Противоречие новшеств и традиций в лице Петра I и его сына

     Покои царевича были заполнены игрушками: деревянными лошадками, барабанами, пушечками, изготовленными по специальному заказу музыкальными инструментами, луками, стрелами, колокольцами. ¹⁷

     Как только Петр стал помнить себя, он был  окружен в своей детской иноземными вещами; все, во что он играл, напоминало ему немца. Некоторые из этих заморских игрушек особенно обращают на себя наше внимание: двухлетнего Петра забавляли музыкальными ящиками, «цимбальцами»¹⁸ и «большими цимбалами» немецкой работы; в его комнате стоял даже какой-то «клевикорд»¹⁹ с медными зелеными струнами. В детской Петра довольно полно представлена была московская артиллерия, встречаем много деревянных пищалей и пушек с лошадками.

     Рассказывают, будто бы на третьем году его возраста, когда в день именин его, между прочими подарками, один  купец подал ему детскую саблю. Царь пожаловал купца гостем, а Петра, при  прочтении молитвы духовником, сам тою саблею опоясал. При сем случае были заведены потешные.²⁰

     Вместе  с отцом и матерью в сопровождении  многочисленной свиты Петр совершал неторопливые выезды в монастыри, а также в подмосковные резиденции — Измайловское и Преображенское, где царь развлекался соколиной охотой. У трехлетнего Петра была маленькая, крашенная под золото карета, в которую его усаживали во время торжественных выездов. В карету впрягались крошечные лошади, сопровождали ее пешие и конные карлики. Для игр к царевичам приставили сверстников, но карлы тоже непременно присутствовали в детской — они забавляли царевичей своими несуразными выходками и кривляниями.²¹

     По  старорусскому обычаю Петра начали учить с пяти лет.  Учителем его  
был Челобитного приказа дьяк Никита Моисеевич Зотов, человек учёный, но любящий выпить. Впоследствии Петр назначил его князем-папой шутовской коллегии пьянства.

     Началом учения было - «словесное учения»: прошел с Петром азбуку, часослов, псалтырь, даже евангелие и апостол; все пройденное по древнерусскому педагогическому правилу взято было назубок. «Впоследствии Петр свободно держался на клиросе, читал и пел своим негустым баритоном не хуже любого дьячка; говорили даже, что он мог прочесть наизусть евангелие и апостол»²². Так учился и царь Алексей; так начинали учение и его старшие сыновья.

     Царевич учился охотно и бойко. На досуге он любил слушать разные рассказы и рассматривать книжки с «кунштами», картинками. У Петра собралась коллекция «потешных тетрадей», в которых изображены были золотом и красками города, здания, корабли, солдаты, оружие, сражения и «истории лицевыя с прописьми», иллюстрированные повести и сказки с текстами. Все эти тетради, писанные самым лучшим мастерством, Зотов разложил в комнатах царевича.

     Заметив, когда Петр начинал утомляться книжным  чтением, Зотов брал у него из рук  книгу и показывал ему эти  картинки, сопровождая обзор их пояснениями. При этом он, как пишет Крекшин²³, касался и русской старины, рассказывал царевичу про дела его отца, про царя Ивана Грозного, восходил и к более отдаленным временам, Димитрия Донского, Александра Невского и даже до самого Владимира. Впоследствии Петр очень мало имел досуга заниматься русской историей, но не терял интереса к ней, придавал ей важное значение для народного образования и много хлопотал о составлении популярного учебника по этому предмету.

     За обучением у  Зотова должна была следовать схоластическая наука, с которой знакомились  старшие братья и даже сёстры Петра под руководством киевских монахов. Ему предстояло изучить грамматику, пиитику, риторику, диалектику и философию, латинскую и греческую грамоту и, вероятно, польский язык.

     Но  едва минуло Петру десять лет, как  начальное обучение его прекратилось, точнее, прервалось. Умер царь Фёдор, который был также крёстным отцом своего маленького брата и очень любил его.

     При Софье же воспитание царевича было совершенно заброшено. Учителя, Никиту Моисеевича Зотова, от него удалили: другого  ему не дали. Таким образом, Петр в годы обучения не прошел даже того курса, который обычно преподавали царевичам в XVII веке.

     Петра ничему не учили, но не могли убить  в нем врожденной любознательности. Несмотря на все сложности и преграды, Петру удалось самому подыскать  себе нужных учителей, с помощью которых он и стал восполнять пробелы своего образования.  Самообразование в какой-то степени отвлекло его от военных забав, расширило его кругозор и обогатило ум, что очень пригодилось в дальнейшей практической деятельности.

