Итоги коллективизации в СССР

     Бригада должна была отвечать за определенный участок на колхозном поле и быть постоянной, а не составляемой для  конкретной цели, рабочей группой. Возглавлял ее бригадир, которого выбирало колхозное правление. Бригадир отвечал за выход бригады на работу, наблюдал за выполнением поставленных ей колхозной администрацией задач, вел учет работы, сделанной каждым колхозником, и причитающихся ему трудодней.

     Там, где бригадная система действительно функционировала, организация полевых работ представляется похожей на организацию труда в совхозе и, вероятно, в большом имении времен крепостного права. По свидетельству современника из крупного зернопроизводящего южного колхоза, крестьян будили звоном колокола в 5 ч. утра, через час они должны были собраться перед зданием правления, чтобы получить задания на день. Бригадиры каждый вечер собирались вместе с председателем и другими представителями администрации, составляли план работ на следующий день и выслушивали рапорты колхозных ударников. Как уже отмечалось ранее, колокол, созывавший колхозников на работу, зачастую был церковным колоколом, которому нашли новое применение после закрытия церквей в начале 30-х гг.

     Многим  колхозным руководителям приходилось побиться, чтобы выгнать крестьян в поле и заставить их работать. Порой бригадиры и председатели ходили утром по селу и стучали в двери. В колхозе «Красная елка» Ленинградской области в 1937 г., как правило, выходили 10—11 из 27 взрослых членов колхоза и не начинали работу до 11 часов утра. На крестьян, не выходивших или опаздывавших на работу, обильно сыпались штрафы и другие наказания. В колхозе «Гигант» на Средней Волге в 1934 — 1935 гг. за эти и другие прегрешения были оштрафованы 89 колхозников (61% всех членов колхоза). Иногда штрафы бывали весьма значительны: из годового заработка вычиталось от 10 до 15 трудодней.

     Нежелание колхозников трудиться на колхозных  полях часто объясняли тем, что они предпочитают работать у себя на приусадебных участках, или какими-то другими экономическими причинами. Например, члены колхоза «Искра социализма» Краснодарского края в 1938 г., как сообщалось, не видели смысла работать на колхоз, потому что он платил им недостаточно и, в частности, оплачивал трудодни только натурой, а не деньгами.

     Крестьяне часто мотивировали плохую работу отсутствием  моральных стимулов. В своих письмах в «Крестьянскую газету» в 1938 г. они нередко заявляли, будто оскорбительное поведение председателей и бригадиров, несправедливость и нечестность местных руководителей отбивают у них всякую охоту трудиться. Как писал один колхозник из Тамбовской области, раз жены председателя сельсовета и прочих представителей администрации в поле не выходят, то и другие крестьяне не видят смысла это делать.

     Но  были и такие, которые наоборот работали не покладая рук. В целях поощрения  лучших работников из рядовых колхозников — ударников, как их называли в начале 30-х гг., или стахановцев, если воспользоваться словом, обозначавшим передовиков промышленного производства и заимствованным деревней в 1935 г., — выдавались премии. В данной группе преобладали молодые незамужние женщины. Это, безусловно, несколько восстанавливало баланс привилегий в колхозе, но положение простой колхозницы, ставшей стахановкой, было неоднозначным. Перевыполнение норм вызывало в колхозе, как и в большинстве других мест, острое недовольство, особенно когда дело касалось женщин; те, кто стремился работать дольше или производительнее в поле или на скотном дворе, нередко подвергались насмешкам и даже нападкам. Еще одна проблема заключалась в том, что почетное звание стахановки присваивалось колхозными руководителями-мужчинами (в частности, бригадирами) их подчиненным-женщинам, следовательно, фаворитизм и злобные сплетни являлись практически неотъемлемым элементом процедуры премирования.

     Энергичные  инициативы стахановцев поистине дисгармонировали с общей атмосферой апатии и недовольства. Неудивительно, что в колхозе «Красный партизан» Западной области разъяренные односельчане набросились на стахановца Д.Кравцова, предложившего остаться сверх рабочего дня, чтобы закончить косьбу. Стахановка из свекловодческого колхоза в Курской области столкнулась хоть и не с прямым насилием, но со столь же враждебной реакцией. Она со своей командой, стремясь получить высокий урожай, тщательно удобрила свой участок, внеся 10 ц золы и 9 ц куриного помета, а затем бригадир в последний момент перераспределил участки, так что им досталась неудобренная земля, поросшая сорняками, заявив при этом: «Вы, стахановки, мешаете всему колхозу».

     Поскольку колхоз являлся коллективным предприятием, его члены были партнерами, обязанными делить доход между собой. Доля каждого начислялась по трудодням — по сути это была система сдельщины, при которой крестьянину платили в зависимости от проработанного времени и уровня квалификации, требуемого для выполнения поставленных задач. Полевые работы оценивались по низшей ставке, далее на этой шкале располагались животноводы, трактористы, бригадиры и в самой высшей точке — председатели.

