судные записка Средневековой Руси. Сходство процедуры спора о земле говорит об общерусском распространении соответствующих правовых институтов.

СТАТЬЯ 11 [6]

Сохранилась в дефектном  виде - по крайней мере половина статьи утрачена. Но существо дела ясно — решающим аргументом в споре является поединок. В ПСГ „полю" уделяется больше внимания, чем в каком-либо другом законодательном акте Средневековой Руси. Само по себе это свидетельствует о широком распространении судебного поединка - несмотря на проповеди духовенства на Руси, как и в Западной Европе XIV—XV вв., "поле" оставалось одним из основных видов судебных доказательств. 
 
СТАТЬЯ 12 [7]

Является органическим продолжением предыдущей. „Судница" - очевидно, то же, что правая грамота, хорошо известная по материалам Средневековой Руси. 
„Подсукдничье" — судебная пошлина, идущая судебной коллегии во главе с князем. Можно предположить, что в статье указана не абсолютная величина подсудничьего, а процент его от суммы иска, например, рубля, как это делалось в Средневековой Руси (см. напр. Двинскую и Белозерскую Уставные грамоты).

СТАТЬЯ 13 [8]

Как справедливо считают  А.А. Зимин, Т.Е. Новицкая и другие комментаторы, речь идет о праве родового выкупа. Этот институт, широко распространенный в Средневековой Руси, хорошо исследован С.Б. Веселовским. Право выкупа родовой  земли в принципе ограничено „стариной", однако ст. 13 никаких указаний на этот счет не содержит (вопреки мнению А.А  Зимина и Т.Е. Новицкой). При родовом  выкупе преимущество предоставляется  владельцу земли по старым грамотам, т.е. по грамотам, удостоверяющим приобретение земли. Именно он решает, вести ли своего соперника к присяге („правде") или вступить" с ним в поединок.

СТАТЬЯ 14 [9][10][11]

Трактует о „зблюдении" - имуществе, переданном на сохранение („поклажа" Русской Правды). 
„Доска" - неформальный (не заверенный) акт, либо какой-нибудь предмет, символизирующий в данном случае факт сделки о „зблюдении". 
„Приказники" - душеприказчики умершего, ответственные за его имущество. 
„Порядня" - распоряжение - соответствующее духовному завещанию (ср. „ряд" актов Средневековой Руси). 
„Рукописание" - письменный заверенный акт, хранящийся, как свидетельствует статья 14, в „ларе" - государственном архиве Господина Пскова 
Смысл статьи в том, что сблюдение, оформленное только доской, а не записью или закладом, и не упомянутое в рукописании умершего, обязательному возврату не подлежит.

СТАТЬЯ 15 [12]

Продолжает тему о соблюдении. Она уточняет, что „ближнее племя" завещателя может искать сблюдение и без заклада, и без записи. Соответственно на „ближнем племени" можно искать сблюдения покойного тоже без заклада и без записи. Обе статьи свидетельствуют о распространении письменного оформления мзды и сблюдения, в чем ПСГ существенно отличается от Русской Правды, по которой такие сделки совершались устно. Старый порядок сделок при послухах не требовал составления актов, но зато на суд надо было обязательно ставить этих послухов. С таким порядком можно было мириться, пока подобных сделок было относительно мало, а главное, пока они заключались в сравнительно узком и стабильном кругу. Распространение формальных сделок говорит об усложнении общественных отношений, о развитии товарно-денежного оборота и т.п.

СТАТЬИ 16-17 [13]

Говорят об особых случаях  сблюдения. Можно проследить текстуальную близость этой статьи к титулу XI византийской Эклоги, а также к Закону Градскому, славянской переделке Прохирона (грань 16, глава 29 Троицкого Мерила Праведного). В этих случаях формального заключения сделки не требовалось.

СТАТЬЯ 18 [14]

Старая неформальная сделка превращается постепенно в сделку второго  сорта. „Закупен" и „скотник" - скорее всего, люди, работающие в хозяйстве господина (И.И. Полосин, А.А. Зимин). Дело происходит не в городе, а в волости, где старые обычаи сохраняются дольше. Иск скотника и закупена напоминает статью о ратае-наймите русской редакции Закона Судного Людем, а также ст. 12 Законов Земледельных - славянской переработки византийского права. Здесь и низкий социальный ранг ищущего, и незначительность размеров сделки, и стародавность, патриархальность самих категорий закупена и скотника. ......

СТАТЬЯ 19 [15]

Прямо указывает о недостаточности  „доски" как аргумента при  иске о сблюдении. Старая бесписменная форма сделки отживает свой век. Но само упорное подчеркивание недействительности этой формы свидетельствует, во-первых, о ее живучести в юридическом сознании, во-вторых, о сравнительно недавнем появлении нового правила оформления сделок.