     По  рассказу самого Петра, в 1687 г. князь  Я. Ф. Долгорукий, отправляясь послом во Францию, в разговоре с царевичем  сказал, что у него был инструмент, которым «можно брать дистанции или расстояния, не доходя до того места»²⁴, да жаль - украли. Петр просил князя купить ему этот инструмент во Франции, и в следующем году Долгорукий привез ему астролябию. Под его руководством Петр «гораздо с охотою» принялся учиться арифметике, геометрии, артиллерии и фортификации.

     До  нас дошли учебные тетради Петра, из этих тетрадей видно, до какой степени предшествовавшее воспитание Петра было запущено. Учась на шестнадцатом году четырем правилам арифметики, он не умел правильно написать ни одной строки и даже не знал, как отделить одно слово от другого, а писал три-четыре слова вместе, с беспрестанными описками и недописками: всегьда, сьтьрелять, вьзяфь²⁵. Он плохо вслушивается в непонятные ему математические термины: сложение (additio) он пишет то адицое, то водицыя.²⁶ 

     Эти же тетради, однако, дают видеть степень  охоты, с какой Петр принялся за математику и военные науки. Он быстро прошел арифметику, геометрию, артиллерию и фортификацию, овладел астролябией, изучил строение крепостей, умел вычислять полет пушечного ядра.

     Благодаря  собственной одаренности, неутомимой тяге к знаниям и готовности всегда учиться, Пётр уже в зрелые годы обнаруживал глубокие познания и в истории, и в географии, и в кораблестроении. Впрочем, не все пробелы в образовании царю удалось заполнить — он был не в ладах с орфографией до конца жизни и допускал ошибки, от которых грамотный канцелярист был свободен.

Алексей.

     Шести лет Алексея начали учить грамоте, для чего призван был Никифор  Вяземский, могший заслужить славу  отличного грамотея уменьем писать широковещательно, т. е. по-тогдашнему очень красноречиво. Вяземский оправдал свой выбор в письме к Петру о том, как начал преподавать азбуку царевичу: «Приступил к светлой твоей деннице, от тебя умна солнца изливающе свет благодати, благословенному и царских чресл твоих плоду, светло-порфирному великому государю царевичу, сотворих о безначальном альфы начало, что да будет, всегда во всем забрало благо».²⁷

     Учитель остался  при царевиче, когда мать была удалена  в суздальский Покровский монастырь. Петр, который всю жизнь тужил  о том, что не получил в молодости  прочного образования, хлопотал о средствах дать его сыну; эти средства легко можно было найти за границею, и Петр хотел отправить сына в Дрезден, но Северная война, как видно, помешала исполнить это намерение. Между тем к царевичу приставили иностранного наставника Нейгебауера²⁸, который и должен был ехать с ним за границу. Мы видели, как честолюбивый и вспыльчивый немец враждебно столкнулся с окружавшими царевича кавалерами - Вяземским, Алексеем Ивановичем Нарышкиным - и был вследствие этого удален в 1702 году. Преемником ему был также уже известный нам барон Генрих Гюйссен (Гизен).

     По  плану воспитания, составленному  новым наставником, царевич прежде всего должен был приобресть необходимое  средство образования, изучить французский  язык, как самый легкий и наиболее употребительный, и, когда станет понимать французские книги, начать преподавание наук, истории и географии, как истинных оснований политики, потом математики и т. д.

     Но  одним учением Петр не ограничивался  и в 1703 году вызвал сына в поход, в  котором тот участвовал в звании солдата бомбардирской роты. По возвращении из похода, в Москве, царь сказал Гюйссену: «Самое лучшее, что я мог сделать для себя и для своего государства, - это воспитать своего наследника. Сам я не могу наблюдать за ним; поручаю его вам». ²⁹

     Общий же надзор за Алексеем должен был осуществлять назначенный обер-гофмейстером любимец  царя Александр Меншиков. Но светлейший князь не слишком обременял себя непривычными обязанностями. Рассказывали, что он обращался с царевичем  весьма грубо и жестоко, драл его за волосы.

     Царевич упрекал Меншикова в том, что  он нарочно развил в нем склонность к пьянству и к праздности, не заботясь о его воспитании; упрек  этот был повторяем неоднократно и разными современниками.