     Принцип оплаты по трудодням был непопулярен  среди крестьян, вынашивавших идею уравнительного распределения, т.е. оплаты по дворам, дифференцированной лишь в зависимости от размеров двора. Большинство колхозов начинали в первые годы с уравнительного распределения, и переход на оплату по трудодням встретил весьма значительное сопротивление. Несмотря на четкие предписания Устава сельскохозяйственной артели, даже в 1936 и 1937 гг. еще были, судя по сообщениям, колхозы, распределявшие доход между дворами «по едокам». Кроме того, если заработки и начислялись по трудодням — т.е. в зависимости от работы, проделанной отдельным колхозником, — то выдавались обычно не отдельному человеку, а двору. В Центральной России писали об этом не только в 30-е, но и в 50-е гг.

     В среднем член колхоза в 1937 г. заработал 197 трудодней, в пересчете на двор — 438 трудодней. Однако начисление трудодней различным колхозникам сильно варьировалось. 21% колхозников заработали в 1937 г. менее 51 трудодня, 15% — 51 — 100 трудодней, 25% - 101-200, 18% - 201-300, 11% - 301-400 и 9% — более 400 трудодней.

     Во-первых, различные работы оценивались по-разному: рабочий день председателя стоил больше рабочего дня среднего колхозника (1,75 — 2,00 против 1,3 трудодня); кроме того, считалось, что председатель работает все дни в году, тогда как полевым работникам платили только за те дни, когда они действительно выходили в поле. В 1937 г. средний колхозник (как мужчина, так и женщина) получал плату за 19 дней работы в январе и 20 дней — в июле, тогда как председатель — неизменно за 30 — 31 день в месяц.

     Во-вторых, различие в оплате зависело и от того факта, что сильно различалась степень участия колхозника в общем труде. Это служило предметом забот властей, делавших все от них зависевшее, чтобы справиться с двумя главными причинами малого участия в работе колхоза: отходничеством мужчин и занятостью женщин на приусадебном участке. Из общего числа колхозниц трудоспособного возраста, составлявшего в Советском Союзе в 1937 г. почти 20 млн чел., 7 млн вырабатывали меньше 50 трудодней. Причины такого минимального участия в работе на колхоз заключались в том, что женщины могли позволить себе сидеть дома или считали более выгодным трудиться на своих участках. Даже те из них, кто заработал значительное количество трудодней, трудились в колхозе только в самую горячую пору. Зимой, как отмечалось ранее, соотношение мужчин и женщин, работавших в колхозе, было 2:1.

     Несмотря  на все призывы к обратному, в  крестьянской семье царил обычай, согласно которому, если и муж и жена были рядовыми колхозниками, муж больше времени проводил на колхозных полях, а жена — на приусадебном участке. В 1939 г. попытались вынудить женщин работать в колхозе, введя минимум трудодней.

     В 30-е гг. трудодни оплачивались в основном натурой (зерном, картофелем и другими продуктами питания), хотя теоретически колхозы должны были производить как натуральные, так и денежные выплаты. Строго воспрещалось выдавать колхозникам плату натурой («аванс») после урожая, пока не выполнены задания по государственным поставкам. Поскольку эти задания были велики, в неурожайный год у колхоза оставалось мало зерна для раздачи.

     Что касается выплат наличными, по официальным  данным, средний колхозник получил в целом за год 108 руб. в 1932 г. и 376 руб. в 1937 г. Но и здесь были огромные различия по регионам и колхозам. Многие колхозы вообще не выдавали на трудодни наличных денег, и не только в случае временного экономического кризиса, как, например, в Нечерноземье в 1936 г. Подобное происходило и в некоторых колхозах плодородных сельскохозяйственных регионов после обильного урожая 1937 г. В 1940 г. 12% всех советских колхозов не выдали на трудодни наличных. В Тамбовской области эта цифра составляла 26%, в Рязанской — 41%.

     Денежные  выплаты колхозникам были столь  малы, потому что председатели и правления колхозов сплошь и рядом находили доходам колхоза иное применение. Неделимый фонд колхоза, предназначавшийся в основном для финансирования колхозного строительства и закупки скота и сельскохозяйственной техники, предоставлял массу возможностей, для многих председателей куда более привлекательных, чем законная оплата трудодней колхозников. К примеру, его можно было использовать для выплаты окладов председателю и бухгалтеру, а можно — для найма рабочей силы, либо в случае действительной нехватки рук, либо чтобы освободить членов колхоза для других занятий.