     В 1704 году царевич был в Нарве  по взятии этого города. Здесь Петр высказал сыну свои отношения к нему, дал страшную программу, от которой не отступил: «Мы благодарим бога за победу. Победы от него; но мы с своей стороны должны употреблять все силы для их получения. Я взял тебя в поход показать тебе, что я не боюсь ни труда, ни опасностей. Я сегодня или завтра могу умереть; но знай, что мало радости получишь, если не будешь следовать моему примеру. Ты должен любить все, что служит к благу и чести отечества, должен любить верных советников и слуг, будут ли они чужие или свои, и не щадить трудов для общего блага. Если советы мои разнесет ветер и ты не захочешь делать того, что я желаю, то я не признаю тебя своим сыном: я буду молить бога, чтоб он наказал тебя в этой и в будущей жизни»³⁰.

     Царевич, целуя руки отца, клялся, что будет подражать ему. Неизвестно, по какому побуждению сказал Петр эти грозные слова, дали ли ему знать, или сам он заметил в четырнадцатилетнем сыне отвращение от физического труда, от подвигов.

     Петp пытался приучить своего сына любить то, что сам любил, и посылал eго по разным поручениям, например, наблюдать за постройкой судов в Ладоге: но царевич повиновался нехотя, из-под палки, и не показывал ни малейшего расположения следовать туда, куда направлял ею отец. Алексей боялся родителя: сам родитель впоследствии объявлял, что, желая приучить сына к делу, не только бранил его, но и бивал палкой.

     Как видно, уже в то время вместо мягких, ласковых отношений между отцом  и сыном господствовали, с одной  стороны, строгость, с другой — страх. К тому же воспитание царевича оставалось отрывочным, неполным, случайным. Наставник его Гюйсен по желанию Петра уже в начале 1705 года отправился в Берлин и Вену в качестве дипломата; в то самое время, когда Алексей, как 15-летний юноша, нуждался в полезном наставнике, в систематическом учении.

В продолжение  нескольких лет Петр и Алексей  встречались лишь в исключительных случаях; между ними не существовало каких-либо близких отношений; в  то время, когда Петр был занят  самыми смелыми предприятиями в области восточного и балтийского вопросов, трудился над самыми сложными задачами преобразования России и обеспечения ее будущности, царевич оставался дома в Москве, в кругу людей, не любивших Петра, недовольных его образом действий,

     Петр  в 1709 году отправил сына в Германию, где Алексей должен был продолжить обучение. Царевич выполнял наказ отцовский, учился в Дрездене – как, неизвестно; по крайней мере Трубецкой и Головкин писали Меншикову из Дрездена 30 декабря 1710 года: «Государь царевич обретается в добром здравии и в наказанных науках прилежно обращается, сверх тех геометрических частей (о которых 7 сего декабря мы доносили) выучил еще профондиметрию и стереометрию и так с божиею помощью геометрию всю окончил»³¹.

     В 1713 году царевич вернулся в Россию, где ему предстояло держать перед Петром экзамен. Боясь, что отец заставит его в своем присутствии делать чертежи, он пытался прострелить себе ладонь правой руки. Но выстрел оказался неудачным: ладонь лишь сильно опалило порохом. Отец увидел обожженную руку сына и допрашивал его, что это значит. Алексей чем-то отолгался, но избавился от угрожавшего ему испытания.

     Как известно из многих письменных источников, Пётр I получил весьма посредственное образование по причине того, что во время правления Софьи его воспитание было совершенно заброшено. Царица Наталья заботилась, по-видимому, исключительно о физической стороне развития своего сына. Пётр, как сам позже сознавался, не приобрёл в отроческих летах тех сведений, которые необходимы были для прочного образования.

     Алексей Петрович  также, как и отец, не получил систематического образования, хотя свободно владел иностранными языками: немецким и  отчасти французским, знал основы математики и фортификации. Будучи от природы человеком  достаточно способным, он вместе с тем был ленив, в чем сам признавался: «труда никакого понести не могу». Эти черты царевича в полной мере проявились, когда отец стал приобщать его к государственным делам.

     Если  бы царь мог заботиться о воспитании царевича, если бы последний  вырос в политической и военной школе отца, под непосредственным его наблюдением, он, быть может, развился бы иначе и соответствовал бы более требованиям грозного родителя.

Интересы  и склонности.

Пётр.

     Большую часть времени Петр был предоставлен самому себе. Три увлечения поглощали его энергию.

     С ранних лет он проявлял привязанность  к ремеслам. В Преображенское ему  доставляли инструменты каменщика  и плотника, столяра и кузнеца. Будучи взрослым, Петр в совершенстве владел по меньшей мере дюжиной ремесел, причем особенной виртуозности достиг в работе топором и на токарном станке, орудовал мастерком каменщика или молотом кузнеца.