     Вдобавок  к нищенской оплате труда в  колхозах крестьяне платили государству  как деньгами (налоги), так и натурой (обязательные поставки). В каждом случае для колхоза существовал один пакет обязательств, для отдельного колхозного двора — другой. Основными налогами в 30-е гг. являлись сельскохозяйственный налог, культурный налог (культжилсбор, введенный в 1931 г.) и местные налоги (самообложение). Налоговое бремя было значительно тяжелее, чем до коллективизации, в первую очередь в результате большого повышения налогов в годы первой пятилетки. Если подсчитать в чистом виде (как вполне могли сделать российские крестьяне, даже не являясь экономистами), собранные с крестьян налоги за период 1929—1934 гг. увеличились более чем на 500% — с 405 млн руб. в 1929 — 1930 гг. (когда существовал один сельскохозяйственный налог) до 2197 млн руб. в 1934 г. (когда в придачу к сельхозналогу крестьянам пришлось платить новый культурный налог и «добровольно» покупать облигации государственного займа на еще более значительную сумму).

     Разумеется, то был период сильной инфляции: даже по советским данным, индекс цен, если принять за 100% уровень 1928 г., к 1937 г. вырос до 536%, а американский экономист Дж.Чепмен считает, что он был значительно выше. Однако крестьян рост цен не затронул в такой степени, как городских работников. С их точки зрения, налоговое бремя следовало рассматривать не в контексте снижения покупательной способности рубля, а в контексте резкого сокращения денежных доходов крестьян, сопутствовавшего коллективизации. В середине 30-х гг. это бремя, по-видимому, несколько уменьшилось, но затем в 1939 г. последовало новое повышение налогов, причем сельхозналог стал взиматься не по единой, а по прогрессивной ставке, которая могла доходить до 15% от прибыли с приусадебного участка.

     Наряду  с налогами и на колхозе, и на отдельном  колхознике лежали обязательства по поставкам, — которые один американский экономист удачно назвал «натуральным налогом». Колхоз должен был сдавать государству определенное количество зерна, картофеля и другой продукции. Зернопоставки колхоза составляли значительно большую часть урожая, чем продали бы крестьяне до коллективизации, а цены, по которым расплачивалось за них государство, по словам советского историка, были «символическими», «в 10 — 12 раз ниже рыночных», а часто и ниже себестоимости продукции. После того как урожай был собран, в первую очередь производились обязательные поставки. Затем зерно ссыпалось в семенной фонд колхоза, и лишь после выполнения всех обязательств колхоз мог распределить остатки между своими членами в зависимости от того, как они работали в течение года.

     Колхозный двор должен был сдавать государству  мясо, молочные продукты, яйца и другую продукцию со своего приусадебного участка — совсем как крепостной двор помещику в прежние времена. Согласно правилам проведения государственных заготовок, впервые вступившим в силу в 1934 г., каждый колхозный двор (и, конечно, каждое единоличное хозяйство) обязывался к сдаче определенного количества мяса и молока, даже если не имел ни свиней, ни овец, ни коров. Это вызывало сильнейшее возмущение и являлось темой многих жалоб крестьян.

     Помимо  налогов и обязательств по поставкам, колхозники несли трудовые и гужевые повинности (трудгужповинность) в рамках системы трудовых повинностей, установленной в начале 30-х гг. Непосредственные истоки этой системы восходят к эпохе гражданской войны, но, если взглянуть шире, она представляла собой возрождение практики крепостничества. Нести трудовые повинности обязаны были все крестьяне, а не только колхозники (тогда как все наемные работники на жалованье от повинностей освобождались), однако поскольку колхозников было гораздо легче мобилизовать, чем единоличников, то всей тяжестью это бремя падало на колхозы.

     Трудгужповинность требовала от крестьян шесть дней в году участвовать в дорожных работах, приводя для этого собственных или (если речь шла о колхозниках) колхозных лошадей. Женщины обязаны были выполнять повинность в возрасте от 18 до 40 лет, мужчины — от 18 до 45. Когда трудовая повинность впервые была введена в 1929 г., предполагалось, что услуги крестьян будут оплачиваться, однако вопрос об оплате был снят дополнительными узаконениями 1931 и 1932 гг. Юристы порой все еще утверждали, что крестьяне должны получать плату, но, судя по материалам, обычно они не получали ничего. Из Белоруссии в 1932 г. сообщали, что не желающие исполнять трудовую повинность могли откупиться деньгами. Те, кто не выходил на работу, подлежали штрафу «в размере до 10-кратной стоимости работы» за каждый пропущенный день.

     В начале 1930 г. была введена еще одна трудовая повинность: крестьяне в лесных местностях обязывались зимой отправлять рабочие бригады и лошадей на лесоповал и лесосплав. В данном случае им платили за работу, но не за использование лошадей; мобилизованные отсутствовали дома неделями, а то и месяцами. Для колхозов эта повинность была весьма тягостной, и они нередко игнорировали указания послать колхозников на лесозаготовки или всячески уклонялись от их выполнения. 

Глава 3. Итоги коллективизации